Вечерняя прогулка джентльмена - Джером Джером

В четверг вечером двадцать седьмого там было довольно много народу, но все же не слишком. Мое внимание привлекла одна пара, по причине странности манер джентльмена, танцующего с дамой. Будь я на ее месте, я предпочла бы танцевать с ним польку, так как танго, на мой взгляд, не из тех танцев, которому можно обучиться за один вечер. То есть, я хочу сказать, меня поразило, что энтузиазма в нем было больше, чем опыта. Если бы мною так расталкивали танцующих, я бы возмутилась. Однако у всех у нас свои причуды, и, насколько я могла судить, они оба были весьма довольны друг другом. Только после «хитчи-ку» они вышли подышать.

Скамейка, та, что налево от входа, пользуется популярностью, поскольку отчасти скрыта кустами, но, стоит чуть-чуть вытянуть шею, вполне можно увидеть, что там происходит. Из танцующих они первыми вышли из зала после сокрушительного столкновения с парами перед эстрадой, что далось им без особого труда. Джентльмен смеялся.

С первого взгляда я уловила в нем что-то знакомое, а когда он снял шляпу, чтобы утереть лоб, тут я сразу и увидала, что он точь-в-точь свое восковое изображение в музее мадам Тюссо, который я — надо же, какое совпадение! — посетила с подругой в тот самый день. Леди была из тех, кого одни считают привлекательными, а другие нет.

Понятно, слегка заинтересовавшись, я стала за ними подглядывать. Помогая леди оправить ее накидку, мистер Пэрэбл, возможно невольно, притянул леди к себе. И в этот самый момент появился краснолицый джентльмен с короткой трубочкой в зубах и окликнул эту самую леди. Он сказал: «Добрый вечер!», приподняв шляпу, и добавил, что он, дескать, надеется на то, что она «приятно проводит время». Хочу заметить, что тон у него был явно насмешливый.

Что ни говори, а эта молодая леди повела себя прямо-таки безукоризненно. Ответив на приветствие холодным и сдержанным кивком, она встала и, повернувшись к мистеру Пэрэблу, заметила, что им, как ей кажется, пожалуй, пора уходить.

Тот джентльмен, вынув трубку изо рта, сказал, опять-таки насмешливым тоном, что и он так думает, и предложил леди свою руку.

«Полагаю, вам не стоит беспокоиться», — заметил мистер Пэрэбл, становясь между ними.

Я — женщина почтенная, и у меня не хватает слов, чтобы описать, что за этим последовало. Помню, как шляпа мистера Пэрэбла взлетела в воздух, а потом краснолицый джентльмен уже лежал затылком, разметав сигареты, у меня на прилавке. Я, конечно же, стала громко звать полицию, но ни один человек меня не поддержал; и полиция появилась только после того, как между ними завершился, выражаясь профессионально, «четвертый раунд».

Последнее, что я видела, это как мистер Пэрэбл трясет молодого констебля, с головы которого свалился шлем, а трое других полицейских стараются его оттащить. Обнаружив шляпу краснолицего джентльмена на полу своего киоска, я вернула ее ему; однако после тщетной попытки нахлобучить ее на голову, тот удалился, держа шляпу в руке. Леди куда-то скрылась.

Мисс Дженкс утверждает, что смогла бы узнать ту леди. На ней была шляпка, задрапированная черным шифоном, и по ней — маки, к тому же на носу и щеках леди она заметила веснушки.

Старший офицер полиции С. Уэйд, отвечая на вопросы нашего представителя, позволил себе произнести следующее:

— Да. Вечером в четверг, двадцать седьмого, я состоял на дежурстве в полицейском участке по Уайн-стрит.

— Нет. Не припомню, чтобы кто-нибудь в чем-нибудь обвинил джентльмена по имени Пэрэбл.

— Да. Примерно около десяти вечера привели джентльмена, обвиненного в учинении дебоша в выставочном центре Эрлс-Корт, а также в нападении на полицейского, находящегося при исполнении служебных обязанностей.

— Джентльмен назвался мистером Арчибальдом Куинси, Харкорт Биллингс, Темпл.

— Нет. Джентльмен не обращался с заявлением по поводу поручительства и выразил готовность провести ночь в тюрьме. Нам не возбраняется действовать по собственному усмотрению, и мы постарались устроить его поудобнее.

— Да. Одна леди.

— Нет. Насчет джентльмена, который ввязался в драку в Эрлс-Корт. Имени она не упоминала.

— Я показал ей обвинительный лист. Она поблагодарила и ушла.

— Этого я сказать не могу. Одно могу сказать, в девять пятнадцать утра в пятницу был внесен залог, и, как выяснилось, деньги были уплачены лично Джулиусом Эддисоном Таппом, владельцем прачечной «Солнечный ручей» в Туикенхэме.

