Слова Будды - Ф. Л. Вудворд

Он учился под руководством найденных там святых отшельников и практиковал предписываемый ими аскетизм. Но напрасно. Ни в хитросплетениях ума, ни в умерщвлении плоти ему не удалось найти истину; однако в глубине его существа вспыхнул свет сострадательной мудрости. Он уселся под деревом бодхи, как затем его стали называть; отпрыск этого дерева можно увидеть и поныне. Он решил, что не поднимется с места, пока не найдет ответа на проблему, неустанно преследующую человечество. Он пробивался вверх через все многообразие планов создания, и это продолжалось до самого дня майского полнолуния; то, что он усвоил в бесчисленных жизнях, прошло перед внутренним взором его искания; далее появилась сама пустота, которая есть смерть «я» и последних следов осознания различений; затем, после этого, произошел прорыв полного космического сознания через последнюю завесу ограничений; и вот принц-наследник и монах, ныне ставший Буддой, Просветленным, обрел Познание.

Сорок пять лет его служения хорошо описаны в каноне; тогда к нему устремились мудрецы всех степеней, цари, министры и простолюдины, торговцы, земледельцы, преступники и блудницы; каждый из них получал учение о пути, ведущем к окончанию страдания, который открыл он, Будда, по которому он прошел до самого конца. Он начал с того, что собрал вокруг себя ядро из великих умов, уже созревших для того, чтобы услышать и понять его послание; из этих людей сформировалась сангха, т. е. «собрание»; это сообщество, как обычно утверждают, оказалось самой старой религиозной общиной из всех, какие существовали на Земле. Правила общины были многочисленны и строги; они начинались с основ морального поведения, предназначенных для мирян и изложенных в пяти предписаниях; это – запрещение убийства, воровства, чувственности, лжи и употребления опьяняющих средств, которые вызывают помрачение ума; дальнейшие правила распространялись до мельчайших деталей поведения, предназначенных для того, чтобы помочь монахам придерживаться установленной путеводной линии принятого ими обучения. Но все эти правила принимались добровольно. Любой человек мог оставить общину по желанию; и осуществлявшееся там воспитание в целом было самовоспитанием. Формула предписаний переводится так: «Я принимаю правило обучения – воздерживаться от...» – и далее следовал соответствующий принцип. Не было никакого принуждения, тем более страха перед какой-то невидимой силой, которая накажет нарушителя за его грех. Само нарушение и было наказанием, потому что всеобщий закон, закон кармы, с необходимостью производил свое должное и неизбежное воздействие на нарушителя или приносил ему награду за хорошо выполненную работу. Монахи жили в вихарах, т. е. монастырях; все время, за исключением сезона дождей, они странствовали с места на место, занимаясь в эти периоды обучением своих «прихожан» и служением им. Их задачей было также сохранение Учения и его распространение; в меру своих сил они должны были служить примером святой жизни, к тому же посвященной достижению прекращения страданий. Важность сангхи была показана историей; ибо там, где она разрушалась или, как это произошло в Индии, оказалась подавленной вторгшимися ордами исламистов, умирал также и буддизм; нашим знанием дхаммы, как называется закон в странах тхеравады, мы обязаны тому факту, что еще и сейчас монахи в желтых одеяниях хранят эту дхамму и учат ей, практикуют медитацию и стремятся усвоить дхамму, стараются являть собой пример для тех людей, среди которых живут. Какое место занимает сангха на Западе среди все возрастающего числа западных буддистов – вопрос пока спорный; но в странах Запада существуют многие монастыри, которые как будто служат полезной цели, имеющей в виду те же самые три пункта.

Послание Будды получило дальнейшее распространение. Ашока, буддийский император всей Индии, правивший в III в. до Р.Х., отправил вестников Учения на Цейлон; они принесли с собой отпрыск дерева бодхи, который и по сей день произрастает в Анарадхапуре. Эта форма учения тхеравады нашла путь также и в Бирму, Таиланд и Камбоджу; в этих трех странах учение тхеравады вытеснило проникшую туда ранее форму махаяны. Тем временем Учение в той или иной форме было принесено до северо-запада Афганистана и в прилегающие страны к северу вокруг Гималаев и по древнему шелковому пути в Китай, а оттуда – в Корею и Японию.

