1968 - Патрик Рамбо

Проходя мимо фонтана Сен-Мишель, загороженного полицейскими машинами, они украдкой, с заговорщицким видом переглянулись. В прошлом феврале над Сорбонной развевались два вьетнамских флага, а на краю этого самого фонтана сожгли куклу, завернутую в ткань со звездочками и изображавшую президента Джонсона. Таблички «Бульвар Сен-Мишель» ненадолго сменились надписями «Улица героического Вьетнама». Далекая колониальная война вызывала у них не меньшее возмущение, чем недавние убийства Че Гевары и Мартина Лютера Кинга. Кадры, снятые Йорисом Ивенсом[16], переносили их из кинотеатра Жит-ле-Кер в деревню Винь-Линь. Они выходили из кинозала, полные решимости, перед глазами у них стояла воронка от бомбы, приспособленная под пруд для разведения рыбы, и железки, оторванные от кабины боинга, сбитого из ружья, теперь служившие велосипедными болтами. «Вот это настоящий урок!» — говорили друзья. А за три месяца до этого они побывали на шестичасовом митинге «За победу Вьетнама», вдобавок приуроченном к «неделе Че Гевары», в переполненном актовом зале общества взаимопомощи. На сцене кубинская делегация соседствовала с американским леваком Диллинджером, однофамильцем известного бандита, и Стокпи Кармайклом из «Черных пантер»[17], который прибыл инкогнито, поскольку въезд во Францию ему был запрещен. Защищая Кармайкла от возможного покушения или ареста, его чернокожие телохранители держали зал под прицелом крупнокалиберных револьверов. В тот же вечер Порталье и Корбьер вступили в Национальный вьетнамский комитет — чистейшая формальность, поскольку перейти к делу они так и не сподобились. «Как вытеснить буржуазию с Елисейских Полей?» — размышляли они, но ответа не находили.

Полицейский Миссон стоял на улице Эколь в ожидании смены. Он едва держался на ногах от усталости после двух тяжелых дней, о которых ему еще долго было суждено вспоминать. Он не привык носить каску, ремень от нее врезался в подбородок, а как прикажете держать полицейскую дубинку, чтобы не выглядеть при этом угрожающе? Вот уже несколько часов досужие парижане, прогуливаясь среди обломков, подходили, разглядывали его, изучали с близкого расстояния. Вот черт! Он для них как зверь в зоопарке, они пришли на него поглазеть, показывают его детям! Конечно, вчера здесь была заваруха, но и сейчас некоторые поглядывали на него подозрительно. Накануне вечером коллеги явно перестарались: в комиссариате рассказывали, что при входе на станцию «Люксембург» были избиты дубинками служащие метрополитена и получили серьезные повреждения посетители летнего кафе, расположенного слишком близко к месту событий. Но надо же понимать: когда на тебя нападают обезумевшие юнцы со штырями и железными прутьями в руках, тут уж приходится защищаться не разбираясь, прорываться и отбиваться.

Сначала операция шла, как предполагалось. Миссон, уже в каске, но все еще в повседневной голубой форме, расположился вместе с товарищами перед входом в университет. В 16:45 полицейские, вслед за возглавлявшим их комиссаром округа, вошли в центральный двор. У постаментов статуй и на ступенях часовни разглагольствовали, распаляясь, сотни молодых людей. Комиссар объявил им, что ректор вызвал полицию, опасаясь серьезных инцидентов. Потом он стал вести переговоры с самыми политизированными студентами, с теми, у кого в руках были рупоры: «Если вы разойдетесь спокойно, мы сопроводим вас к ближайшей станции метро». Стороны пришли к соглашению, чтобы избежать столкновения. Первыми покинули Сорбонну девушки, слившись с толпой на улице. Молодых людей затолкали в машины, Миссон раздавал тумаки, загоняя упорствующих, которые орали: «Сорбонну — студентам!» Видя эту возню и слыша крики, скопившаяся снаружи толпа хлынула к зданиям. Миссон услышал: «Свободу нашим товарищам!»

Разъяренные студенты барабанили кулаками по отъезжающим полицейским фургонам: «Жандармы — эсэсовцы!» Он повернулся к полицейскому, который помогал ему запихивать еще одного не в меру разгоряченного юнца в последний фургон:

— Они нас приняли за жандармов!

— Все-то они знают, только ничего не понимают.

— Маменькины сынки…

Громкий удар прервал его. В бампер фургона угодил булыжник. И вот один за другим последовали разряды, поджоги, слезоточивый газ — настоящая битва, которая к одиннадцати вечера стихла из-за дождя. Каким-то чудом Миссон избежал ранения, в отличие от множества своих коллег, которых, он видел, оттаскивали на носилках. Он подумал о бригадире: тому разнесли череп, и он все еще был в коме. А как было защищаться, когда, стараясь спасти тяжело раненного товарища, он вскочил в первый попавшийся фургон, не успев даже предупредить дежурного, и вот на улице Асса в ветровое стекло попал булыжник. Бригадир с головой, залитой кровью, упал лицом на руль. «Ну и вечерок!» — думал Миссон, скорее бы попасть к себе, в тихий домик возле бульвара Рошешуар, где у его жены была привратницкая квартирка. Он вывезет на улицу большие железные контейнеры для мусора, потом примет душ, и вот мсье и мадам Миссон в домашних халатах усядутся кушать суп из лука-порея и смотреть по первому каналу четвертую серию «Небесных рыцарей», сразу после вечерних новостей с Леоном Зитроном. Американскую борьбу будут показывать поздно. Тем хуже для нее, потому что Миссон сегодня собирается лечь пораньше.

