Игорёк - Андрей Дрожжин

Но и он, возвращаясь к пятому достоинству науки Астрономии, не был любителем поделиться продовольствием. Семечки, скажем, он выдавал не так, как это положено делать – горстями, пусть и небольшими, а трехпальцевыми щепотками. При этом укоризненно произнося: «Ух, ты, прожорливый птенец!». Но дома Игорька легче было «раскрутить» на сухарик или конфетку.

Теперь вернемся к занятиям о «высоком».

Стоит ли говорить, что вскоре чтение «статей на тему» из журнала «Наука и жизнь» мне осточертело, и я стал посещать заседания факультативно. Благо у Игорька нашлось немало одноразовых слушателей, а в соседнем подъезде жил некий Дима с телескопом, увлекающийся астрономией всерьез. Вроде бы, это он и научил Игорька мастерить карту звездного неба из фольги истыканной иголкой. Закрыв такой фольгой перевернутую настольную лампу, на потолок можно спроецировать действительно красивую картинку. До сих пор Астрономия ассоциируется у меня с проклеванной по выкройке из «Науки и жизни» фольгой.

К Игорьку я стал заходить все реже. Только когда хотелось к кому-нибудь в гости, все равно к кому. Игорёк «кустарил» телескопы и мечтал о фабричном. Он продолжал рассказывать мне о них, о космических изменениях, о космических же замыслах по строительству обсерватории на даче, с демонстрацией чертежей и смет. Я вяло слушал и не старался перевести разговор, потому что общих тем не находил, – все мои мысли были о девочках, а в одну я даже был влюблен. Убаюканный я шел домой. И так все реже и реже пока не случилось вот что.

Игорьку первому из нашего двора купили кассетный магнитофон. Собственный! На смотрины приглашались поодиночке – это, блин, не Астрономия! Мне выпала честь быть одним из первых. В полумраке-мраке комнаты, стоя на столе, чернел ОН. Кажется, это был «Весна». Мы сели у стола и уставились на оранжево-красный бессистемно моргающий светодиод магнитофона. Игорёк поставил кассету, которую прилагали к «Весне» и мы погрузились в прослушивание голимой эстрады соцлагеря. Больше никаких записей не было. Впечатления на меня этот музон не произвел. Гораздо больше мне нравилось проводить время перед отцовским проигрывателем или катушечным магнитофоном. Там все было крупнее, вращалось быстрее и от него чем-то очень приятным пахло. Ленту можно потрогать пальцем, дотронуться, так сказать, до великого искусства. Короче, выглядело все солиднее. Да и разве могла сравниться никчемная эстрада братьев славян с Пинк Флоидом, Бони М, Иглз, Донной Саммер и еще кучей всего самого лучшего!

Прошло какое-то время. Записи у Игорька появлялись, но кроме песни «Мы ждем перемен» группы «Кино», ничего мне что-то не припоминается. Наверное, слишком разные у нас вкусы. Игорька потянуло в сторону хард-рока, а я всегда тяготел к более простой и мелодичной музыке. Сейчас я понимаю, что мне очень нравилось диско, и до сих пор, кстати, нравится.

Самое интересное, и это очередная веха, произошло, когда Игорёк заявил, что он стал барабанщиком. Мне, окончившему музыкальную школу, показалось очень странным: как это человек ни с того ни с сего, в один день, из простого астронома может превратиться в музыканта, или пусть даже в барабанщика? Представления об игре на барабане у меня были, честно сказать, неглубокие, – в пионерлагере я пробовал бить в пионерский барабан. Получилось неказисто, но научиться стучать, при желании, было вполне по силам. Однако научиться стучать на установке, где барабанов несколько, а еще тарелки и педали, да за считанные дни, да еще и сносно, а если вдруг еще и не стучать, а играть (!), мне казалось едва ли возможным.

Неверие не замедлило обернуться против меня. Игорёк достал со шкафа перемотанные изоляцией палочки, осмотрел, укоризненно качая головой, их зауженные концы (этому ритуалу, по моим наблюдениям, все начинающие барабанщики уделяют особое внимание) и принялся изо всех сил долбить поставленную между ног табуретку младшего астронома.

Он делал это долго. С перерывами и без. Под музыку и соло. Я чуть с ума не сошел и готов был поверить, что стать ударником возможно за любой срок, лишь бы это прекратилось немедленно и навсегда! Но мучения не кончились и тогда, когда от палочки стали отлетать щепы. Игорёк вновь укоризненно оглядел их, положил на табуретку подушку и продолжил показательное выступление, прибавляя в воздух пыли. После этого случая видеться с Игорьком я предпочитал на улице.

Стоит ли говорить, что с палочками он ходил всегда и везде. И пускал их в ход тоже всегда и везде, как только нижние конечности прекращали движения. Может, это от палочек случилось, а может, и раньше было, просто я не замечал, но у Игорька стали трястись руки и потеть ладони.

Музыкой Игорёк увлекся серьезно и разносторонне. Где он бывал не известно. Во дворе он стал появляться все реже, и даже не всегда подходил к нам, идя, домой от остановки. Зимой это был человек в драповом пальто с поднятым воротником, заправленными в сапоги джинсами и «пидорке». Вид неописуемо нелепый. Он понимал, что над ним уже, не скрываясь, смеются. А чего было скрываться, мы уже подросли, силы примерно уровнялись. Только я относился к Игорьку с пониманием. Он это знал, но из-за меня лишний раз подходить к компании не рисковал. Но не подойти, когда в сумке или просто под мышкой для всеобщего обозрения, были пестрые импортные конверты с пластинками, Игорёк не мог! Впервые я увидел настоящий, «родной» винил “Rainbow”, “Uriah Heep”, “Megadeth”, “Accept” и многое другое. Приглашенный на прослушивание, я вывел для себя, что выглядит это гораздо лучше, чем звучит.

Кстати, как в сумраке игорьковой комнаты появился проигрыватель и кассетная дека, я уже не помню. Проигрыватель, отечественный, но хороший, кажется, «Арктур», разместился на подоконнике (я всегда удивлялся, как же он на него уместился (?), оказалось на первом этаже подоконники шире), а дека на столе под лампой вдоль стены. С двумя стрелочными индикаторами, один из которых быстро скис, она дополнила замкнутость пространства комнаты, и сидя за столом при вечно включенной настольной лампе, казалось, что находишься в тесной кабине звездолета.

Ощущение присутствия в межпланетном корабле прерывалось лишь, когда Игорёк приносил на деревянной разделочной доске вонючие щи из кислой капусты в металлической лоханке, ставил их на стол и начинал громко хлебать. Он низко наклонялся над эмалированной миской, чтобы нависшая настольная лампа не подглядывала, что Игорёк с ними делает. А щи дымили на его чуб и, казалось, смердели еще сильнее. Сколько после такого безобразия не гостишь у Игорька, а ощущение звездолета уже не возвращается. А бедный «Весна» со своей уже не моргающей оранжево-красной лампочкой перекочевал в