Оправдай мою войну - Максим Кабацкий

Я никогда не был конфликтным человеком. Если и встречались на моём жизненном пути случаи, которые надо было решать силой, я либо умело избегал их, выставляя всё так, будто бы ничего и не было, либо же делал всё чужими руками. Зачем лезть на рожон, если за тебя запросто могут полезть другие? Тем не менее, мысль моя относится не только к бытовым и жизненным вопросам – речь идёт про решение противоречий на мировой арене. Действительно, зачем воевать, тем самым полностью подрывая авторитет своей страны перед всем сообществом? Сторонником этого подхода я был не в виду гуманизма и человеколюбия, а по чисто практическим соображениям; превыше всего для меня была моя Родина – моя Империя. А развязав войну там, где она не нужна, можно принести ей больше вреда, нежели чем пользы…

Тем не менее, открытым и полноценным врагом войны я никогда не был – бывают такие накопившиеся и никак иначе неразрешимые противоречия, что только лишь кровь войны способна смыть их. Пусть за тебя воюют другие, но иногда бывает такие войны, когда… когда приходится пролить ни одну пинту английской крови. Я всегда с искренней горечью вспоминаю такие эпизоды из нашей истории… столько бравых англичан положили свои головы и кости на благо нашей великой страны. И смерть каждого для меня – личная трагедия. Сейчас же, когда мы стоим на стыке штыков и смены поколений, этот вопрос становится актуальным как никогда прежде.

Величие нации или кровь молодых юнцов… этот вечный вопрос встаёт перед главами стран на протяжении всей человеческой истории. «Дерево свободы нужно поливать время от времени кровью патриотов…» – накануне войны я даже и не осознавал, насколько был прав один американский сепаратист, позднее ставшим президентом молодой республики. Скоро настанет время, когда и нашему народу будет суждено взвесить на невидимых вселенских весах эти две ценные для всех нас вещи…

«…Я не хочу войны; никто не хочет войны. Но если она будет целесообразна и необходима, действительно принесёт благо Короне, то я буду первым, кто поддержит её…» – незадолго до своего отъезда сказал я в небольшой речи на собрании одного крупного лондонского клуба. Так, пожалуй, и можно описать мои мысли и чувства, назревшие соображения по этому вопросу. Всё меняется слишком быстро. Казалось, что ещё вчера подобная резня немыслима – но скоро, скоро всё решится; тихие и спокойные деньки подходят к концу – назревает нечто крупное и ранее немыслимое всему человечеству…

Этот сложный душевный конфликт не даёт мне покоя – я всё прекрасно понимаю, что всё это неизбежно произойдёт; но держусь – внешне не подаю никаких признаков и сомнений в верности дела мира. Эта немецкая поездка вымотала все мои силы – столько красивых и громких слов было сказано; пресса уже успела расхватать их на цитаты, усердно и тщетно уверяя народы наших стран в мирных намерениях государей; но мы, дипломаты, всё прекрасно понимаем – нужна лишь маленькая искорка, хоть какой-нибудь видный повод, чтобы всё началось.

Тем не менее, это и моя личная трагедия – за время нашей работы (это была не первая моя поездка в Германию) мы успели сдружиться с немецким дипломатическим корпусом – душевные неформальные встречи с министром иностранных дел и его помощниками, банкеты и светские вечера, где мы обсуждали отвлечённые вопросы… это было самим чистым и искрениим в этой тяжёлой работе – это были те редкие моменты, когда мы могли, не притворяясь, быть обычными людьми, и не побоюсь этого слова – взаимные друзьями, обменивающимися обыденными, в чём-то банальными фразами – любое обсуждение политических вопросов на таких вечерах у нас считалось моветоном; нельзя смешивать работу и дружбу – это может плохо кончится.

