Приключения мальчика меньше пальчика - Михаил Новорусский

Но летели мы не больше одной минуты. Шмель направлялся на свет к окну. И, поднявшись на подоконник, тотчас же сел на нем отдыхать. Я же все лежал у него на спине и ждал, что будет дальше.

Ожидать пришлось недолго. Шмель почувствовал свежий воздух, так как окно было закрыто неплотно, пошел к раме, пролез в оставшуюся щель и взвился на воздух.

Это был момент, которого я не забуду всю жизнь. (Рис. 2).

Рис. 2. Это был момент, которого я не забуду во всю жизнь!

Было жутко. Дух захватывало. А сердце ныло так сладко и так приятно. Шутка ли сказать: я лечу по воздуху!

Но это был один только момент. Подняться высоко шмелю не удалось вместе со мной. Ему было тяжело и потому его тянуло книзу. Под окном у нас был разбит цветник и шмель опустился на первый попавшийся лист георгины.

Осмотревшись с него, он увидел поблизости головку красного клевера в полном цвету, перелетел на нее и стал жадно сосать сладкий сок из трубочек его цветов. Видимо, за ночь он сильно проголодался.

Я знал хорошо этот сладкий сок. Мы часто лакомились им, — обрывали цветки и высасывали сок из них. Шмель, оказывается, делал тоже самое, но делал это иначе. Его длинный и тонкий язык действовал как трубочка или соломинка. Он запускал его на самое дно цветка и высасывал оттуда весь сок насухо. Затем его длинный язык быстро погружался в новый цветок и так же быстро опустошал его.

Чтобы лучше рассмотреть, как это он делает, я слез с него и уселся на головке клевера. Это удалось мне не сразу. Мои ноги провалились в трубчатые цветы, точно в штанишки, и я остался в таком положении, не то стоя, не то сидя. Но когда я вытаскивал из цветка ногу, она была совершенно суха. Очевидно, она не касалась меда, который был скрыт на дне гораздо глубже. Его мог доставать только один шмель своим длинным хоботом.

Мало-помалу, шмель стал более вялым. Он не так быстро действовал своим языком и не так жадно сосал лакомый сок. Должно быть, он хорошо насосался.

Я боялся, что он улетит без меня. Тогда бы мне не удалось проследить за ним далее. А потому я поспешил опять залезть к нему на спину. Конечно, это потревожило его и он взмахнул крыльями и опять поднялся на воздух.

С трудом перелетая с ветки на ветку, он скоро опустился на землю возле забора, прошел несколько шагов пешком и на минуту остановился у какой-то дыры, а потом смело полез в нее.

Я очень тесно прижался к его спине, но, увы, не мог пролезть вместе с ним, потому что отверстие сделано было для одного шмеля, а для нас двоих оно было тесно. Я спрыгнул на землю, а шмель сейчас же нырнул в дыру и скрылся из моих глаз.

Некоторое время я колебался: отправиться мне туда же под землю, или нет? Но потом подумал: «не съедят же меня там шмели», — и погрузился в ту же дыру.

Да, надо сознаться: жутко мне было на первых порах! Кругом темно, не видно ни зги, сыро и тихо, как в могиле. Сначала я почувствовал, что ноги мои нащупали что-то твердое. Затем я почуял, что пахнет медом, и запах этот какой-то особый, пряный, не то сладкий, не то цветочный, смешанный из разных ароматов.

Наконец, я постепенно огляделся и стал различать окружающую обстановку. Отверстие, в которое мы влезли, пропускало достаточно света. Да кроме того, свет проникал кое-где в щели потолка, сделанного из травы и листьев. Оглядевшись, я скоро понял, что очутился в шмелином гнезде. Даже мне самому не верилось: в настоящем шмелином гнезде! (Рис. 3).

Рис. 3. Шмелиное гнездо.

Внутри большой ямы, около пяти дюймов шириной, лежал бесформенный клубок. Он весь состоял из больших бочковидных ячеек. Все они примыкали плотно друг к другу и сливались в один большой ком неправильной формы. Ближайший ко мне шмель расположился возле одной из открытых ячеек и что-то делал над ней. Должно быть, это был тот самый, на котором я приехал сюда.

Я присмотрелся внимательнее и понял все. Он отрыгал изо рта тот сладкий сок, которого только что насосался на клевере, и отрыгал его прямо в ячейку. Точь-в-точь, будто он густой сироп складывает в банку, но действует при этом не ложечкой, а прямо ртом! Я вспомнил, что читывал это о пчелах. Но мне и во сне не снилось, что когда-нибудь удастся видеть наглядно собственными глазами, как это делается. Отрыгает, словно жвачку, и получается мед! Нельзя сказать, чтоб это было изящно и очень красиво. Но я говорю только сущую правду, а правду всегда нужно знать и глядеть ей прямо в глаза.

