На_гибель Фауста - С Бескаравайный

Нельзя забывать и о ученице. Художник желает уничтожить ту магическую книгу, секретами которой овладел, и в камере перед казнью рассказывает Элейне все. Требует он и уничтожить автопортреты - все те лица, что он сменил за это время, нарисованные на одном полотне - тогда он умрет быстро. Но ученица не в состоянии заставить себя погубить эту сокровищницу знаний. Книга слишком искушает ее, приходиться ее отдать на хранение (о Толкиен, о Кольцо...). А вместилище лиц она хранит в тайнике, созданном еще художником, наслаждаясь и черпая в нем свое вдохновение.

Последние строчки романа посвящены описанию картины-тюрьмы на которой осталась гореть только одна лампа...

Жизненный финал лучшего живописца эпохи вызывает скорее сочувствие к нему, чем радость от сверившегося правосудия. Но одновременно понимаешь, что проигрыш его вполне закономерен. Он не мог вечно оставаться придворным художником - двор шел к своему увяданию и все искусство художника не могло вдохнуть жизнь в умирающую монархию. Тоже самое относится к его личности: возраст делал Сарио все более высокомерным. Даже если ты зависишь от людей трудно относиться к ним как к равным, если старше любого из них в пять раз. Трансформация личности подталкивалась и другими вещами: ведь он каждый раз губил чью-то жизнь чтобы овладеть новым телом, губил таланты, почти равные собственному. В итоге он стал таким же капризным, вздорным и опасным, как те старейшины, которых он опасался в юности. При таких условиях легко выплеснуть горячее масло на портрет брата своей ученицы.

Но разве крылся его проигрыш в аморальности? Победители его не были такими уж щепетильными в вопросах чести. Семья убивала непослушных отпрысков все эти века и традиция перестала быть обязательной только тогда, когда парламент официально простил их склонности к колдовству. И дело тут не в сплетении интриг, которое привело художника к гибели, и которое так подробно дают авторы - ведь интригу можно обернуть в свою пользу: начни Сарио перечислять все свои воплощения, все картины, что нарисовал за эти века и все то интриги, что плел в пользу государства, мог бы найтись такой Грихальво, что посочувствовал бы ему. Да и конечное моральное поражение художника выглядит странным в свете того счастья, что получили отомстившие ему жертвы - ученица сделала блестящую карьеру в живописи, а первая любовь стала царствующей герцогиней, источником знаний о старых секретах семьи.

И не тайное знание погубило его - если взвесить все добро и зло, что сделал Сарио благодаря магии, то механическая сумма добра, принесенная его картинами, будет куда как больше.

Скорее Сарио можно сравнить с Наполеоном - "маленький капрал" проиграл англичанам в тот день, когда отказался от предложения Фултона строить пароходы, когда забраковал его же подводную лодку. В итоге французский полководец был вынужден вести бесконечную войну на континенте без всякой надежды добраться до своего главного врага. Потому его законы, его конституция и сейчас служат Франции, но ближе к концу его правления она слишком устала от постоянных войн, слишком много солдат легло в ненужных уже сраженьях.

Самый великий художник не должен противопоставлять себя миру. Дело тут не в убийствах, а в лишении себя союзников. Единственный из объектов переноса, о котором он жалел, добровольно пошедший на это, не слишком одаренный юноша Матейо, он ведь мог стать его преданнейшим помощником. Единственную ученицу, которой он в итоге доверил все, художник взял слишком поздно. Сарио требовался качественно новый ход, разрыв этого противостояния между той пользой, что он приносил государству и теми конкретными жертвами, в тела которых вселялся. Если бы через постепенное приобщение к секрету нескольких человек он стал бы семейным божком, еще одной мрачной тайной этого клана - тогда он действительно имел бы возможности для постоянного занятия должности верховного иллюстратора, создания величайших полотен и определения направлений в живописи. Объекты бы ему нашли. В такой большой семье всегда много неугодных. Добровольцы бы отыскались сами. А так друзья приходили и уходили, а враги множились и множились - ведь подписи под картинами оставались за покойниками, а список злодеяний висел на нем.

