Царство небесное - Елена Хаецкая

Для пятнадцатилетней принцессы призван был из-за моря знатный супруг: Гильом Длинный Меч, маркиз Монферратский. Гордый воин, в Святой Земле он успел лишь зачать с молодой женой сына и умереть от лихорадки. В шестнадцать лет Сибилла — вдова и мать наследника.

В семнадцать — снова невеста.

Вокруг Сибиллы — немолодые лица, обветренные, хмурые, алчные. Лица, знакомые Святой Земле, ею иссеченные, помеченные ее клеймом.

Король снова изыскивает для Сибиллы мужа.

Для нее запретны даже помыслы и о молодости своей, и о красоте. Сибилла молчит, Сибилла повинуется, Сибилла как будто не живет.

Только имя. Только затейливый росчерк внизу пергамента. Только призрак Иерусалимской короны.

Узкие улицы Яффы — как истощенные цепкие руки здешнего нищего — схватили Ги за бока и завертели из стороны в сторону, так что, дважды свернув за угол, он уже перестал понимать, куда попал и как отсюда выбраться. Там, где он очутился, было безлюдно, и стены бежали вдоль улицы совершенно голые, однако никуда не исчезал стойкий, ошеломляющий запах пота, такой острый и резкий, как будто здешние дома пожирали перец и источали его из своих каменных пор.

Здесь было, несмотря на безлюдье, шумно, но сколько Ги ни прислушивался, так и не мог понять, откуда исходит звук и что этот звук означает: говор ли человеческих голосов или, может быть, шум воды, крик осла, птичьи ссоры? Или это море настигало его, потерявшегося в глубине портового города?

Он пробежал несколько улиц и запнулся о ступени, ведущие в каменную нишу — крохотное углубление в стене одного из домов. А ниша неожиданно зашевелилась и ожила, и оттуда выскочило странное существо, замотанное в нечистые розовые шелковые тряпки: очень юная девушка, почти ребенок. Она выбежала на середину тесной улицы, расставляя тонкие пальцы, унизанные огромными кольцами, и воззрилась на франка огромными глазищами с влажными расширенными зрачками. Несколько мгновений Ги ничего, кроме этих глазищ, не видел. Все в них казалось чрезмерным: и пушистые ресницы, такие густые, что они, казалось, росли на краю век в три слоя, и выпуклый белок цвета слоновой кости, и темная радужка цвета перезрелой вишни, и этот гигантский зрачок, глядевший слепо и вместе с тем проникавший в сокровенную глубину естества.

В тонких покрывалах путались серьги, цепочки, черные жесткие косицы, и все вместе это придавало девушке вид нечеловеческого существа.

Но она улыбалась так приветливо и тянулась к молодому человеку так доверчиво и ласково, что он поневоле отозвался: сделал шаг ей навстречу, потом другой — и вдруг схватил ее за плоскую талию. Она заверещала от восторга и принялась шарить по его телу ладошками, а затем потащила за собой куда-то глубже в клубок улиц, и Ги почти бежал следом за верткой спутницей, лишь мимолетом замечая выкрашенные красным ступни и густой запах корицы, исходящий от ее одежды.

Неожиданно они ворвались в маленький двор, где были навалены ковры и сидели какие-то люди. Ги совершенно не понимал происходящего и полностью отдавался его власти. Пестрота здешних красок ослепляла его, в ушах гулко повторялся каждый звук, и сознание не успевало задержать ни одного впечатления — все они проносились вихрем, изнуряя не привычное к ним тело.

При виде франка и его спутницы все эти люди закричали и начали хохотать, одобрительно размахивая руками. Девушка закрутилась на месте; косицы и цепочки взлетали и опадали, шелк размотался с головы, полностью открыв узкое лисье лицо. Перед взглядом Ги мелькали ее сверкающие в улыбке зубы, вспыхивающий и снова угасающий под ресницами алчный взгляд, огромные кольца — когда она подносила руку к глазам.

Ги любовался ею и глупо улыбался в ответ. Чьи-то черные пальцы толкали ему в рот приторные сладости. К нему прикасались, ощупывали его плечи, хватали за шею, запускали пальцы в волосы на затылке, и непрерывно галдели, смеялись, бормотали. Затем Ги снова увидел девушку — очень близко от себя. Она схватила его за руки и потянулась к нему накрашенными губами.

На мгновение запах корицы стал нестерпимым, и Ги чихнул. Это вызвало общий громовой хохот, но девушка обернулась к остальным и зло выкрикнула несколько слов. Прочие демонстративно раскаялись — принялись стонать и закрывать лица рукавами, а один даже несколько раз ударил себя ладонью по губам. Потом все опять засмеялись.

Смеялся и Ги. Она прижалась к его рту губами, кося по сторонам все еще сердито. Ги осторожно провел ладонью по ее телу и вдруг замер: у девчонки не было груди.

Спустя миг она оттолкнула его и принялась хохотать, как одержимая. Она приседала на корточки и била кулаками по земле, а все остальные бывшие на площади переглядывались и добродушно пересмеивались.

Потом все смолкли, и один из присутствующих обратился к франку с вопросом. Говоривший так солидно гладил свою бороду, рокотал столь важно и серьезно, что Ги неожиданно понял, о чем идет речь. Он затряс головой и захотел было бежать. Парень, переодетый девушкой, преградил ему дорогу. Он больше не улыбался. Быстро, мелко ударяя Ги твердыми пальцами в грудь и в живот, он чего-то требовал.

Франк захотел было дать ему денег, чтобы тот отвязался, но кошелька не обнаружил. Несколько человек, сидевших на коврах, сдержанно хохотнули. Паренек в женской одежде резко повернулся к ним, что-то опять крикнул. Они замолчали, а затем он вновь обратился к Ги и начал на него наступать.

Ги отпрянул, но вдруг споткнулся — он сам не понял, обо что, — а затем лицо парня оказалось совсем близко. Оно вспыхнуло ослепительно, заняв собой все небо, какое только уместилось в разверстом колодце дворика, и погасло, сменившись темнотой.

И эта темнота оставалась с Ги до тех пор, пока на ней не зажглись задумчивые звезды, и вместе со звездами не возникла в небесах хмурая физиономия сержанта, который тряс его и повторял:

— Вставайте же, сеньор, пока никто больше не увидел, в каком вы виде!

Ги сел и схватился за больную голову.

— В каком я виде?

— Как будто вас собаки обкусали, — честно признался сержант.

— Так оно и было, — сказал Ги и вдруг, к превеликому изумлению сержанта, засмеялся.

Дорога из Яффы в Иерусалим — старый паломнический тракт через Рамлу — сразу приносит облегчение. Влажность отступает, впереди полными легкими дышит пустыня. Серо-рыжие, выжженные солнцем пологие холмы Рамлы начинаются в нескольких милях за Яффой. В Рамле и первая ночевка.

Громадный собор из местного серовато-желтого камня как будто накрывает весь город куполом, и с наступлением яркой звездной ночи кажется, что этот храм способен вместить в себя весь мир.