Первое апреля — один день весны - Сергей Баруздин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А сейчас он едет, да еще вдвоем с отцом. Это даже лучше, что у мамы дела. Без нее спокойнее!
Отец взял сумку с едой.
— Молока мы там купим, — сказал он.
И они спустились во двор.
Светило солнце, галдели воробьи, и человек двадцать взрослых и ребят — жителей дома — разбрасывали в скверике снег. Владельцы машин откапывали свои «Победы», «Волги», новые и старые «Москвичи», «Жигули», смешной «Запорожец». За зиму машины завалило снегом, но теперь весна, и пора приводить их в порядок.
— Пап! А чего наша машина в гараже стоит, а не как у всех, здесь? — спросил Гошка. — Туда ездить далеко. А здесь — интересней!
— Не мели чепуху! — сказал отец. — Машина заботу любит, ласку. Ведь не чужая она!
Люди в скверике увидели Гошку с отцом и обрадовались:
— Вот молодцы Барсуковы! Вышли все же на воскресник! И как раз свободные лопаты есть!
У Гошки на его круглом, с узкими карими глазами лице появилась счастливая улыбка. Как раз вчера вместо четвертого урока они разбрасывали снег на школьном дворе. Это было здорово! И потому, что урок пения заменили работой во дворе. И потому, что сама работа эта была веселая и интересная. Старшие ребята смотрели на второклассников, как на малышей, и думали, что они ничего не могут. А они, второклассники, разгребли всю воллейбольную площадку и еще возле ограды успели снег разбросать.
— А что! — сказал кто-то из старших мальчиков. — Смотри-ка, Овчукова, твои октябрята дают жизни!
Люся Овчукова была командиром Гошкиной октябрятской звездочки, и она-то, уж конечно, не посрамила их чести.
— А ничего! — ответила Люся. — Мои октябрята… вы еще не знаете, на что способны!
Дома Гошка пытался рассказать об этом маме, но неудачно. Как раз в это время привезли стулья и столик, и ей было некогда слушать Гошку:
— Подожди, потом…
И сейчас, увидев во дворе людей, разбрасывающих снег, Гошка обрадовался.
— А что? Давай! — предложил он отцу. — Чуть-чуть, а потом поедем!
— Нет-нет! Мы уезжаем! Никак не можем! — сказал отец и неловко развел руками. — Не сердитесь, некогда!
— Тогда хоть жену прислали бы! — сказала одна из женщин. — Тут и дела-то на час. И работа — одно удовольствие!
Отец, как показалось Гошке, почему-то смутился.
— Да, знаете, она не может никак… Что-то неладно себя чувствует сегодня, — объяснил он. — Так что уже не получится…
Гошка даже остановился: «Неладно чувствует? Ведь у мамы как раз хорошее настроение!»
— Пойдем, пойдем! — заторопился отец. — Что ты еле плетешься! Пока на метро, пока что… Пойдем!
— Вечно у них так! Одно слово — Барсуковы! Все для своей норы! — услышал Гошка долетевшие из скверика слова.
Они быстро вышли за ворота и направились в сторону метро.
Отец шел молча. Да и Гошке теперь что-то не хотелось разговаривать.
«Плохо как-то получилось, — думал он. — И ехать уже неохота…»
2
Весна всех подгоняет, всех торопит. Землю торопит, чтоб скорей она освобождалась от снега. Воду подгоняет, чтобы быстрей проносила она по рекам последние льдины, чтоб веселее бежала в ручьях и испарялась в лужах. Деревья торопит и траву, чтоб зеленели быстрее. Солнце, цветы, людей — всех подгоняет, всех торопит весна.
И по людям, даже под землей, в метро, весна узнается. По лицам, по одежде, по походке. Люди спешат, весело спешат, кто куда — неизвестно, но и их подгоняет весна. Какие-то чудаки лыжники с трудом протискиваются в двери вагонов. Будто у них и зимы не было, чтоб накататься всласть. А может, и правда за городом еще снега вдоволь? Торопятся люди с тяпками и лопатками, с малярными кистями и ведрами. Это, известно, дачники. Сезон на носу — самое время приводить дачи в порядок. А тут еще и рыбаки, и незаконные охотники, поскольку срок охоты не настал, и древние старушки, и ребятня с родителями… Всех подняла весна на ноги и закружила в веселом человеческом водовороте.
Попав в метро, Гошка сразу повеселел. Отец порылся в кармане и тоже заговорил:
— Подожди, я гривенник разменяю…
Гошка по натуре человек отходчивый. Отец произнес первую фразу — Гошку за язык не тяни.
— Народу-то! — произнес он.
— Ты лучше за руку держись! Не отставай! — посоветовал отец.
— Можно, я пятаки опущу?
— На, только один. Иди вперед!
— А ты? — спросил Гошка.
— Я — сам. Не задерживайся!
— Поезд! — заторопился Гошка.
