Миллион за булаву - Ирма Бирюкова

Только позже я поняла, что пропустила мимо ушей еще одну странность, но тогда успела только произнести:

– Сегодня не могу.

Объяснить, почему не могу, не получилось, потому что дверь распахнулась, будто от пинка, и в кабинет влетел разъяренный редактор. Видно было, что кривая его настроения резко шла вниз. И все из-за меня.

– Ты еще здесь, Смородина?! – Я не узнавала обычно обходительного с сотрудницами шефа. – Дисциплину у нас еще никто не отменял! Или ты сию же минуту отправляешься на комиссию, или получаешь выговор в приказе! Через две минуты проверю, так что рекомендую прекратить посторонние разговоры по телефону! И предупреждаю: никуда не таскай эту свою статью, не позорь себя и газету!

Сходив ненадолго замуж, я, в общем-то, знаю, как бороться с мужскими истериками, поэтому как можно ласковее, с придыханием прошептала в трубку: «До встречи, милый, и обязательно позвони мне сегодня вечером. Я буду очень, очень ждать…!». Шеф так раскричался, что Игорю, конечно, все было слышно, поэтому он моментально сориентировался и без всякой надобности, потому что редактор уже шумно захлопнул за собой дверь, подыграл мне не менее ласковым: «Целую, лапа».

А я, схватив сумку, выскочила в коридор и успела крикнуть в широкую редакторскую спину, что на депутатов, так и быть, согласна, и на выставку тоже, если, конечно, редакции необходимы с нее целых два материала, но ни на какую ночную презентацию не пойду, пусть он объявляет хоть десять выговоров и пусть даже увольняет. Приподнятые поролоновыми подкладками плечи стильного пиджака чуть дернулись, и хотя ответа не последовало, я поняла, что злачные увеселения отменяются.

Внизу я быстренько оглядела припаркованные к Дому печати легковушки, надеясь обнаружить в редакционной черной «Волге» Антона Петровича. С ним всегда можно было договориться, но за рулем важно развалился пухлый и вредный Санечка, у которого никогда не было бензина для рядовых сотрудников. Я свернула к трамвайной остановке, на бегу успев злорадно отметить, что Санечка со своей заметно потрепанной «Волной» сильно теряет от соседства с новеньким красным «Мерседесом».

После нудного депутатского толковища, о котором писать было совершенно нечего, потому что ничего, естественно, на нем не решилось, я, тем не менее, прямо в облсовете набросала отчет, устроившись в крохотном кабинетике помощника председателя этой самой постоянной комиссии, который ко мне почему-то благоволил. Потом, памятуя о предстоящих в случае неповиновения грозных репрессиях, двинулась на сельскохозяйственную выставку, быстренько проскочила вдоль длинного ряда агрегатов, надо сказать, устрашающего вида и залегших, словно в засаде, и помчалась навстречу новым неприятностям.

Очередная имела даже имя – Карина – и все к нему прилагающееся: руки, ноги, голову и чрезвычайно острый язычок. Карина была тренером детской спортивной школы, и в ее группу по художественной гимнастике вот уже третий ход ходила моя Марусенька. Раньше я ее отвозила и привозила, но с этой зимы решила только встречать. Все-таки уже десять лет, пора привыкать к самостоятельности, тем более что трамвайная остановка была напротив спортзала, а другая в пяти минутах ходьбы от дома.

Трижды в неделю наши с дочкой утренние хлопоты разнообразились нытьем по поводу того, что надоела Маруське эта гимнастика, что Карина злая и противная, что она лягается, как лошадь, если не так поставишь бедро, и вообще, чуть что – ругается и обзывается «мясокомбинатом», и что надо быть совершенно бессердечной матерью, чтобы позволить посторонней, грубой и невоспитанной женщине издеваться над единственным ребенком. «А если она мне на растяжке связки порвет?» – трагически округлив глаза, вопрошала Маруся, зорко наблюдая за моей реакцией. И стоило чуть-чуть, в самой глубине души, дрогнуть, как она моментально развивала наступление. В конце концов, я соглашалась, что уж один-то разик пропустить тренировку можно, но вот послезавтра… «Обязательно, мамочка, как можно два раза подряд! Разве я не понимаю?» – радостно прыгала на меня Маруся и слюнявила щеки горячими благодарными поцелуями. Послезавтра все ее претензии к Карине повторялись с небольшими вариациями…

Но сегодня мы никак не могли пропустить занятия. Маруся это понимала и утром даже не заикнулась на любимую тему. Сегодня Карина проводила генеральную репетицию завтрашних соревнований, ответственного показательного мероприятия, к которым она относилась очень серьезно. Бедные девочки за месяц начинали ощущать важность события, и по мере приближения заветного дня тренировки становились все жестче, а гонения на нерадивых – все суровее. Родителям тоже доставалось. Кроме жалоб на дочерей, Карина одаривала нас подробными инструкциями о том, что должно быть надето на девочках, что обуто (каждый раз непременно новые, ненадеванные белые тряпичные тапочки), какие из предметов должны быть выстираны, какие отполированы (чтобы булавы блестели!), и сколько денег надо собрать «на организацию», то есть на цветы, минералку и пирожные на стол судейской коллегии, на призы для победителей и на всякие пустячки для утешения неудачниц.

