Рузвельт (СИ) - "Дилан Лост"

— Ты был моим последним шансом, — неверяще покачала головой я. — У меня ведь все было спланировано наперед. Мы должны были пожениться лет через десять, арендовать коттедж где-нибудь на окраине города и разводить там породы собак. А теперь все кончено. Кто возьмет меня в жены? Я состарюсь в одиночестве и умру среди консервов.

Он погладил меня по предплечью и положил щеку мне на макушку. Я даже представить не могла, чего ему стоило не засмеяться.

— У меня же аллергия на собак. Да и на коттеджи вроде бы тоже.

Хайд, как всегда, пытался меня рассмешить, и у него это почти получалось. Драматичность момента как-то ускользала от меня, вызывая на лице улыбку.

— Медицина бы помогла. — уперлась я.

— Провести вскрытие тела после моей долгой, мучительной смерти от аллергического шока? О да.

— А что на счет гипноза? Им сейчас даже рак лечат. Мы могли бы попробовать…

— Но у меня не рак, Тэдди. Я всего лишь гей.

Не то что бы я правда серьезно задумывалась о том, чтобы выйти замуж за Хайда. Он не моя венская вафелька с шоколадным соусом, не принц Чарминг на белом коне. Никаких романтических чувств или воздушных замков.

Хайд был, скорее, моим ментальным наставником, гуру в области косметики, новых линий одежды и фильмов с участием Дженнифер Энистон. Наша с ним совместная жизнь — это план на самую последнюю букву алфавита.

— Прости, медвежонок, — он смачно поцеловал меня в висок, а я не смогла сдержать рвущейся наружу улыбки.

— И как давно ты уже знаешь? — спросила я. — Про ориентацию.

— Да вот, пару минут назад дошло. Засмотрелся на задницу парня, выходящего из бара, и понял, что попал, — пожал плечами друг.

Я закатила глаза.

— А может, ложная тревога? — в моем голосе проскальзывали крупицы надежды. — Я когда посмотрела «Матильду» в детстве — почти два года думала, что я ведьма.

— И что ты мне предлагаешь?

— Может, перестанешь быть геем? Я скажу «пожалуйста».

— Давай попробуем, — пожал плечами Хайд и прикрыл глаза.

Так прошло пару минут, мой друг сидел с закрытыми глазами и проводил внутренний анализ своего организма.

— Ну что? — спросила я наконец. — Райан Гослинг? Ченнинг Татум?

— Гей. — трагически выдохнул Хайд, открывая глаза.

— Это нечестно! Гей-меньшинства забрали у меня еще и лучшего друга! Теперь я чувствую себя Фрэн Дрэшер, когда Питер Джейкобсон сделал каминг-аут.

— Да, но мы-то с тобой, в отличие от них, не женаты, — Хайд спрятал ухмылку в горлышке бутылки.

— Это был вопрос времени. А теперь все точно потеряно. Человечество обречено на вымирание.

Рассмеявшись, Хайд снова сделал глоток пива, а я просто тупо смотрела в пустоту, пытаясь осознать все произошедшее и подавить нарастающую где-то в горле тошноту.

Я не гомофобка. Джек с Чарли оформили на меня документы по опекунству, являясь при этом открытыми геями. А быть сорокалетними геями в гражданском браке с нелегальным бизнесом на заднем дворе и сворой спиногрызов в доме само по себе было адом. И это не учитывая того, что в гетто в то время толерантность к нетрадиционной ориентации все еще находилась на уровне средневекового восприятия человечества. Нашу семью спасало только то, что в Мидтауне никто не желал связываться с чокнутыми Картерами. Все уже давно знали, что мы больные на голову и крайне мстительные.

Со стороны, наверно, кажется, что я живу в каком-то зверинце или в больнице для душевнобольных. В какой-то степени, так оно и есть, но я не знаю другой жизни.

Первые пять лет меня воспитывала только мать, и ничего кроме смутных расплывчатых очертаний женщины с бледной кожей и шершавыми ладонями она за собой не оставила. Кроме того, ей было мало просто избавиться от меня, едва я научилась ходить. Чтобы предоставить мне целый арсенал мучений на всю оставшуюся жизнь, она умудрилась назвать меня Теодорой.

