Зеркало для Антона - Борис Зубков

Утреннее рыжее солнце заглянуло в комнату, и зеркала заиграли. Они сбросили с себя ночную серость, украсили грани радугами и засветились словно бы от радости, что могут вновь целый день отражать друг друга. Вся комната наполнилась утром, и сам Грозный проснулся. Еще в полусне он нашарил рукой зеркало, лежащее подле кровати, и поднес его к лицу.

- Кошмар! Все тот же кошмар! - простонал Иван Васильевич и как был в одних трусах из синего сатина побежал в ванную. Схватил зубную щетку, увидел свое отражение в зеркале над умывальником и застыл, в тысячный раз рассматривая хищный свой нос, жадный и брезгливый рот, набухшие веки над глазами с красными прожилками. Грозный обхватил пятерней лицо, сжал его как маску. Маска не снялась, только белая кожа, истомившаяся в темных хоромах по красну солнышку, стала еще белей под натиском царственной пятерни. Монарх бросил зубную щетку и побрел на кухню. Восседая на красной табуретке польского кухонного гарнитура, царственная особа размышляла. И так как в этот утренний час особа привыкла собираться на работу, то мысли ее невольно обращались к проектной конторе "Стройтоп".

...В проектной конторе "Стройтоп" работал поэт. По штатному расписанию он значился старшим сметчиком и каждый день с девяти утра до пяти вечера прилежно и без ошибок составлял сметы на разные сантехнические работы: "пробивка дыр шлямбуром - сто дыр один рубль ноль две копейки", "установка унитазов фаянсовых с бачком типа "Компакт" - два рубля ноль одна копейка за комплект". И так далее. Но круглые сутки, днем и вечером, ночью и утром Антон Никонович был поэтом. И хотя не то что ямба от хорея, но даже Окуджаву от Гомера он отличал с трудом, все равно ночью ему снились русалочьи хороводы и стада круторогих газелей, будильник по утрам звенел фанфарами, и гусары на белых конях собирались вместе с ним в поход на "Стройтоп", а там арифмометр вызвякивал позывные радиста, выходящего на связь с Аэлитой. В тайниках его души, словно за плотно закрытым занавесом, разыгрывалась вереница пестрых спектаклей. Постановщиком, автором и единственным, но многоликим исполнителем был он один. Первое время он только мысленно преображался в того, кем хотел быть сегодня. А потом случилось необыкновенное и вместе с тем как будто давно ожидаемое.

...Необыкновенное началось в трамвае N_19. Рядом с собой он заметил старого и, судя по тысячам мелочных деталей, очень одинокого человека. Тот листал ветхую записную книжку. Листочки ее отделились от корешка, засалились и закруглились на углах, старик не перелистывал эти бумажные клочки, а бережно перекладывал, внимательно читая адреса, записанные угловатыми и дрожащими буквами. Он, видимо, просто искал случайного знакомого, чтобы отправиться к нему и отогреть одиночество, поделиться обидами, вспомнить, приободриться, пошутить.

Антон пересел в троллейбус (ехать с работы приходилось двумя видами транспорта) и вдруг как-то особенно ярко увидел перед собой старика... Нет, не увидел, а ощутил всем своим телом, словно надел на себя плотную маску. Он почувствовал на своем лице дряблые щеки старика - они тяжело повисли на скулах и смяли в складки кожу его щек. Внезапно набухшие веки сузили его глаза и потушили в них блеск молодости. Затем руки его съежились, на них обозначилась сеть морщин и вспухлых вен. Плечи опустились и сузились, костюм обвис мешком. Никогда такого он не знал, не ощущал...

До него осторожно дотронулась чья-то рука. Антон обернулся, светловолосая девушка участливо посторонилась и показала на свободное место.

- Садитесь! Вам, наверное, трудно стоять.

Еще ничего не понимая, Антон сел. Троллейбусное кресло неожиданно оказалось неудобно-корявым, он долго примащивался половчее, не зная, как поставить негнущиеся доги, и уже заранее думая, что вставать с кресла тоже будет неудобно и хлопотно, придется опереться руками о колени, медленно распрямить потерявшие гибкость суставы.

Сходя с троллейбуса, он увидел свое изображение в темном стекле, отделяющем кабину водителя от пассажиров. На него удивленно и одновременно безразлично смотрел совсем дряхлый старик.

Антон Никонович вместо поручней судорожно схватил воздух, ноги его задрожали, сладко и тошно закружилась голова, он почти упал.

Кое-как Антон добрел до ближайшего магазина. Долго топтался возле витрины, отводя и приближая голову, поворачиваясь, стараясь найти такую точку, с которой его изображение в стекле виделось наиболее отчетливо. Именно с того момента у него появилась привычка часто и подолгу рассматривать себя в зеркале, в стекле витрины, в полированном дереве, в чем придется.

А тогда... тогда происходило чудо. В двух шагах от стоянки маршрутного такси, рядом с маленькой чебуречной, происходило огромное чудо. Никто его не замечал. Автомашина новой марки привлекла бы десятки любителей, оставленный у магазина щенок вызвал бы сочувствие и внимание половины прохожих. Чудо не привлекло никого. Антон вспомнил чьи-то слова о том, что самое полное одиночество - в толпе. Вместе с первым появлением чуда возникло и первое ощущение одиночества. Почему? В тот момент он и сам еще не понимал почему. Может, всего лишь потому, что стоял он спиной ко всем и видел в стекле витрины только самого себя. А еще потому, что крепко запал ему в память одинокий старик. Так крепко, что... сам он превратился в старика!

Вместо страха и удивления в голову пришла вовсе несерьезная мысль, что теперь он не похож на фотографию в своем паспорте и превратился в преступного самозванца. Завтра он придет на работу, а на него посмотрят с удивлением и предложат пенсию... Пенсию в тридцать два года? Чушь! Его просто не узнают. Не узнают...

Что делать?

Надо вернуться к прежнему виду. Если так легко, за несколько минут он превратился в старика, может быть, и обратное превращение совсем не трудное дело. Надо только вспомнить самого себя. Очень заинтересоваться самим собой. Какой ты? Верхняя губа как будто бы немного вздернута. Глаза черные... какие-то такие... не продолговатые, а совсем круглые... Вот, пожалуй, и все. Никогда не подозревал, что плохо знаешь самого себя... А других? Ты хорошо знаешь тех, с кем встречаешься каждый день? Наверное, еще хуже, чем себя. Что важнее - знать себя или других? Стоять всю жизнь перед зеркалом и рассматривать себя или рассматривать и узнавать других? В конце концов ты меняешься, глядя на тех, кто окружает тебя, а не на собственное изображение. Так происходит и сейчас...

Надо хладнокровно разобраться во всем. Неужели он первый и единственный, обладающий такой странной способностью? Уже сейчас неловко из-за того, сколько шума вызовет его странный дар. С другой стороны, быть может, подобные случаи науке давно известны? Он просто болен тяжелым и неизлечимым недугом - вот и все. Умрет месяца через два. Или через пару недель. Может, умрет сейчас, сию минуту?..