Слава Богу, у меня все было готово. Я даже успела украсить симпатичный «торжественный» купальник круглым кружевным воротничком и манжетами почти по Гумилеву. Но если за внешний вид душа моя была спокойна, то за проставленные Маруське баллы – отнюдь. Я предчувствовала, что так просто Карина нас сегодня не отпустит и придется выслушать, что «ваша девочка, уважаемая Вера Николаевна, очень способная, но еще больше – ленивая», что она не элегантная и не умеет показать кураж, что напрасно я не воспитываю в дочери силу воли и волю к победе, что, наверное, у меня на первом месте собственные интересы, а не забота о будущем Маруси, которой останется только болтаться по подворотням, если она, Карина, ее выгонит. А именно это и произойдет, если мы с дочкой не возьмемся за ум!

Я и так-то всячески избегала столкновений с Кариной, а в такие дни, как сегодня, просто боялась попадаться ей на глаза. Но когда у Карины созревало желание пообщаться с родителями, избежать этого было невозможно. Вот и сейчас маленькая, юркая, жилистая и чернявая Карина, словно чертик, выпрыгнула из зала, как только я зашла в раздевалку. И пока Маруся, пыхтя, стягивала купальник, гетры, тапочки (каждодневные), она бойко и с большим чувством выдала обычный репертуар угроз и обвинений, закончив, однако, несколько неожиданно, так сказать, не в русле: «Знаете, Вера Николаевна, определенные сдвиги есть. За обруч я, правда, беспокоюсь, но вольные у Маруси на уровне». Едва не прослезившись от непривычной похвалы, я подхватила Маруську, и мы помчались на остановку, от которой, естественно, как раз отходила наша «шестерка». Мы даже успели постучать в заднюю дверь, правда, не рассчитывая, что девушка-водитель сжалится, – так, на всякий случай. Она и не сжалилась, и мы приготовились не менее, чем к получасовому ожиданию.

– Мама, возьмем такси, – проныла Маруся, бессильно висевшая на моей руке. – Ну и что, что дорого, зато быстро. Мы хоть выспимся.

И, не встретив сочувствия, еще жалобнее добавила: «У меня ведь завтра такой ответственный день!». Это было справедливо, да и мне и самой не больно-то хотелось торчать на остановке, и Игорь должен позвонить, и белье в ванне замочено с вчерашнего утра, и очень хотелось есть. Господи, хлеба-то в доме ни крошки! Значит, еще надо заскочить в магазин, а через полчаса булочная возле нашего дома закрывается. Придется выходить на площади – как раз на середине пути – там гастроном открыт до одиннадцати вечера. Нет, наверное, все-таки надо брать такси. Черт с ними, с деньгами, в понедельник у нас аванс и гонорар. С хлебом до алиментов продержимся. И все-таки я еще раздумывала и, кто знает, решилась бы махнуть редко проезжающим мимо «Волгам» с белыми шашечками, если бы судьба не приготовила нам сюрприз.

Из-за поворота, почти не сбавив скорости, вылетели синие «Жигули» и с визгом затормозили возле нас с Марусей, хотя я и не думала голосовать, родными средствами массовой информации приученная с подозрением относиться к левакам, на которых некому даже будет потом пожаловаться. Но тут за рулем сидел простецкий с виду, немолодой дядька в смешной клетчатой кепчонке и приветливо, хотя и несколько суетливо, сам замахал нам рукой. При этом он с интонациями базарного зазывалы приговаривал: «Давайте, мамаша, заходите в машину, доставлю в лучшем виде. Девчоночка-то у тебя, глянь, на ногах не стоит. И где так замаяла дите!». Маруська с надеждой глянула на меня и, не дожидаясь родительского благословения, кинулась к задней дверце, которую клетчатый частник галантно распахнул перед ней. «А тебе, мамаша, придется рядом со мной, а то взаду у меня вещички сложены, с дачи везу, не поместишься. А впереди оно еще и удобнее, мамаша. Как королевы поедете».