Здесь мы не рассматриваем то обстоятельство, что буддизм проиграл сражение в самой Индии и сохранил там, по крайней мере, лишь почву под ногами. К 1000 г. после Р. Х. буддизм в Индии умер или был искоренен. Не касаемся мы и возникновения через сто лет после смерти Будды различных ответвлений от двух ранних движений первоначальной хинаяны, сарвастивадинов и махасангхиков, которые в своем расширении и развитии впоследствии оформились в махаяну, или «великую колесницу», северную школу. Однако они не оказали воздействия на тхеравадинов Цейлона, которые в течение последующих более чем двух тысячелетий оставались хранителями собственной традиции и за последние сто лет подготовили активных миссионеров для большинства уголков всего мира.

Но подъем махаяны был таким быстрым, а доктринальная и географическая широта распространения оказалась весьма значительной; при этом интересно отметить, насколько всеохватывающей является эта широта в понятиях каждого аспекта деятельности ума. Однако, как можно показать в наиболее крупных деталях, каждая главная доктрина всех школ махаяны имеет корни в отрывках, приведенных в предлагаемом томе.

Такое утверждение может показаться смелым; однако рассмотрение всего поля буддийской мысли включает в себя, по меньшей мере, следующие пункты: величественную систему метафизики, философию, «запредельную мудрость», в центре которой находится имя Нагарджуны, развившуюся в течение нескольких столетий, начиная со II в. до Р. Х. и кончая III в. после Р. Х.; можно сказать, что эта школа внесла в поле духовной психологии систему йогачары, разработанную два столетия спустя братьями Асангой и Васубандхой; доктрину «пустотности», составленную учения самого Нагарджуны; группу мистиков высочайшего уровня; целую систему воспитания ума, развитую в Абхидхамме, в «третьей корзине», т.е. собрании писаний палийского канона; затем то, что можно назвать культом субъективного ритуала тибетской мистики; школу Син, или Чистой Земли, возникшую, как и многие другие, в Индии и послужившую началом аналогичных школ, развивавшихся в Китае и Японии, напоминающих индийскую бхакти-йогу и родственные религии в ее популярном понимании; наконец, такую единственную в своем роде школу, какая была основана в Китае под именем «чань», но лучше известную в японской версии этого слова – «дзэн»; эта школа представляет собой возвращение к подлинному учению Будды о прямом просветлении. Прибавим сюда высокоразвитую систему морали, некоторые из пользующихся мировой известностью шедевров искусства эпохи Тан в Китае, непосредственно вдохновленные системой чань; тщательно продуманную культурную атмосферу Японии, специфический буддийский подход к социальным, национальным и международным проблемам – и перед нами, несомненно, откроется широчайшее поле мысли, какое только известно в истории. Все же необходимо повторно отметить, что семена почти всех этих доктрин и практических методов видны в манускриптах из пальмовых листьев, на которых основывается нынешний палийский канон.

Но, даже учитывая плоды всего этого гигантского исторического развития, можем ли мы утверждать, что буддизм является религией в подлинном смысле этого слова? На Западе написаны тысячи томов сравнительных исследований религии, в которых буддизм назван одной из пяти великих мировых религий – вместе с индуизмом, иудаизмом, христианством и исламом. Однако что такое религия вообще? В словарях говорится об «одной из преобладающих систем верований и поклонения», что не особо применимо к буддизму; еще менее можно считать, что буддизм представляет собой «признание человеком сверхчеловеческой правящей силы, особенно какого-то личного Бога, которому следует повиноваться». Также и монахи сангхи, в какой бы стране они ни находились, не заняты душами верующих и их спасением при помощи этого Бога. Буддизм не знает ничего подобного, и многие такие взгляды были бы преданы в системе тхеравады настоящей анафеме.

Разумеется, лучше говорить о тхераваде как о некоторой моральной философии; в качестве таковой она может представляться наиболее тонкой из всех существующих. Правда, как уже было сказано, здесь можно увидеть и семена чуждых этому взгляду элементов, как метафизику, признающую «нерожденное, не имеющее начала, бесформенное», что оказывается приданием Абсолюту имени Будды; есть и другие названия, имя которым легион, – но в буддизме это понятие никогда не приписывалось какому-либо внекосмическому божеству. И, конечно, этот бесформенный элемент не способен иметь какие-то руки, спасающие человека от последствий его грехов. «Возникновение, возникновение; прекращение, прекращение» – таков кармический закон, поток причины и следствия, великий закон кармы, принятый Буддой вместе с законом повторного рождения из той системы взглядов, которая, по всей вероятности, представляла собой суть его воспитания, мудрость его времени.