Волчья натура. Зверь в каждом из нас. - Владимир Николаевич Васильев

— Да-а?

— Витя? — рявкнули в ухо по-русски.

— Нет, — ответил Хорст с некоторым облегчением, тоже по-русски. — Вы ошиблись.

— Погодите! — Звонивший перешел на немецкий. Говорил он безо всякого акцента, словно коренной берлинец. — Не кладите трубку. Я звоню из Алзамая, это в Сибири, и я в опасности. Запомните и передайте кому-нибудь из полиции: волки выжили. Здесь, в Сибири. Я не пьян, и я в своем уме. Меня зовут Леонид Дегтярев, я химик-эколог из Берлина. Совершенно случайно мне стало известно, что недалеко от Алзамая под видом староверов живут потомки людей, не проходивших биокоррекцию тысяча семьсот восемьдесят четвертого года. Все они — хищники. И, боюсь, они уже знают обо мне и моей осведомленности. Обещайте, что передадите мое сообщение кому-либо из официальных лиц. Обещаете?

Хорст Ингвар аб Штилике растерялся. С одной стороны, это выглядело не то как бред, не то как розыгрыш. Но уж слишком последовательным и упорным был этот Леонид Дегтярев. И еще — в его голосе слышалась смертельная усталость пополам с обреченностью.

— Обещаете? — повторил Дегтярев с надеждой в голосе.

— Я… я постараюсь…

— Не надо стараться. Надо просто немедленно — слышите? немедленно! — пойти в полицию и рассказать. Или хотя бы позвонить.

— Немедленно? Но на дворе ночь!

— Какая разница! Вы понимаете, о чем идет речь? Хищники! На Земле уцелели люди-хищники! Ночь, день, какой вздор…

В трубке вдруг послышался какой-то посторонний звук — глухой удар, а потом — протяжный всхлип. Снова грохот, словно телефон уронили. Хорст слушал это затаив дыхание, изо всех сил прижимая трубку к уху, потому что руки заметно дрожали.

Потом стало тихо, и другой голос спокойно и внятно произнес:

— Алло, с кем я говорю?

Хорст издал невнятное сипение.

— Кто вы? Назовите свое имя.

В голосе неизвестного звенел лед. И Хорст страшно испугался. Он поспешно коснулся сенсора отбоя и испуганно отбросил трубку прочь от себя, словно собеседник мог просочиться по проводам и магическим образом выскочить из крохотного динамика здесь, в Берлине.

Заснул он только под утро, после бесчисленных чашек кофе и мучительных размышлений.

Что это был за звонок? Чей-то неумный розыгрыш? Или произошло то, о чем Хорст столько мечтал и чего так боялся, — все вдруг поменялось местами и одна из книжных историй вдруг шагнула в жизнь, а чьи-то глаза, жадно вглядываясь в строки, принялись следить за его, Хорста Штилике, полными грядущих опасностей похождениями?

Сообщить в полицию, конечно, можно. Но какими глазами на него там поглядят? Вежливо спровадят в психушку? Самый вероятный вариант.

Чем дольше Хорст раздумывал, тем сильнее сомневался, что его рассказу кто-нибудь поверит. И намерение зайти с утра в участок на Инхельхоффштрассе мало-помалу сходило на нет.

В тот день Хорст Ингвар аб Штилике никуда не пошел. Проспал до обеда, совершенно не отдохнул, аппетит утратил напрочь и даже читать не смог, сколько ни старался. Выходные были испорчены безвозвратно.

Будь Арчи не ньюфаундлендом, песок обжигал бы ему ступни.

Он поглядел с мыса в море — прибрежная полоса кишела отдыхающими. Люди самых разных морфем барахтались и плескались в волнах — от малышей тоев и лхассо до гигантов сенбернаров, мастифов или двойников Арчи — ньюфаундлендов. Впрочем, нюфов в воде было как раз мало, да и те, на кого ни глянь, — спасатели.

К тому же Арчи вряд ли можно было назвать гигантом — он происходил из традиционно низкорослой линии ньюфаундлендов, из де Шертарини. Восемьдесят восьмое поколение.

Мало кто в Европе… да что там в Европе? — во всем мире мог насчитать больше двух десятков поколений. Линий сорок — сорок пять могли похвастаться длиной в полсотни поколений; самой старой на Земле считалась линия овчаров-среднеазиатов ин Хасманди, насчитывающая шестерых живых представителей майората. Младшему исполнилось только девять. Старшему — Зайару Хайду Мондиан-дазу Шен ин Хасманди — недавно стукнуло девяносто семь. Без малого век.

Арчи в этом году собирался отпраздновать двадцативосьмилетие; два сына (ну и дочь еще) позволяли ему не беспокоиться за судьбу линии. Свой долг перед отцом и предками Арчи выполнил. Но иногда до сведенных скул завидовал своему брату — безлинейному, но зато и беззаботному. Беззаботному и свободному — а что может быть лучше и важнее свободы?

В сущности, за последние две сотни лет наследники майората лишились каких бы то ни было привилегий. Остались только дремучие и архаичные традиции, восходящие бог весть к каким допотопным временам, да вечный ужас отцов, у которых волею судьбы рождались только дочери. Стать итогом линии — бр-р-р-р… Некоторые не выдерживают. А американское предложение гибкого майората, когда наследником мог бы становиться сын второго сына, если у первого наследник так и не рождался, обсуждали уже сто тридцать лет, и дело шло к тому, что предложение в очередной раз с небольшим перевесом по голосам провалят.

Солнце карабкалось к зениту белесого крымского неба. Зевнув, Арчи побрел в тень спасательской башенки. Наверху, на мостике, под цветастым тентом сидел напарник — поджарый и подтянутый лабрадор Николас Фогерт де Тром. Попросту — Ник. Линия Ника насчитывала семнадцать поколений, и к Арчибальду де Шертарини Ник относился с некоторым пиететом, коий, впрочем, моментально рассасывался после первого же бокала пива. А пиво Ник любил гораздо.

Арчи был чуть-чуть выше Ника, порыхлее и пошире в плечах. Ник же казался склепанным из пружинок и напоминал излишне мускулистого добермана.

Они работали вместе уже третий год. Километр крымского пляжа между Евпаторией и Мирным. Спасатели. Их хозяйство — выращенная лет сорок назад, еще при Самойлове, трехэтажная башенка, четыре послушных катера: два — породы «Скат», с полупогружением, один скоростной «Блик» и тяжелый, но зато грузоподъемный «Оникс». Ну и по мелочи всякого оборудования, конечно, навалом.

О своей прошлой жизни Арчи пытался забыть. Отчасти — по долгу той же оставленной службы. Получалось, хотя и неважно. Да и тело помнило ту жизнь лучше, чем мозг: куда деть вколоченные в спеццентре рефлексы? Друзья и просто отдыхающие часто награждали Арчи восхищенными взглядами — то он подхватывает на лету спихнутый со стола бокал, то, не отрываясь от книги, ловит за рукав пышную бульмастифшу и тычет пальцем в оброненный кошелек, то уворачивается от волейбольного мяча, волею случая пущенного ему в затылок рукой аса…

Ник спросил об этой жизни всего один раз, когда здоровенный черный терьер Виктор Жданович хлебнул лишнего и возжелал с кем-нибудь побороться на газоне перед вторым корпусом. Арчи его скрутил в четыре секунды. Во втором корпусе отдыхал в основном среднеморфный народ: несколько терьеров-шотландцев, пожилая бульдожья пара, таксы,