Нарекаю тебя женщиной - Ольга Верещагина

– Ну что, правда али нет, что с Васькой съякшалась?

Нюрка отрицательно покачала головой и отдала записку.

Отец прочёл записку, отвернулся, засморкался и сказал:

– Да бог с вами, чё учудили. Поправляйся и скажи, пусть потом присылают сватов. Всё равно опозорена, ить никто не возьмёть…

А дальше была свадьба на Покров, и вошла Нюрка королевой в старый большой казачий дом, где жили два настоящих казака-цыгана, а главное – была большая любовь, было много счастья и горя, зато вместе. За всю совместную жизнь Василий и Нюрка ни разу не повысили друг на друга голоса и были счастливы до тех пор, пока он не погиб на войне. Ну а это уже другая история.

Вдовьи столы на День Победы

Из сборника рассказов «Нарекаю тебя женщиной»

Сегодня Девятое мая – День Победы… Для меня это особый день, день поминовения и памяти…

С тех пор прошло почти пятьдесят лет, но я по-прежнему в этот день иду в церковь. На улице праздничное настроение, отовсюду звучат военные марши, фронтовые песни, все улыбаются и приветствуют:

– С праздником, великим праздником, с Днём Победы!

– И вас с праздником, – отвечаю я и иду дальше.

Мой путь лежит, как тогда, много лет назад с моей бабушкой, в церковь. У меня в руках пакет с пирогами и блинами, а ещё маленький шкалик, как учила меня моя бабушка.

В храме много народу, но, как всегда, среди толпы резко выделяются старушки в чёрном.

Я молча покупаю свечи, ставлю Георгию Победоносцу, Всем Святым, на поминальный стол, становлюсь в ряд перед алтарём и жду… Чего жду – сама не знаю, наверное, свидания с прошлым. Память возвращает меня в те далёкие годы, когда мне было чуть больше пяти лет…

– Завтра великий праздник – День Победы, – говорит моя бабушка. – Сегодня буду печь блины и пироги. Пиво и квас готовы. Пойдём, Олюшка, навестим дедушку Васю. Ты его не знаешь. Хороший был человек. Все его любили, а я души не чаяла…

Она надолго уходит в себя. Ходит по дому, ставит тесто, печёт блины и чему-то всё улыбается, вытирая уголком платка глаза, кивает в такт своим действиям и воспоминаниям. В этот день мы её не трогаем, не отвлекаем от раздумий.

– Не мешай бабушке, – говорит мама, – у неё сегодня особый день…

Мне непонятно, что за день такой особый, но я жду. Настанет завтра, и я всё узнаю…

По дому распространяются вкусные запахи – предвестники праздника.

Я удивляюсь:

– Почему праздник, а яйца не красят?

Бабушка в ответ смеётся, гладит меня по голове:

– Скоро всё узнаешь, умница моя.

Мне тепло и радостно от её прикосновений и ощущения причастности. Я помогаю ей во всём, вернее больше мешаю, но она не сердится, а только спокойно меня учит и показывает, как нужно делать.

Мне радостно и тревожно, любопытно и непонятно, что же за праздник такой.

Вот всё готово, наступает вечер.

Меня укладывает бабушка спать пораньше, долго сидит на краешке кровати, гладит, похлопывая по ручке, и говорит:

– Ну вот и пришёл очередной этот день – Великой Победы… Спи, радость моя, утро вечера мудренее… Рано встать придётся завтра.

Бабушка целует меня в маковку. Я проваливаюсь в сон мгновенно, а она сидит рядом и чему-то улыбается сквозь слёзы.

Утром я проснулась оттого, что услышала, как бабушка что-то шепчет. Открыла глаза и увидела, как бабушка стоит перед иконами и молится. Я лежала и боялась пошевелиться. Было что-то странное, торжественно завораживающее в том, что делала бабушка… Она была одета в тёмную одежду и на голове чёрный плат под булавку. Зажгла и поставила свечку у киота, и шептала молитвы. Она стояла ничего и никого не замечая и молилась. Из всех слов, которые она произносила, я поняла только вот эти:

– Господи, прости и помилуй раба твоего Божия Василия за погубленные им души, дай успокоение его душеньке и пошли царствие небесное…

Она молила Господа о прощении ему греха убийства, ибо этот грех не прощается и не снимается, но как можно было отстоять мир, не убив врага, мне было непонятно. Мне было непонятно, почему бабушка называет дедушку рабом и грешником.

