Донской проезд. Народная пьеса - Валерий Баталов

Евдокия Ивановна Не… На войне он не был. Он всё в этих… органах служил. Из-за них испортился, страшным человеком стал. Много невинных людей загубил… Я ему говорила, Богом молила, а он – какой там! – не слушал. Антихристы они все там были… У меня трое детей было – что я могла поделать? А ему и комнаты эти дали, и платили хорошо… за иудину работу.

Геннадий. Почему иудину? Там были и хорошие люди…

Евдокия Ивановна Не… Он не такой был… доносил на людей.

Геннадий. …Стукач, что ли?

Евдокия Ивановна Во, во… стукач.

Геннадий. И что с ним случилось?

Евдокия Ивановна. Та убили его… Не хочется говорить, – но что там скрывать …столько годов прошло. Нашли после… в канаве. Порешили – весь избит и порезан был.

Геннадий (после паузы). И вы одна с детьми остались?

Евдокия Ивановна. Да… Начальство его помогало вначале, пенсию назначили, а потом, как Хрущёв пришёл, перестали помогать, ироды… Пошла работать уборщицей. Теперь на свою пенсию живу.

Кашляет. Не церемонясь, поласкает горло маслом из бутылки.

Это я, сынок, маслом подсолнечным промываю – очень помогает – всякую заразу вымывает: стрептококки, стафилококки… Вам тоже бы надо – мне нос ваш не нравится.

Геннадий. Да, да… А где ваши дети, как их зовут?

Евдокия Ивановна (продолжая свое лечение, в паузах). Детей у меня трое. Дочь, Татьяна, замужем давно. У неё двое детишек: мальчик и девочка. В Киеве с мужем живёт… Иногда приезжают в гости.

Старший сын, Женя, здесь, в Москве. Музыкант он. В оркестре народных инструментов играет. Тоже семейный. Очень редко навещает – когда ему нужно что-нибудь… А младший, Аркадий, тоже музыкант, но военный. Сейчас в Германии служит. Остался там после армии в оркестре – и вот уже года два там играет.

На кухню тихо входит женщина в летнем пальто, лет 50-ти, обычной внешности. Выделяется её лицо – одутловатое и бледное.

Евдокия Ивановна (обрадовано). А вот и Катя пришла с работы, соседка моя! (Обращаясь к ней.) Кать, это мой квартирант, учёный, о котором я тебе говорила давеча, Геннадий Александрович… Вы тут знакомьтесь, а я пойду, чтоб не мешать.

Кряхтя, уходит с бутылкой масла в свою комнату..

Катя. Совсем бабка чокнулась… с этим своим маслом. Замучила!!! День и ночь полощет свой нос и горло!

Не обращайте на неё внимания.

Геннадий. Да ничего… Вас как по отчеству?

Катя. Екатерина Фёдоровна я, а просто – Фёдоровна… Мне тут надо приготовить, молодой человек…

Геннадий. Да, да… Я пошёл, я уже попил.

Фёдоровна. Что ж, один чай?

Геннадий. Да… Но вообще я хожу в студенческую столовую. Тут, в общежитии текстильного института… (Уходит в свою комнату.)

Фёдоровна (вслед ему). Ну и хорошо… Люблю одна, чтоб не заглядывали.

Идёт в свою комнату и приносит в одной руке кастрюлю, в другой – большую чугунную сковороду. Ставит всё это на плиту разогревать. Сама в это время негромко напевает: «Хазбулат удалой…» Снова спешит в комнату и возвращается с бутылкой водки и хлебом. Потом содержимое кастрюли наливает в тарелку и ставит её на стол. Туда же водружает и сковороду. Открывает бутылку и наливает в граненый стакан (который достаёт из стола). Бутылку прячет в стол и, оглядываясь воровато на коридор, перекрестясь, одним махом выпивает. Крякает и начинает есть… Потом повторяет всё это и снова начинает петь – громче, громче…

Сама садик я садила,

Сама буду поливать,

Сама милого любила,

Сама буду и давать!

Входит Геннадий (смеётся).

Геннадий. Хорошо поёте, Екатерина Фёдоровна!

Фёдоровна. А что? Хочу – пою, хочу – пляшу. Я тут хозяйка – одна убираюсь! Твоя бабка только лечится: кхы-кхы, кхы-кхы…

Геннадий. Ну, зачем вы так? Она же старая, болеет.

Фёдоровна (зло). Болеет… Да я в сто раз её больней! Всю войну, как пригнали девчонкой из деревни, порох и снаряды делала на заводе.

Геннадий. Вы тоже не москвичка?

