Правила мудрого Гаврюши - Алёна Ларина

И я понял: лестница рушится где-то на самом верху, и вся она валится на меня, старого и немощного. Я заскулил от жалости к себе, потому что знал: не смогу я нести мамину ношу ответственности за всех членов стаи – людей и собак.

Особенно пугала меня мысль о том, что я не смогу заботиться о Диме. Дети – это такая шумная и капризная порода людей, с которыми нужно иметь несобачье терпение! А ещё я не запомнил, как платить за свет и воду.

Что же мне делать? На старости лет бежать в лес? Нет, это не выход. Я же родился в городе и к дремучему лесу не приспособлен.

Так я думал, ковыляя за мамой по квартире, пока она медленно и грустно переходила из комнаты в комнату, то и дело сморкаясь в носовой платок. Она выглядела хуже, чем если бы у неё были перебиты руки и ноги!

От таких невыносимых мыслей я вдруг заскулил – сначала протяжно, а потом надрывно. Мама вздрогнула от неожиданности, взяла меня на руки, ласково прижала к себе: «Что ты, что ты?! Не плачь… Напугала я тебя своими слезами. Мой хороший, мой золотой старичок! Ну надо же – тоже заплакал… И завы-ы-ы-л! Всё хорошо, всё очень хорошо!»

Она подняла моё обвисшее податливое тело, повернула, рассматривая со всех сторон, убедилась, что я в порядке, и прижала к себе. Она как будто вспомнила, что у неё есть я. И ожила прямо на глазах!

Стала суетиться на кухне. В общем, сделалась обычной мамой, к которой я привык.

И я потихоньку успокоился. Она хлопотала по дому и делала всё одной рукой, потому что второй рукой весь вечер носила меня под мышкой.

Как будто мы с ней – одно целое.

А я тихо радовался тому, что дома больше никого нет. Будь в тот момент и Риччи, и Винни, мама не стала бы всех троих носить! Рук не хватит.

Потом мы оба плюхнулись на диван, и она обзвонила всех своих подруг, чтобы сообщить им, какой я у неё «замечательный психолог»! Она говорила, что ей стало намного легче только потому, что я её выслушал – не перебивая, не поучая, не встревая в её дела, а лишь сочувственно виляя седым хвостом. Она, оказывается, сделала вывод, что я своим скулежом «оттянул весь негатив на себя». Кажется, она сказала: «э-нер-ге-ти-чес-ки». Или нет: «био-полем». Что-то память стала мне изменять…

Я лежал на спине, откинув голову и раскинув, как пальмовые ветви, все четыре лапы. Подставив маме своё пузо, я изображал состояние полного блаженства и расслабления. Чуть раньше я не стал бы напоминать ей этот простой способ забывать плохое – она бы не заметила, – а теперь она уже была готова внимать собачьей мудрости.

Лучше всего, если бы она поступила так же, как я, – легла и расслабилась. Это самый верный собачий приём, от которого волшебным образом проходят все болячки на свете. А людям он помогает особенно, потому что от этого у них затягиваются душевные раны.

Всю жизнь стараюсь донести это до мамы, ложусь прямо перед ней на пол и расслабляюсь, но она не понимает. Ну да ладно, пусть хотя бы гладит мой пузень – это тоже ей помогает. Пусть болтает что хочет и думает как хочет. Главное, что она уже пришла в себя, и завтра я могу спокойно отпустить её на работу.

Я дремал и размышлял: «Если бы мама знала настоящую причину моих переживаний! Если бы все люди знали главную причину переживаний своих собак! Ведь мы на них полностью полагаемся».

Долго я думал, как сформулировать самое главное собачье правило. И вот что придумал:

Для спокойствия нам, собакам, необходимо знать свою ступеньку на домашней лестнице, понимать своё место в стае. Пожалуйста, помогите нам в этом, не путайте нас!

Риччи и Винни в гостях

Риччи и Винни вернулись домой поздно. Когда в дверях появились две рыжие, припорошенные снегом гривы, я не сразу разглядел, что морды этих баловней светятся от счастья. Кстати, на расстоянии все собаки видят размытым даже лицо родного хозяина. Учтите это.

Они радостно подбежали ко мне. Мы обнюхали друг друга, и я сразу понял, что они хотели мне сказать: каждый из нас остаётся на своей ступеньке лестницы. Кроме того, они горели желанием поведать мне события прошедшего дня. Их распирало от новых впечатлений.

– Представляешь, Гаврюша, в стае этих Лепестковых весь пол устлан пелёнками для их непослушной шпицушки Лопки, – смеялся Винни.

– А я с разбегу налетел на одну пеленку, она как выскользнет из-под моих лап, я так и плюхнулся на бок! – тараторил Риччи. – Лопа старается покрыть весь пол своими лужами. Но хозяева хотят её опередить и стелют пелёнки.