Она встала на колени. Кланялась и молилась, молилась и плакала. Слёзы сбегали ручейками по щекам, но она ничего не замечала…

– Господи, будь милостив к воинам погибшим, защищая малых и старых. Приведи меня перед смертью к его костям, чтобы найти и похоронить по обряду и знать, что ты принял его в свои объятья. Господи, дай мне в конце моего жизненного пути маленькое свиданьице с ним, чтобы попросить прощенье, простить его и отпустить его грехи… Господи милостивый, будь отцом родным. Помоги… – так причитала она, молилась и плакала, а я боялась пошевелиться. Мои глаза наполнились слезами. Я не могла ни плакать, ни дышать… Я знала, что дед погиб под Москвой в сорок втором, пропал без вести. И поняла, что она до сих пор его ждёт и любит.

Бабушка встала с колен. Потушила свечку. Подошла ко мне. Погладила меня по голове и сказала:

– Вставай, радость моя… Пойдём к дедушке на свидание.

Я быстро встала, оделась. Бабушка взяла узелок, завязанный в белый платок, и мы пошли. Для меня в этом было что-то таинственное и непонятное, и новое. Я не могла понять, как мы можем увидеться с дедушкой, если он умер? Мы шли по улице. Навстречу нам шли нарядные люди, и все здоровались с бабушкой и отводили глаза. Но чем ближе мы подходили к церкви, тем больше я видела женщин в чёрном. Они шли, прискорбно опустив голову в чёрных платках, молча, кивали, здороваясь, и входили в церковь. Я спросила бабушку:

– Бабушка, а кто эти тёти и почему они, как и ты, в чёрном?

– Это вдовы, деточка. Их мужья и сыновья, и женихи погибли во время войны на фронте. Сегодня поминальный праздничный день, будут служить праздничную панихиду, можно будет помянуть без вести пропавших, таких, как мой муж, твой дед Вася. Пойдём, скоро начнут.

Мы вошли в полумрак храма. Святые со стен строго смотрели на меня, я ближе придвинулась к бабушке.

– Не бойся, деточка, Господь добрый. Не бойся. Вот тётя Маруся – у неё тоже муж пропал без вести. А вот тётя Надя, ты же знаешь – у неё дядя Федя так от ран не оправился, умер в госпитале в Польше. Здесь много наших, просто сегодня они грустные и строгие, давай пойдём свечки купим, поставим за павших и живущих. Будешь большая, всегда приходи и ставь свечку Девятого мая, в День Победы за них. Если бы не они, нас бы не было. Упокой, Господь, их душу. Пусть земля им пухом будет…

Бабушка подошла к церковной лавке. Купила свечек и заказала панихиду. Мы подошли к иконам Георгия Победоносца и Всех Святых поставили свечку. Потом подошли к поминальному столу. Бабушка положила свой узелок на него и поставила свечу, всплакнула и сказала:

– Помяни, Господи, душу без вести пропавшего раба Василия. Приведи его к своему покровительству, дабы придать земле для успокоения… Аминь, – бабушка перекрестилась, а потом взяла мою руку и осенила меня моей же ручкой.

– Учись, моя умница, пошли, встанем в ряд. Скоро начнут.

Мы встали в ряд напротив алтаря. Женщины приходили все молча, опустив в скорбном поклоне головы. Их было много. Они, молча, кивали всем в качестве приветствия, клали свои узелки на поминальный стол, покупали свечи и становились в ряд. Они стояли рядами, прискорбно опустив головы, и каждая думала и вспоминала своего погибшего родственника. Было в этом что-то страшное и тяжёлое, безысходное. Наверное, общее вдовье и материнское чувство горя и потери, женское – обездоленное, возлюбленное, утраченное, невосполнимое ничем… Они стояли рядами, как когда-то уходили их мужчины на фронт, стояли и жали… Чего?.. Как говорит моя бабушка, свидания с прошлым, с памятью… Но труднее всего тем, кто до сих пор не знает, где упокоились кости их солдата, и даже свечку нельзя ставить за упокой, чтобы успокоить душу.

Я беру бабушку за руку, интуитивно прижимаюсь к ней. Напряжение нарастает. Тёмные лики святых в отблеске свечей и лампад строго и одновременно ободряюще смотрят на меня, как бы даруя мне своё покровительство и благословение. Пахнет ладаном, свечами, пирогами. Женщины стоят рядами как вкопанные, каждая со своими мыслями, скорбно склонив голову.

– Помяни, Господи, душу убиенных защитников Отечества, солдат и офицеров, и всех воинов, сложивших свои головы за нас грешных. Дабы продолжался род человеческий. Вечная память… – громогласно в тишине пробасил священник.

Панихида началась. Вдруг запели певчие, да так, что захотелось плакать. Их голоса поднимались в купола и заполняли своим звучание всё кругом.

Женщины ещё ниже склонили головы, и каждая потихоньку вытирала глаза и повторяла слова священника.

Я стояла и не могла даже двинуться, понимая, какое это горе – война и сколько жизней она унесла… Я стояла и представляла, как солдаты шли и гибли. Кровь и смерть. Мне становится страшно. А что было бы, если не победили? Слёзы сами бежали по моим щекам. Я их даже не вытирала.