Фёдоровна (запальчиво). Да пошли они, эти москвички, знаешь куда! Они в октябре 41-го все бежали из Москвы, а нас, девчонок из деревни, не выпускали с завода. Сутками работали! Там и спали… А москвичи – чинуши – драпали, как крысы, на чём попало. И вещи тащили с собой, когда немец подошёл… Спасибо Сталину – в конце октября дал приказ: расстреливать на месте паникёров и трусов!

Геннадий (после паузы). Екатерина Фёдоровна, а где вы работаете?

Фёдоровна. На «Красном Пролетарии»… Как осенью 41-го пригнали, так там и работаю. И помру там… Спасибо, вот дали комнату в конце пятидесятых… а то всё в общежитии.

Геннадий. Так одна и живёте? Дети есть?

Фёдоровна (опять горячится). Вот пристал! Никого у меня нет. Родители поумирали давно. В Ленинграде только брат с семьёй. А я одна…

Геннадий. И замужем не были?

Фёдоровна (зло). Нет… А иди-ка ты, аспирант, отсюда! Не трави мне душу! А то разревусь сейчас и начну бросаться на всех…

Геннадий уходит. Фёдоровна опять берётся за бутылку.

Сцена 3

6—7 часов вечера. На кухне Евдокия Ивановна и Фёдоровна. Заняты своими делами: Евдокия Ивановна промывает горло, Фёдоровна склонилась над своей сковородой – ужинает. Звякает входная дверь и в коридоре появляется Геннадий и девушка – лет 20-ти, среднего роста шатенка с прямыми длинными волосами, лицо миловидное.

Евдокия Ивановна. Ба… к нам гости! Проходите, проходите…

Фёдоровна (прячет сковороду в стол; вскакивает). …Какую кралю подцепил!

Все улыбаются, смеются. Геннадий хочет увести девушку в свою комнату.

Евдокия Ивановна. Не уходите! Представьте нам свою невесту.

Геннадий. Надя её зовут… (Обращаясь к ней.) Надя, расскажи им о себе.

Надя (смущается). Да что рассказывать?.. Я учусь, студентка. Строганку, то есть Строгановское училище живописи, заканчиваю…

Евдокия Ивановна (перебивая). И как же вы познакомились? Он же химик.

Фёдоровна (бурчит). Подожди ты, бабка! Не даст человеку сказать.

Геннадий. Да очень просто, Евдокия Ивановна… Увидел в Нескучном саду симпатичную девушку – она рисовала… Не удержался – подошёл – и познакомились.

Надя (взволнованно). Не совсем так! Но скажу… он мне сначала не понравился… напугал – там разные ходят. Я быстро собралась – и домой.

Геннадий. А я не отставал – уж очень понравилась!.. Проводил её до дома и попросил телефон… Потом, сколько ни звонил, – в ответ: «Не туда попали!»

Надя (объясняя). Я ему неправильный дала телефон. Нарочно… Но он меня через несколько дней опять поймал возле моего дома…

Фёдоровна. А где вы живёте, Надя?

Надя. На Ленинском проспекте. Тут недалеко, на той стороне, где продуктовый магазин.

Евдокия Ивановна и Фёдоровна (вместе). Знаем, знаем! Мы ходим туда.

Геннадий. Она потом опять не пришла на свидание, хотя договорились. Но тут я случайно встретил её у диетического магазина, и уж после этой встречи она меня не обманывала.

Надя. Да, да…

Евдокия Ивановна (после паузы). Так вы художник, Надя?

Надя. Да… студентка.

Евдокия Ивановна. У меня тут холодильник облупился… Не могли бы вы его покрасить?

Фёдоровна (машет руками от возмущения). Что такое ты говоришь, бабка! Девка только на порог, а ты уже «покрась мой холодильник…» Она, что пришла к своему хахалю красить тебе холодильник?!

Надя. Ничего, ничего, бабушка! Я вам покрашу. Только не сегодня – у меня с собой ничего нет…

Евдокия Ивановна. Я же, деточка, не говорю, что обязательно сегодня. Я справилась только – можно ли это сделать? А покрасить можно потом… Садитесь лучше с нами чай пить. Сейчас чашки принесу.

Геннадий. Не надо, бабушка… мы в комнате.

Евдокия Ивановна. Как это?.. За знакомство надо чайку попить.

Надя. Можно и чаю…

Все соглашаются, кивают… Евдокия Ивановна уходит в свою комнату и приносит красивый сервиз. Фёдоровна тоже на минуту удаляется и возвращается с бутылкой водки.

Фёдоровна (Евдокии Ивановне). За знакомство разве чай пьют, бабка!