– Чудная такая! Метит и приговаривает: «Я – главная, я – главная», – продолжал Вини. – Потом ставит запятую задними лапами, переходит на другую пелёнку и говорит: «Я боюсь, я боюсь». А хозяйка Лопки, девочка Маша, жаловалась на неё нашему Диме и даже сказала: «Это невыносимо!»

– Что происходит с Лопой? А, Гаврюша? – обратился ко мне Риччи. Он знает, что я разбираюсь во многих сложных вопросах.

– Она не пахнет болезнью почек? – поинтересовался я.

– Нет, вроде здорова, – ответил Риччи. – Но она слабее нас, конечно.

– Что ещё необычного вы заметили? – спросил я как настоящий следопыт. Люблю разгадывать сложные задачки! Хорошее занятие для стареньких собак.

– Все помеченные Лопкой места противно пахнут какой-то неживой, химической гадостью, – припомнил Риччи.

– Ну, это как раз понятно. Хозяева пытаются устранить запах собачьей мочи специальной жидкостью, чтобы отучить Лопу метить. Вот наивные! Всё равно ведь пахнет!

– А ещё наш Дима чаще гладил Лопу, чем меня и Риччи! – пожаловался Винни.

– Это к делу не относится. Хотя обидно, конечно… А чем вы ещё занимались? Вспоминайте!

– Ну, хозяева Лопы гладили нас, дали поиграть с Лопиными игрушками, угостили вкусной печёночкой, потом накрыли стол…

– Стоп! С этого момента подробнее, пожалуйста! Как, вы говорите, дело было? Кто поел первым? Вы или люди?

– Сначала накрыли стол, но не сели за стол, а покормили нас. Да, именно так и было, – растерянно сказал Винни.

– Они сначала покормили нас, потому что Лопа прыгала аж до самого края кухонного стола, требуя немедленно подать ей оттуда вкусненького.

Она прыгала и скулила, требуя, чтобы её тарелку поскорее спустили на пол, – уточнил Риччи.

– Так-так… Значит, Лопа привыкла добиваться своего и получать еду в таком порядке: сначала она, потом хозяева. И хозяева, не зная собачьего языка, тем самым постоянно сообщают Лопе, что она среди них главная! Мда… Такое часто бывает, – размышлял я. – Ответьте мне ещё на один вопрос. Как у них обстоят дела с прогулкой? Вы гулять ходили?

– Нет, но Маша и Лопа выходили нас провожать. – Винни переступил с лапы на лапу. Ему было очень интересно следить за моими мыслями.

– И кто, скажите мне, шёл впереди? Маша или Лопа?

– Маша! Я точно помню, потому что шёл прямо за Лопиным пушистым хвостом, – сказал Риччи. – А Лопа рвалась вперёд, да так сильно, что я еле поспевал. Маша с трудом справлялась, но вышла из подъезда первой, чтобы посмотреть, нет ли поблизости опасных машин.

– Ага! Значит, теперь Маша сообщила Лопе, что она – Маша – главная! Так, всё понятно! Совсем запутали собаку! То она главная, то не главная! Бедная Лопа! Конечно, она будет метить всюду. Она же нервничает. Не понимает, как себя вести: как вожак или как подчиненный. Ох, ох, ох… И как им сказать-то про это?

– Ой, я вспомнил, что было необычного! – встрепенулся Винни. – Лопа укусила Машу, когда Маша перед прогулкой захотела убрать игрушку на место!

– Маша аж взвизгнула! – подтвердил Риччи.

– У-у-у-у… Всё ясно, – сказал я. – В этот момент Лопа вела себя как главная в стае. Она наказала Машу за то, что та отобрала у вожака игрушку.

Дорогие мои читатели! Объяснить Лопиным хозяевам, в чём они ошибаются, я не могу. Но вам, пользуясь возможностью, скажу так:

Раз уж вы – вожак, то и велите себя с собакой как вожак стаи. Будьте во всём главным. Всегда! И запомните: вожак всё делает первым! Ест первым и из двери выхолит первым!

На собачьем языке тот, кто ест первым, – тот главнее. Кто на прогулку выходит первым – тот главнее. У кого осталась игрушка после игры – тот главнее. Соблюдайте расстановку на лестнице!

Сложная человеческая жизнь и собака

Риччи считает себя главным, но только среди собак нашей стаи. Я и не спорю. Я вообще веду себя тише воды и ниже травы. Стараюсь избегать всяких склок и передряг. Даже в молодости я предпочитал не встревать в опасные ситуации и незамедлительно скрывался. А теперь и подавно – ведь я нахожусь на самой последней ступени лестницы и должен оберегать только самого себя, любимого и прекрасного Йорка.

Риччи же встревает куда надо и куда не надо, ему до всего есть дело. Если бы у него был хвост, он держал бы его выше всех, чтобы постоянно показывать своё превосходство. Но и без хвоста Риччи ведёт себя так, как будто у него их два или даже три. Он, как царь, возносит себя над всеми так величественно и надменно, что мы с Винни и не помним о его бесхвостии.