Обратный счет. Книга третья из серии «Сказки мегаполиса» - Марина Зосимкина

она себе представляла. Здорово его отделали. Поделом. Тем не менее рожи

корчит. Пока он еще не знает, что она знает, вот и строит оскорбленную морду.

Вчера Надежда так и не попала к нему в больницу. Могла, наверно,

приехать, но не захотела. То, что она узнала от свободного художника Геннадия,

присматривавшего за ее машиной, не особенно удивило, но осадок оставило

чрезвычайно гадостный.

Геннадий время от времени сдавал квартирку ее благоверному. По

запросу, так сказать. По требованию. Мог на сутки, мог на двое, иногда

благоверному хватало и нескольких часов. Естественно, что не только ему

одному сдавал, имелись и другие… нуждающиеся. Геннадию в жизни повезло,

тетка покойная оставила по завещанию свою однушку. Хорошее подспорье,

матрешками-то не прокормишься. Сам он проживал на том же этаже, только в

соседнем подъезде.

А сегодня, как раз после обеда, произошел такой вот нехороший случай.

Вломились к Кириллу Николаевичу какие-то отморозки, не успел Николаич в

квартирку войти, как вломились, ну и отделали. Сколько их было, свободный

художник не в курсе, но однако отметелили конкретно, по самое не хочу.

Сначала раздавались крики всякие, возня, затем грохот послышался. Геннадий

мало что разобрал через стенку, однако понял, предъява Николаичу была из-за

бабы.

А самой бабы там не было, не входила баба в подъезд, это Гена отследил

визуально, посредством кухонного окна. А поскольку отслеживал бабу, то какие

мужики входили, он внимания не обратил. Кто-то, конечно, входил, но кто

именно, он не запомнил. Немного погодя, когда за стеной поутихло, сам

Николаич вышел побитый. Пошел тачку ловить, поскольку на своей ехать не

решился, голова у него кружилась, да и болело все. А Геннадия, который

выбежал из своего подъезда, попросил за машиной присмотреть и денег дал

тысчонку.

Надежда квартирку осмотрела. Геннадий сказал, что тут было все

перевернуто, а стул так вообще сломан, и намекнул, что не помешала бы некая

компенсация. Надя мельком взглянула на него, и он заткнулся. В глаза ей

бросилась коробка конфет-ассорти и небольшая фляжка коньяка – без форсу,

так себе, средненько. Видимо, уже не новая барышня. И ключи от автомобиля

нашлись тоже, на тумбочке в прихожей.

Не было, выходит, никаких грабителей-троллей, и через арку Кирилл не

проходил. Вот прямо тут, в этих стенах, он и схлопотал от конкурента.

Интересно, кто его решил проучить? Брошенный любовник или рогатый муж?

По Надиной статистике, Кирилл предпочитал водиться с дамами замужними,

поскольку имел заблуждение, что с ними проблем будет меньше, в загс не

потянут. Действительно, сильно заблуждался Кирюша. Обиженный муж тоже

может стать большой проблемой.

Она вспомнила про деньги, которые у Кирилла отобрали мифические

бандиты и поняла, что даже историю собственного позора он решил припахать

к вящей выгоде, списав их на боевые потери. Куда в действительности исчезла

немалая сумма, думать ей уже не хотелось, тем более что ответ болтался на

поверхности.

И о чем теперь с ним разговаривать? Продолжать строить дурочку,

неизвестно какую цель преследуя? Нет, ну действительно, зачем? Стоит оно

того? Если из-за сына, то Андрей уже вырос и мало интересуется жизнью

предков, да и что в ней, в этой жизни, может быть, с его точки зрения,

серьезного? Вялотекущая старость и смешные разборки у телевизора в виде

споров, что нынче будем смотреть?

Когда Андрейка родился, Надя столкнулась с обидной

несправедливостью семейной жизни. Муж сразу начал задерживаться после

работы, иногда за полночь возвращаясь домой, пьяным и беззаботным.

Надя искренне не понимала, как же так? Они так хотели ребенка, вот он,

твой ребенок, а тебя не тянет домой? И ты мне даже не поможешь? Мне трудно

одной справляться, ты не понимаешь?

Помочь больше было некому. Ее мама жила в другом городе и очень

плохо себя чувствовала – больное сердце. Мать Кирилла умерла, когда тот

был еще ребенком, а от свекра помощи ждать было смешно. Что до сестры

Кирилла Инны, то уж она-то вовсе была не обязана помогать Надежде и

тратить на нее свое время.

В ответ на Надины несмелые претензии муж начинал тут же яриться и

кричать, что не собирается «замыкаться в скорлупе». И не обязан. Наде

казалось обидным, что они с Андрейкой – это «скорлупа», но потом она

привыкла. Притерпелась. Андрейка рос, проблем делалось меньше, и Кирилл

чаще стал появляться к ужину.