Были арестованы пятьсот семьдесят четыре студента, триста из них — в самой Сорбонне. Большинство отправили в идентификационный центр в Божоне, в прошлом мрачного вида сиротский приют, потом больница, которую префектура перестроила перед войной, чтобы разместить полицейскую школу. Там устанавливали личность задержанных. Здание оказалось неудобным и мало приспособленным к тому, чтобы вмещать в себя такое количество подозреваемых. Девушек и тех, кому было меньше восемнадцати, быстро отпустили, но нескольких бунтовщиков, как выразился министр образования, собирались судить за ношение оружия шестой категории, представляющего потенциальную опасность в случае массовых выступлений. В субботу вечером семеро из них, застигнутые с поличным, предстали в парижском Дворце правосудия перед 10-й палатой исправительного суда. Первые шестеро были арестованы поблизости от университетского городка в Нантере. У них в багажниках полиция обнаружила топорик, рогатку, железный штырь на дне сумки, мотоциклетную каску. У седьмого была при себе полицейская дубинка, правда, его задержали недалеко от Сорбонны еще до начала беспорядков. Зачем им понадобилось это не слишком грозное оружие? Чтобы защищаться от нападений ребят из западных кварталов, поясняли обвиняемые. Уже несколько недель подряд группировка правых радикалов угрожала протестующим студентам, так что отряды студенческой самообороны запаслись рукоятками от заступов. А в ту роковую пятницу воинственная молодежь из западных кварталов, готовая перейти в рукопашную, промаршировала вдоль бульвара Сен-Мишель в строительных касках и пятнистых куртках. Возглавлял шествие юный Ален Мадлен со сломанным носом, в шарфе, повязанным на манер шейного платка, и в длинном светлом пальто. О своих намерениях эти ребята объявили в ли-ставках, напечатанных несколькими днями раньше: они грозили раздавить большевистскую гадину.

Суд хотел преподать урок, но излишней строгости не проявил, ограничившись условными сроками и штрафами. Задержанные студенты покидали Дворец правосудия, свободные и безмятежные, в окружении адвокатов и родителей. Марианне дали месяц условно и приговорили к штрафу в 200 франков.

— Ого! — сказал Порталье. — Это же двести литров бензина, десяток поплиновых рубашек…

— Как вы узнали, что меня замели?

— Конечно от Родриго! Он нам только что сказал. Мы сидели в кафе напротив Дворца правосудия и ждали, когда ты выйдешь.

— Вот это оптимизм! — рассмеялась она.

У Марианны были длинные, прямые черные волосы и зеленые глаза, она была одета в джемпер с короткими рукавами, а на плече висела большая бесформенная сумка. На филфаке все были влюблены в Марианну, даже студенты с параллельных потоков, но она всем предпочитала Мао.

— А что у тебя было за оружие? — спросил Корбьер.

— Твоя рогатка.

— Ну и ну!

— Если хочешь, — предложил Порталье, — приходи ночевать ко мне, стариков нет дома, комната сестры свободна.

— Спасибо, Ролан, — сказала Марианна, — я лучше вернусь в Нантер. По крайней мере, общежитие не закрыли?

— Если закроют общежитие, — ответил Порталье, изобразив театральный жест, — все выйдут на улицы!

— Это уже и так случилось, — пошутил Корбьер.

Воскресенье, 5 мая 1968 года

«Это будет обычное студенческое шествие, господин префект»

Ролан Порталье довольно рано вышел из своей квартиры на бульваре Османн, мимоходом предупредив Амалию, служанку родителей, которая убиралась в доме и готовила еду, что не придет обедать. Та очень расстроилась, потому что как раз собиралась приготовить омлет с грибами. По воскресеньям № 43 автобус не ходил, так что Порталье прошагал добрых двадцать минут, прежде чем сесть на поезд до Нантера. Даже в будни он больше часа добирался из центра Парижа до этого чертова факультета. Он или шел по улице Вашингтон, садился на метро на станции «Георг V», потом ехал в вечно переполненном автобусе до моста Нейи, а дальше пешком тащился по грязным улицам вдоль заводов и строек; или же доезжал на автобусе до вокзала и выходил в «Нантер-ла-Фоли». Эта станция была ближе всего к невыразительным, безжизненным длинным зданиям, состоявшим из одних прямых линий, безликим кварталам, возведенным на месте казарм. Коробки из стекла и бетона, окруженные грязью и тремя квадратными газонами, соседствовали с многочисленными трущобами, которые уродовали предместье. Нередко бывало, что одна лекция у Порталье начиналась в девять утра, а следующая — в шесть вечера. Из такой дали нечего было и думать возвращаться в Париж, весь день ушел бы на разъезды; так что, рискуя зациклиться на одном и том же, Порталье вместе с другими рассуждал о несчастной студенческой доле, спорил, возмущался системой. Это было настоящее гетто, где зрели озлобление и протест.