Он не пробовал провернуть комбинацию по мотивам Дориана Грея (естественное, он не читал Оскара Уальда, но подобный магический прием встречается в мифологии) - написать портрет, который затормозил бы его старение. Тогда бесконечная погоня за телами, которая заставляла его каждые двадцать лет подыскивать себе очередную жертву, не вытягивала бы из него столько сил. Не пробовал сделать колдовство всеобщим достоянием, объяснить знаки другим людям: тогда бы он сам снял бы противоречием между семьей и обществом, наверняка, нашлось бы много талантливых людей и странствия из тела в тело не стало бы таким ужасным актом. Он не попробовал тысяч вещей, которые могли превратить его из вампира в гения-долгожителя.

Что еще более любопытно, он не предпринял попыток разыскать источники того колдовства, которым владел. Таззаибы, то племя кочевников, которое и создало эту магическую книгу, оно было разбито. Почти все колдуны погибли, но ведь обрывки сведений должны были остаться? Некоторые свои жизни Сарио был вынужден проводить в эмиграции - опасность разоблачения была слишком велика - так почему же он ни разу не съездил в пустыню? Он ведь мог бы организовать целую этнографическую экспедицию или поехать в одиночку.

Наконец, что выступало его основной задачей в превращениях? Подобрать сильное, здоровое тело, занять пост Верховного Иллюстратора, написать главную картину и уже в зените славы выпустить Сааведру из картины. Но каждый раз он выбирает тела, отягощенные фамильным физическим недостатком Грихальво - стерильностью, по которому и определяют наличие у них дара к колдовству. Между тем, Сааведра, обладавшая этим даром, могла иметь детей. Значит сверхзадачей при поиске новых тел для Сарио становится физически полноценный человек, способный колдовать. Как же найти его? Ответ очевиден с помощью картин. Старый кочевник-колдун, живший в городе, поставил среди площади невидимый обычным глазом шатер и лишь Сарио смог его разглядеть. Картина должна была быть видна во всех деталях лишь одаренным людям.

Но разве это его вина? Как получилось, что до двадцати лет он раз за разом обманывал судьбу в гениальных прозрениях, качественно новые интриги зрели в его мозгу как шампиньоны. Он смог восстановить потрепанную магическую книгу, которая давала ему могущество. А после первого перевоплощения будто отупел. Лишь немного улучшал магические краски и совершенствовался в живописи. Здесь явный просчет в сюжете. Авторы пытаются сказать, что тела воздействовали на новую личность - одни были чуть более ленивы, другие с худшим даром. Но за триста лет не было сделано почти ничего!! Это при том, что при переносе он каждый раз страшно рисковал, мучался из-за этого.

И если авторы так уж желали наказать художника, то описан уже в литературе выход из этой ситуации: в романе Генри Каттнера "Ярость" главный герой обладает волей, способностями к подчинению людей и жаждой власти. Схожесть ситуации в том, что перетряхнув цивилизацию, совершив множество добрых и дурных поступков, он тоже вступает в противоречие с обществом слишком много за ним вранья, пролитой крови и поломанных судеб. Но в итоге его не убивают, а кладут в анабиоз. Про запас. Когда еще может понадобиться такой лидер? В "Золотом ключе" у Сарио практически нет шансов выйти из картины - его обрекают на медленную и мучительную смерть.

Еще одним просчетом кажется укрытие, где стоял его групповой автопортрет, предохранявший от инвольтаций, и где хранилась магическая книга. Эта комнатка над винной лавкой посещалась им "два месяца за сто лет", была опутана массой заклинаний и хозяева лавочки были ему преданы, хоть ничего и не понимали. Однако здание надо чинить, вставлять стекла, разбитые камнями уличных мальчишек, тушить пожары, наконец. У хозяев, напуганных им в прошлый свой визит, подрастают дети, которые обязательно куда-нибудь проберутся. Словом, триста лет это укрытие не продержалось бы. Даже полстолетия представляются сомнительной цифрой. То же самое относится к заколдованной Сарио двери, из которой и должна была выйти Сааведра - триста лет она простояла во дворце и ее никто не заметил. Как же мылся пол рядом с этой дверью?

Самым интересным вопросом из мелких деталей остается освещение картины. Сааведра, говорила, что когда картину надолго закрывали в подвале, она погружалась во тьму. А через зеркало, когда на картине не было покрывала, можно было наблюдать внешний мир. Но как же тогда быть с абсолютной темнотой в комнате, куда заточили Сарио? Когда погаснут свечи - для зрителя картина потемнеет, однако, будет ли поступать свет туда извне, скажем, из зеркала?