За всё это время я успел сдружиться с одним солидного возраста немецким дипломатом, фон Эрихом – шестого десятка лет энергичным и не потерявшим хватку львом «старой гвардии» (так у нас было принято называть тех, кто имел богатый дипломатический опыт и успел поучаствовать ни в одном напряжённом конфликте). Между нами, дипломатами разных стран была определённая дружба; но дружба особая, какой не может быть между людьми, не связанными столь специфическими рабочими условиями. Она была двойственна – во всём том, что не касалось рабочих вопросов, мы искренне общались и обменивались мнениями, порою в чём-то даже помогая друг другу; но стоило нам схлестнуться на дипломатической арене, как эта дружба переходила в скрытую вражду – при всей размашистости улыбки и крепкости рукопожатий, мы были готовы перегрызть глотки друг другу, лишь бы добиться более выгодного для нашей страны соглашения. Вся дружба мгновенно исчезала – это было общее правило; не только по сношениям с германцами. Однажды с нами приключился довольно интересный случай – в одной восточной стране один юный дипломат настолько сдружился с нашим послом, что в силу этой «дружбы» выведал ему государственные секреты. Мы тогда смеялись всем корпусом – он потерял всякое уважение в наших глазах. Он искренне полагал, что мы – его друзья, которые желаем ему и его стране только лишь процветания и счастья; но это, разумеется, было не так – всё что нас заботило, так это интересы нашей собственной страны, но никак не его.

Подобные легкомыслие и наивность не только вредны дипломатам, но и губительны – помимо ущерба своей стране, они полностью теряют всякое уважение в наших глазах; нет, конечно же, мы будем с радостью пожимать им руку и хлопать их по плечу, широко улыбаясь, но считая его за человека недалёкого и глупого, который по ошибке природы оказался на таком важном государственном посту. Что же – верх человеческой глупости не воспользоваться глупостью другого, так ведь?

Эта особая дружба зиждилась на двух вещах – на уважении к высоким дипломатическим способностям, когда ты чувствуешь, что твой оппонент – человек широкого кругозора и недюжинного таланта, способный грамотно отстаивать озвученную ему позицию. Когда тебе красивым и дипломатичным образом подают информацию, которая и не звучит как-то неправильно или обидно, но ты прекрасно понимаешь, что на сущностном уровне тебе хотели сказать за этой внешней, формальной стороной – нередко ловишь себя на мысли гениального человека, способного так передать суть и скрытое послание. Вторым же основанием было то, что объединяло нас всех – преданность своей стране, патриотизм. Да, каждый из нас, кто работал на этом посту, орудовал словом во благо своего государства. И в зависимости от того, насколько искренен дипломат в своих словах и заявлениях по отношению к интересам своей страны, было ясно, что для него эта работа – просто обильное словоблудие, или истинное служение государю. Хоть мы и были оппонентами и иногда врагами, мы с уважением относились к преданности человека к своей стране и своему народу, даже если они были враждебно настроены по отношению к нам.

Другим крайним моветоном считалось неуважение к патриотизму своего оппонента; ведь если человек не солидарен в любви к Отечеству своего врага, то он не может любить и своё собственное. Это принцип, вкупе с предыдущим, и закладывал основы, как и уважения, так и презрения дипломатов друг к другу. Если человек сдаёт интересы своей страны ради похвалы, равно как и плюёт на любовь других людей к своей, он подвергается всеобщему осуждению, и ему даже не хочется пожимать руку; человек же, неспособный к грамотной и долгой стратегии в дипломатических шахматах подвергается не меньшему презрению; ведь что он здесь тогда забыл, если он некомпетентен, и своими действиями способен приносить лишь вред, но никак не пользу своей стране?

Таковы были тонкости моей дипломатической службы. Точнее, лишь малая толика их нюансов. Действительно, дипломатическому искусству сейчас всё реже и реже можно научиться – это особый дар; мастерство в руках талантливого оруженосца, идущего в поход во благо государственных и народных интересов.

Нет, я не возвеличиваю себя – дипломат, как человек, прежде всего, определяется его отношением к себе подобным, к своим «братьям» по призванию. Фон Эрих был талантливым дипломатом современности, которого я никогда не забуду – не без его соучастия был продлён ныне проклинаемый нами Тройственный Союз – в 1902 и совсем недавно, прошлом году. Его речь на встрече глав государств до сих пор слышится отголосками в газетных заголовках солидной прессы. За свою жизнь он успел посодействовать становлению великой Германии – особенно он отличился в запоздалой германской колонизации, всячески оправдывая рост немецкого колониализма, попутно заключая выгодные соглашения с соседними странами. Его усилия в германских Самоа известны и уважаемы всеми нами – столь тонкая дипломатическая игра в ходе восьмилетней гражданской войны на островах позволила Германии урвать стратегически ценный городок Апиа, который мы планировали присоединить к нашей Новой Зеландии. Одним словом – человек, сделавший себе имя честной и грамотной службой на благо Германии.