То, что муж хаживает налево, Надя определила рано. Что она при этом

чувствовала, знает каждая женщина, прошедшая через такое, а какая не

прошла, той и знать не надо. Тяжело. Тяжело, гадко, унизительно, стыдно…

Некоторые, сделав такое открытие, разводятся и потом в гордом

одиночестве поднимают детей, работая на двух работах и быстро поняв, что

личную жизнь теперь больше не устроить. Никогда. Нету времени, элементарно

нет на эту самую личную жизнь времени, если ты, конечно, нормальная мать, а

не шалава. Другие решают оставить все как есть и терпеть дальше. Надежда

решила остаться.

Во-первых, она боялась, что, если они с Кириллом разведутся, то

Андрюшина жизнь в детском социуме сделается трудной. Он будет чувствовать

ущербность рядом с теми детьми, у которых есть и мама, и папа, а Надя не

хотела, чтобы сын был ущербным. Во-вторых, ей перед ним было стыдно, и она

покрывала мужа, как преданная секретарша, лишь бы Андрейка ничего про

отца не заподозрил. Он и не заподозрил, Надя постаралась.

Кроме того, все взвесив, она решила, что ей самой нужен статус

замужней дамы. К разведенным относятся с жалостью, с насмешкой, с

подозрениями. Нехорошо относятся, иными словами.

И наконец, деньги, которые приносил в дом Кирилл, ей тоже были очень

нужны, и она оставляла все как есть еще и из-за денег. Уже окончательно

поняв, что за человек живет рядом с ней, она старалась вытянуть из него

побольше для себя и для сына. Но парадокс – с годами доходы Кирилла росли,

а его щедрость таяла. Он сделался расчетливым и своекорыстным, но Надя

постепенно обзавелась хорошей прочной шкурой и почти не обращала

внимания на его колкие комментарии, когда ей приходилось выклянчивать у

него очередную энную сумму. Она подозревала, что в семью он отдает даже не

половину. А возможно, что и не треть. Ну хоть столько.

И еще. Она любила мужа. Надя до сих пор его любила. И ничего не

могла с этим поделать. Сама себе она рисовалась практичной, циничной и

абсолютно не сентиментальной, но ничего не могла поделать с этим

подневольным чувством. А может, она тосковала по прошлому? По себе

молоденькой, девятнадцатилетней, по нему, которому только исполнилось

восемнадцать? Когда каждая встреча была обещанием, залогом бесконечной

радости и счастья. Никак не могла она забыть это головокружительное чувство,

она даже дышала тогда счастьем, потому что они вместе, потому что нашли

друг друга, потому что полюбили!..

Спустись на землю, Надя.

Спустил ее Кирилл.

– Ты специально так сделала, да? – начал он наезд, когда она

приблизилась к его койке на достаточно близкое расстояние. – Тебе что, трудно

было вчера сюда приехать? Какие такие у тебя могли быть срочные дела, когда

муж в больнице? Сына бы постыдилась, что ли!

«Ого, – подумала Надежда, – что это он сразу шарахнул бронебойными?

Так сильно не уверен в себе? Или, наоборот, так уверен?»

Она села поровнее на жестком больничном стуле, закинула ногу на ногу и

сказала, изо всех сил уговаривая себя не волноваться:

– Кирилл, – сказала она, – я вчера с Геннадием говорила. Помнишь

Геннадия? Кстати, там и ключи от машины нашлись.

Кирилл минуту смотрел на нее, не мигая, а затем, сорвавшись с подушки,

на которой только что возлежал в оскорбленном изнеможении, яростно

зашипел, стараясь однако, чтобы соседи по палате ничего не расслышали:

– Это ты виновата! Ты меня довела! От хорошей жены никто по бабам

ходить не станет! А ты вечно всем недовольна, всю жизнь меня пилишь! Все я

плохой, все не так делаю! А кто тебя обеспечивает, кто кормит? Ты же на мне

паразитируешь! Ты посмотри на брюлики свои, вот эти цацки тебе кто накупил?

Дрянь неблагодарная! А теперь она оскорбленную из себя строит! На меня это

не действует, не старайся! Истерики она тут мне будет устраивать… Учить тебя

надо было, а я все прощал, дурак. Меня Инна давно предупреждала, а я не

хотел верить.

Это было неожиданно. Конечно, Кирилл не являлся образцом

благородства, но никогда раньше он такого себе не позволял. То есть не

позволял открыто признаваться в своих ходках налево. Обращал в шутку или

обычным образом ярился, называя ее ревнивой дурой, даже было однажды,