Именем, которое пригодится в проституции, либо в порноиндустрии.

Было уже почти шесть часов вечера, когда мы с Хайдом разошлись. Я запрыгнула в самый первый автобус, подъехавший к остановке, чтобы доехать в нем до кафе «Круз», где через двадцать минут должна была начаться моя смена официантки.

Древний автобус кряхтел и с трудом преодолевал кочки на ухабистых детройтских дорогах, пока я, прислонившись к пыльному стеклу, рассматривала вид на токсичный Мидтаун. На улицах друг на друга грудились заброшенные, недостроенные многоэтажные здания, рынки и торговые лавки, мимо то и дело проезжали полицейские машины, и заходящее солнце скорее спешило убраться с замусоренных улиц с прорванной канализацией.

День уже почти закончился, но битвы продолжались. И люди пытались выживать — торговали всем, что попадалось под руку, стреляли сигареты, просили милостыню, за гроши продавали краденные велосипеды, телефоны и наушники.

На любом тонущем корабле последней умирает только надежда на спасение. Думаю, Детройту в этом плане позавидовал бы и Титаник.

Выйдя на нужной остановке, я крюком обошла дорожные работы и добралась до кафе, в котором подрабатывала уже почти год.

Закусочная «Круз» находилась на Восток-Форест-авеню. Это заведение пережило годы Великой депрессии, Психоделической революции и вполне могло бы простоять даже Первую мировую, если бы открылось на десяток лет пораньше.

У этого кафе был свой собственный обособленный мирок — смешной и несуразный, с запахом жаренного бекона и специй, и неоттирающимся пятном от соевого соуса. Здесь раздавалась музыка из прошлого столетия, потрепанное меню грудой валялось на столике у входа, и огнетушитель вечно стоял так, что все ударялись об него ногой.

Зал ломился от традиционных для любого общепита красных столов со стальными рамами. Стены повсюду были где-то кирпичными, где-то отделанными деревянными ячеистыми панелями. Пятьдесят без косметического ремонта превратились во вполне себе приемлемый и уютный артхаус.

Кафе встретило меня своей привычной флорой и фауной. Все лица здесь были знакомыми, и все знали друг друга по именам, делились новостями за чашкой кофе или виски.

В «Круз» ходили только закоренелые завсегдатаи. Те, кого не смущало, что кофе слишком горчит, и радио играет с какими-то нездоровыми хлюпами и щелчками. Я узнала Уильяма, рыбака с юга, мистера Обернатти, милого старичка, который красит волосы в зеленый цвет, и миссис Хенриксон, беременную уже в шестой раз. Все эти люди за столиками с ходу просили повторить им пиво, принести сахар или подсыпать корицы в кофе.

Один только Грэг снова отрубился у барной стойки, до сих пор думая, что никто не догадывается о том, что в кружке с чаем он разводит свой дешевый виски.

Олли — наш шеф-повар, который считает себя сыном божьим из-за того, что остается за главного, пока мистера Гити, владельца кафе, где-то мотает жизнь, громогласно горланил из полной шипящих звуков кухни:

— Ким, забери этот чертов бургер, пока он не стал твоей месячной зарплатой! — миловидная блондинка Ким стремительно пробежала мимо меня.

Я все еще пыталась стереть ошарашенное выражение лица и параллельно завязывала на себе фартук, выстиранный после инцидента с парнем, которого стошнило на меня в прошлую субботу из-за пары порций чили. В «Крузе» такое часто случается. Вообще-то, нам даже выписывают премии, если кого-то не вывернуло наизнанку прямо посреди зала.

— Что с тобой? — моя подруга Кара облокотилась о стойку между мной и отрубившимся Грэгом. — Опять видела отвисшие яйца Стэнли?

Я скривилась, потому что перед глазами сразу возникла картинка голого Стэнли, местного эксгибициониста, который ходил по улице без штанов в виде наглядного пособия по анатомии даже в суровые зимние морозы.

— Хайд — гей, — грустно вздохнула я, уткнувшись взглядом в шнуровку на ботинках.

Гей, гей, гей, гей, это слово не выходило у меня из головы. Я чувствовала себя каким-то заикающимся проповедником на публичном религиозном собрании, который все никак не мог сдвинуть молитву с мертвой точки.