— Это нас не касается.

Нарушитель порядка, выпив в половине восьмого под моим личным наблюдением чашку чая с небольшим тостом, покинул участок в сопровождении мистера Таппа вскоре после десяти утра.

Старший офицер полиции Уэбб признал, что ему известны случаи, когда во избежание всяких неприятностей нарушители порядка называют себя вымышленным именем, однако отказался пускаться в дальнейшее обсуждение этого вопроса.

Старший офицер полиции Уэйд, выразив сожаление по поводу того, что не имеет более времени общаться с нашим представителем, сказал, что, вполне вероятно, сможет узнать ту леди, если увидит ее еще раз.

Не претендуя на компетентность в подобных вопросах, старший офицер полиции Уэйд полагает, что ее вполне можно назвать в высшей степени смышленой и исключительно привлекательного вида молодой особой.

От мистера Джулиуса Таппа, владельца прачечной «Солнечный ручей», к которому наведывался наш представитель, мало чего удалось добиться, поскольку мистер Тапп на все обращенные к нему вопросы отвечал односложно: «Ответов не даю!»

По счастью, наш представитель, возвращаясь обратно через сушильню, смог взять короткое интервью у миссис Тапп.

Миссис Тапп вспоминает, что впускала одну молодую леди в дом утром в пятницу двадцать восьмого, как раз открыв дверь, чтобы взять оставленное молочницей молоко. Как отмечает миссис Тапп, голос у леди был осипший в результате того, как та сама разъяснила с милым смешком, что ей пришлось всю ночь пробродить по Хэм-Коммон, поскольку в тот вечер безмозглый носильщик на вокзале направил ее совсем не туда, а будить и тревожить соседей в два часа пополуночи леди не хотелось, что миссис Тапп сочла весьма благоразумным с ее стороны.

Миссис Тапп описывает молодую леди как особу с весьма милыми манерами, однако по виду несколько утомленную, что и понятно. Леди спросила мистера Таппа, пояснив, что его приятель попал в беду, что ни в малой степени не удивило миссис Тапп, каковая лично ни с какими социалистами дела не имеет. Получив такое известие, мистер Тапп живо оделся и сбежал вниз, после чего ушел из дома вместе с молодой леди. На вопрос, что это за приятель такой, мистер Тапп крикнул на ходу, что миссис Тапп он незнаком, некто мистер Куинс, а может быть, Куинси.

Миссис Тапп убеждена, что мистер Пэрэбл также является социалистом, и поговорка «рыбак рыбака…» ей хорошо известна. Однако она уже многие годы обслуживает мистера Пэрэбла и всегда считала его вполне приличным клиентом. И поскольку в этот момент появился мистер Тапп, наш представитель поблагодарил миссис Тапп за предоставленные сведения и удалился.

Мистер Хорациус Кондор-младший, согласившийся отобедать в обществе нашего представителя в ресторане «Холборн», вначале воздерживался от ответов на задаваемые вопросы, но мало-помалу снабдил нашего представителя следующей информацией:

— Свое отношение к мистеру Арчибальду Куинси, Харкорт-Билдингс Темпл, я бы затруднился в точности определить.

Как он относится ко мне, мне не совсем ясно. Временами мы с ним бываем очень дружны, а временами он бывает со мной груб и высокомерен, будто я прямо какой-то жалкий секретаришка.

Утром в пятницу, двадцать восьмого, я не пошел в Харкорт-Билдингс к обычному времени, поскольку знал, что самого мистера Куинси там не будет, так как он договорился на десять утра взять интервью у мистера Пэрэбла для «Дейли Кроникл». Я позволил себе задержаться на полчаса, но он пришел только в четверть двенадцатого.

Меня он как бы не заметил. Минут десять, может и поменьше, он расхаживал взад-вперед по комнате, бранясь и чертыхаясь и пиная все, что встречалось ему на пути. Он поддал оказавшийся на его пути низенький ореховый столик так, что тот угодил мне по ногам, и я решил воспользоваться этой возможностью, чтобы пожелать ему доброго утра, и после этого он, можно сказать, как бы очнулся.

«Ну как прошло интервью? — спрашиваю. — Удалось выудить что-нибудь интересненькое?»

«Вот именно, — отвечает он, — интересненькое! Прямо-таки очень даже интересненькое!»

А сам как бы сдерживается, знаете ли, произносит слова медленно и с растяжкой.

«Представляете, где он был вчера вечером?» — задает он мне вопрос.

«Ну как же, — говорю, — верно, в Кэкстон-Холл? На митинге, где требовали освободить мисс Клебб?»

Тут мистер Куинси потянулся ко мне через стол и приблизил свое лицо прямо к самому моему носу.