Секст как лекарство от тревоги: Чему мы можем научиться у философов-скептиков - Мария Лоренца Кьезара
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воздержание от суждений об истинной природе вещей не означает отсутствие интереса к окружающему миру или полный паралич мысли и действия. Как уже упоминалось, по профессии Секст был врачом, а значит, активным членом общества и профессионалом. Он вовсе не был равнодушным человеком; напротив, он преданно служил людям, забывая о личных интересах. По всей видимости, он не был богат и знаменит и вряд ли верил в какое-либо вознаграждение в загробной жизни. Как врач, он думал прежде всего о том, что рассмотрение различных вариантов проявления вещей и воздержание от суждений об их истинной природе способны освободить нас от беспокойства, вызываемого их множественной и противоречивой природой. Кроме того, Секст полагал, что такое отношение позволит нам продолжать не только продуктивно задаваться вопросами и безопасно вступать в диалог с другими людьми, но и безмятежно существовать в мире, справляясь с его сложностью и несогласованностью.
«Курс лечения», который прописал нам врач по имени Секст, состоит из трех процедур, позволяющих жить и действовать с пользой для себя и других, принимая решения на основе того, как те или иные вещи явлены нам в восприятии. Первая процедура состоит в тренировке скепсиса (тема следующей, второй лекции), который в понимании Секста заключается в способности выделять различные варианты восприятия вещей в соответствии с определенными моделями рассуждений. Во времена Секста «скептическим» начали называть тип размышлений о пределах познания, введенный в III–I вв. до н. э. философской школой, основанной Платоном. Однако члены Платоновской Академии того периода не считали себя скептиками и, хоть и предвидели некоторые умозаключения, которые позже появятся у Секста, все же опирались на другие предпосылки и приходили к другим выводам, так что Секст в своих трудах стремился дистанцироваться от платоников.
Вторая процедура «курса лечения» (тема третьей лекции) проистекает из первой, в том смысле что скептическое наблюдение заставляет нас воздерживаться от суждения (ἐποχή) о «смутных» вещах. Это воздержание, в свою очередь, может принести с собой то спокойствие и умиротворение, которыми Секст надеется вознаградить нас и благодаря которым мы можем продолжать спокойно жить и наблюдать окружающий мир.
Третья процедура (ей посвящены четвертая, пятая и шестая лекции) фактически состоит в том, чтобы жить в соответствии с тем, как вещи являются нам в непосредственном восприятии («феномены» от греч. φαίνομαι – «являюсь»), «недогматическим образом» следуя велениям «обычной жизни». В частности, это означает, что нам следует руководствоваться:
1. Непосредственно наблюдаемой природой вещей;
2. Нашими спонтанными реакциями на них;
3. Нормами и обычаями, традиционно принятыми в местности нашего проживания;
4. Учением τέχναι – этот термин во времена Секста обозначал любые практические, четко определенные и зафиксированные знания, включая искусство и различные сферы науки в ее сегодняшнем понимании, такие как медицина и астрономия.
Седьмая и последняя лекция будет посвящена тому, могут ли все эти меры быть достаточными, полезными и выгодными не только для каждого из нас, но и для общества, в котором мы живем.
Секст утверждает, что его скептицизм можно описать четырьмя прилагательными. Первое – «исследовательский» (для указания на склонность все исследовать), второе – «выжидающий» (для обозначения психического состояния, в которое мы погружаемся, совершив исследование), третье – «апорийно-сомневающийся»[1] (для обозначения постоянного нежелания скептика высказываться об истинной природе вещей, его склонности к постоянному исследованию и осмотрительности при изложении своих собственных позиций) и четвертое – «пирроновский», отсылающее к древнегреческому философу Пиррону из Элиды, который жил в IV–III вв. до н. э. и первым сумел «облечь в плоть и кровь» теорию скептицизма. Сексту было прекрасно известно, что над ограниченностью человеческого знания размышляли и другие мыслители, более древние и знаменитые, но именно Пиррон, по его мнению, своим образом жизни стал олицетворением настоящего скептика.
В греческом мире Пиррон был личностью поистине образцовой – и во многих отношениях необыкновенной: нам следует остановиться на нем чуть подробнее. Он родился в городе Элида на западной периферии Греции в 360 г. до н. э., за несколько лет до Александра Македонского. В молодости Пиррон был художником, но, по-видимому, не добился особых успехов в изображении окружающего мира. Вероятно, в попытках понять причины неудачной художественной карьеры он посвятил себя литературным и философским изысканиям, проявляя особое пристрастие к стихам Гомера о бренности всего живого[2]. Его также привлекало учение Демокрита, который еще за столетие до рождения Пиррона разработал основы теории атомизма, сводящей различные проявления природы, включая человека, к одному общему элементу – атому. Впоследствии, очевидно из любопытства, Пиррон решил поучаствовать в Индийском походе Александра Македонского в качестве хрониста. Когда он вернулся домой, к нему обратился молодой танцор, мим и хореограф по имени Тимон из Флиунта, что на северо-востоке Пелопоннеса. Тимон поинтересовался у Пиррона, в чем состоит, по его мнению, путь к счастью. Ответ заключался в том, что, хотя окружающие нас предметы кажутся отличными друг от друга, они «не имеют отличий, нестабильны, неразличимы; поэтому ни наши ощущения, ни наши мнения о них не являются ни истинными, ни ложными». Следовательно, нам следует перестать доверять им: напротив, нужно от них отстраниться и о любой вещи говорить, что она «не более, чем то, чего нет, или же что она и существует, и нет, или же что она ни присутствует, ни отсутствует». Тимон пришел к выводу, что такое отношение к вещам приведет к потере возможности описывать их каким-либо образом и к столь желанному состоянию невозмутимости.
Пиррон известен тем, что вел очень простую жизнь, избегал любых теоретических дискуссий и одним из первых начал практиковать радикальную форму хладнокровия в условиях любых жизненных неурядиц – этому он, скорее всего, научился в Индии. Там же он стал свидетелем смерти аскета по имени Калан, который по неизвестным причинам безропотно и добровольно совершил самосожжение перед войском Александра Македонского. Бесстрастие позволяло Пиррону «не терять самообладание перед любой напастью: будь то колесница, пропасть или злая собака». Все, кто его знал, считали его исключительным человеком, и он стал настоящим духовным учителем, лишенным самонадеянности, высокомерия и тщеславия и настолько почитаемым соотечественниками, что в конечном итоге его избрали верховным жрецом. В родном городе Пиррона даже воздвигли статую в его честь и ввели закон об освобождении всех философов от налогов.
Однако сам Пиррон осознавал, как трудно избегать инстинктивных реакций, например сдержаться и не залезть на дерево, когда за тобой гонится собака, или не злиться, если не сдержал обещание друг. Именно поэтому Секст впоследствии будет говорить не об абсолютном бесстрастии, а о формах отстранения, более практичных, полезных и выгодных для каждого из нас. Продолжая ту же линию, он откажется от атомизма, лежащего в основе утверждения Пиррона о том, что различия между вещами лишь кажущиеся (поскольку это было недоказуемо с эмпирической точки зрения, по крайней мере во времена Секста), и будет исходить из простого наблюдения, что каждый человек воспринимает одну и ту же вещь по-разному и еще не найден способ понять (если он вообще может быть найден), соответствует ли одно из множества восприятий (и тем более какое конкретно) истинной природе рассматриваемой вещи. По этим причинам антиковеды сегодня употребляют термин «неопирронизм» в отношении Секста и предшествовавших ему пирроников, начиная с I в. до н. э., чьими работами мы сегодня не располагаем, но находим их существенные