— Не спеши! Давай сюда! — сказал отец.
Наконец они сели в вагон, и тут, кажется, отец тоже окончательно отошел.
— Как синяк-то? Болит? — вспомнил он.
Гошка и сам забыл про синяк под левым глазом, который посадил еще позавчера. В школе, на физкультуре, стукнулся. Синячище получился отменный. Физкультурница Нина Петровна даже пятаком его прикрыть не могла. Приподняла Гошку на руках к стойке брусьев и говорит: «Прижмись! Прижмись! А то синяк будет!» Вроде перепугалась она, хотя что ей было пугаться — Гошка сам о «козел» стукнулся. И виноват был сам — никто их к «козлу» не тянул. Завозились с ребятами перед началом урока: сначала он Павку Елисеева толкнул, потом Павка ответил. Ну, и налетел Гошка глазом на «козла», о мат споткнувшись. Вот теперь и синяк!
— Не-е! — ответил Гошка отцу. — Только когда зеваю, болит.
Через пять остановок они сошли. Миновали улицу, два переулка и свернули во дворик. Тут и был гараж. По нынешним временам — гараж отменный. Каменный. Утепленный. С водопроводом. И всего лишь на две машины. Не у каждого московского автомобилиста вообще есть гараж, а такой и подавно!
Почти новая, салатного цвета «Волга» стояла в нем гордая, чистая, блестя всеми своими хромированными частями. Как на выставке! И верно, пожалуй: Гошка глупость сказал про двор. Что ж красавицу такую во дворе, под открытым небом, держать?
Пока отец возился с машиной, Гошка покрутился вокруг гаража. Стукнул ногой по подтаявшему льду. Перегородил щепкой тонкий глубокий ручеек, бежавший вдоль деревянной ограды садика, и уже через минуту щепка превратилась в настоящую плотину. Вода заходила кругами, силясь столкнуть щепку. Ручьишко наполнился до краев, вышел из берегов, будто и впрямь был силен и неуёмен. Черная, хрипло мяукающая кошка подошла к ручью, видно, хотела перемахнуть в садик, но увидела свое отражение в воде и растерянно повернула назад. На длинных, почти вертикально торчащих из подтаявшего снега ветках кустарника шумно покачивались толстые воробьи. Ветки прогибались, воробьям было явно неловко сидеть на ровных, почти без единого сучка палках: они соскальзывали, трепеща крыльями, и вновь цеплялись за ветки, словно желали похвалиться друг перед дружкой.
В маленьком дворике было сыро. На двух веревках, протянувшихся от дома к садику, висело мокрое белье, и оно пахло весной. Солнце, закрытое крышами тесно прижатых домов, не попадало сюда. И почерневший снег здесь таял медленно, не то что в их дворе — просторном, светлом, растянувшемся сразу на целый квартал.
Отец выгнал машину из гаража. Гошка уже собрался открыть дверцу, но вдруг вспомнил:
— Пап! А машина-то сзади побита!
— Как? Где? — Отец выскочил из машины и бросился к багажнику. — Где? Где побита?
А Гошка весело запрыгал вокруг машины:
— Первое апреля — никому не веря! Первое апреля — никому не веря!
Отец от растерянности опустил руки и закричал:
— С ума ты сошел! Вот я сейчас тебе! И нашел чем разыгрывать — машиной!
Гошка перепугался:
— Да пап! Ну, я так! Первое апреля сегодня…
— Шутить тоже надо уметь! Нашел чем шутить, нечего сказать! — произнес уже спокойнее отец. — Ну ладно, садись! Двинулись! Как говорится, время — деньги…
3
И они поехали. Сначала по переулкам, где снег, сброшенный дворниками прямо на мостовую, разлетался из-под машины грязными брызгами. Потом по улицам, уже порядком подсушенным весной, а местами даже похожим на летние.
«Как здорово! — думал Гошка. К нему постепенно вернулось доброе настроение. — Машина своя — здорово! Красивая — здорово! Ехать так — здорово! Далеко ехать — здорово! И вообще все — здорово!»
Гошке казалось, что все прохожие смотрят сейчас на них. Смотрят и думают: «Куда это люди едут? Наверно, в интересное путешествие. Вот бы и нам так!»
— Пап! А все так могут, если захотят? — спросил Гошка.
Отец сидел за рулем тоже довольный.
— Что? — переспросил он.
— Ну, вот так, — пояснил Гошка, — чтоб машина была своя и ехать вот так… Как мы!
— Да как тебе сказать? — произнес, на минуту задумавшись, отец. — Все — не все… В общем, кто хочет, — может, пожалуй. Главное, жить надо уметь!
Гошка, хотя и не очень понял, сказал:
— Ага!
«Жить надо уметь!» — эти слова отца понравились Гошке. Понравились и непонятностью своей, и какой-то таинственностью, и гордым звучанием. «Жить надо уметь! Это здорово! — думал Гошка. — И красиво! И здорово!»