Признаюсь, когда я насмотрелся на эту шмелиную работу, мне совсем не хотелось попробовать меда.

Тут в гнезде было еще несколько шмелей. Одни также отрыгали свой сок из желудка в ячейку, другие надстраивали неоконченные ячейки, а третьи возились возле пустых ячеек, из которых торчало что-то белое.

— Ага, — смекнул я, — да ведь это их личинки! Лежат они недвижимо в своих ячейках, а трудолюбивые матери откармливают их медом да цветочной пылью, которую они нарочно носят сюда на прокорм детвы.

Долго я любовался на эту трудолюбивую семью. Одни шмели уходили через отверстие вон. Другие приходили оттуда же на их место. Пряный запах немножко кружил мне голову. Было приторно, тепло и сладко. Хотелось еще посидеть в этом необычайном убежище. Но в то же время опять тянуло на волю и на солнечный простор. И было жутко при одной мысли: а вдруг я останусь здесь под землей на веки вечные! В этом теплом и ароматном, но подземном шмелином мире.

Наконец, я вылез, подобно шмелю, через то же самое отверстие на вольный воздух и с большим удовольствием, полной грудью вдохнул его в себя. От солнца я долго щурился, так как глаза, привыкшие к темноте, долго не могли опять привыкнуть к свету: им было больно и резко. Наконец, я огляделся вполне и стал соображать, кого бы из насекомых пригласить мне теперь в товарищи для прогулки по цветущему лугу.

III. Верхом на чудовище и кувырком через канаву

Стоял я у самого забора. В одну из щелей его я незаметно вылез наружу и очутился на лугу. Здесь я скоро заблудился бы среди цветущей зелени, которая для меня была огромным густым лесом. Я ведь был маленький, словно козявка, и в густой траве терялся, как в дремучем лесу.

Но не прошел я и сотни шагов, как увидал зверя еще более ужасного, чем те, которых я недавно видел. Он был весь зеленый, так что на зелени листа был едва-едва заметен. Наполовину прозрачные, длинные крылья его тоже были зелеными. Все тело его было вытянутое, сжатое с боков в таком же роде, как у рыбы. Впереди торчали усы, тонкие, как волос, и животное постоянно ощупывало ими дальние предметы. А ноги… Ах, что это были за ноги! Я видал зайцев, которые скачут, потому что у них задние ноги длиннее передних. Видал на картинках и кенгуру с еще более длинными задними ногами. У журавля и цапли ноги тоже нельзя назвать короткими. Но это все не то.

Ноги у этого зверя торчали вверх, словно косые балки, которые поддерживают железнодорожный мост, или стропила, на которых плотники настилают крышу дома.

Ноги эти были усажены по бокам огромными колючими шипами. Такие же твердые шипы, только поменьше, расположились и по жесткому переднему краю крыльев.

Не успел я рассмотреть этой подробности, как мой зверь закричал во все горло страшным трескучим голосом. Я чуть не оглох от этого. Но когда я хотел рассмотреть, какая у него пасть, из которой, казалось, исходит такой трескучий крик, то я ничего не нашел. Голова у него держалась совсем спокойно, а рот был закрыт.

Тут только я обратил внимание на то, что его большие ноги странно дрожат. И, всмотревшись в них, я понял все. Ноги у него были с твердыми шипами и края крыльев — тоже. И когда он начинает тереть шиповатые края друг о друга, получается настоящая трещотка или такой скрип, какой мы получили бы, если бы стали тереть две пилы зубьями друг о друга.

Как только я увидал это и вслушался в громкое стрекотанье, я тотчас хлопнул себя по лбу:

— Вот так зверь! — сказал я себе. — Сидит простой зеленый кузнечик, как огромное страшилище, и я его не узнал вовсе. Да еще испугался. Как страшно, значит, быть маленьким!

Теперь же я так обрадовался, что запрыгал вокруг кузнечика и, разыгравшись, с разбега вскочил к нему на спину и сел верхом.

Мы были почти у самого забора, а далее лежала широкая канава. От дождей в ней накопилось много воды. Кузнечик, как только почувствовал на себе меня, тотчас же прыгнул на другой берег канавы. Прыгнул он во всю силу своих огромных ног, потому что лететь ему до другого берега нужно было почти два с половиной аршина. А это значит раз в 80 больше, чем длина его тела.

Все это случилось так быстро и так неожиданно, что я не сразу понял, в чем дело. Вдруг вижу, что я быстро лечу вместе с кузнечиком по воздуху, а под нами канава с водой. На один миг мне казалось, что я оборвусь в воду, — тут бы и конец мне! Но оборваться мне пришлось уже на другом берегу. Кузнечик дал себе ногами такой сильный толчок, что мог бы лететь не два с половиной, а целых три аршина. Но за канавой он каким-то способом замедлил свой полет, я же через его голову полетел дальше (Рис. 4).