Время Вызова. Нужны князья, а не тати - Роман Злотников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он принял вправо и, занырнув в один из выгороженных „карманов“ автострады, остановился. Внешний осмотр ничего не дал. С виду колесо выглядело вполне прилично, чего, впрочем, и следовало ожидать. Бескамерная „Ордынка-магистраль“ с усиленными боковинами была шиной новой и, судя по рекламе, могла выдержать до двенадцати сквозных проколов, так что в принципе можно было ехать и дальше. Но, пока давление в шине не поднимется до номинальной величины, зуммер будет давить на мозги. Так что самым разумным было подкачать шину.
Едва Сергей подключил компрессор к шине, как у кармана нарисовалась патрульная „Волга-рысь“ дорожной полиции. Полицейские выбрались из своего автомобиля, огляделись, а затем старший, небрежным жестом бросив ладонь к обрезу полицейского шлема, представился:
— Ротмистр Желябов, могу я вам чем-нибудь помочь, сударь?
Сергей включил компрессор и, выпрямившись, отрицательно покачал головой.
— Нет, спасибо, офицер. Все нормально. Колесо подспустило. Решил подкачать, чтобы зуммер на нервы не давил.
Полицейский окинул его цепким взглядом, затем его глаза смягчились, и он понимающе кивнул:
— Да, бывает… — но потом все-таки уточнил: — Значит, техпомощь не нужна?
— Нет, делов на пару минут. Да и некогда… Дочку еду встречать, во Внуково. Две недели каталась — Ирак, Египет, Греция, Италия… Она у меня в пятый класс идет.
— А-а, — понимающе кивнул полицейский, — курс школьных экскурсий „История цивилизации“. Мой старший сейчас во Франции. У них по программе будущего года как раз Наполеоновские войны…
В этот момент в шлеме полицейского что-то пискнуло и его глаза тут же расфокусировались, как это бывает, когда человек начинает к чему-то сосредоточенно прислушиваться. Спустя несколько секунд он вновь повернулся к Сергею:
— Ну что ж, раз помощь не нужна — желаю приятного пути. — И, козырнув на прощание, кивнул напарнику. Оба нырнули в машину, и через пару мгновений патрульная „Волга-рысь“, зло взрыкнув трехсотсильным мотором, ушла к горизонту. Сергей проводил взглядом полицейскую машину и, бросив взгляд на манометр, выключил компрессор.
Когда он, сунув компрессор в бокс над задним колесом, уселся на свое место, сзади тут же послышался сварливый голос тещи:
— Скольки дал?
Сергей сразу и не понял было, о чем вопрос.
— Чего?
— Ну гаишникам скольки дал, чтоб отвязались?
Тут уж не выдержала жена:
— Ох, мама! Ну что вы, право… Сами-то когда-нибудь к полицейским с подобными предложениями обращались?
— Я — другое дело. С меня где сядешь, там и слезешь! — громко заявила теща. — А твой — пентюх! — И отвернулась с сердитым видом. Она все еще не простила зятю своеволия, проявленного при покупке автомобиля. Впрочем, вполне возможно, ЭТОГО она ему не простит теперь уже никогда. Сергей скрипнул зубами и мягко тронул машину с места…»
* * *— Можно поинтересоваться, чем это вы так увлеклись?
Человек, к которому были обращены эти слова, аккуратно закрыл книгу, которую читал, и, повернувшись к внезапно возникшему собеседнику, улыбнулся:
— Да так… одна ненаписанная книга о несуществующей стране.
Собеседник, чья улыбка и без того была несколько ехидной, еще больше приподнял уголки губ и с деланным недоумением переспросил:
— Несуществующей?! Право, господин Каспар, не подозревал, что вы так предрасположены к мистике… Позволите? — Он кивнул на стул напротив.
— Непременно. Буду рад, господин Бальтазар, — благосклонно кивнул тот, кого назвали господином Каспаром.
— Ну и как вам? — поинтересовался господин Бальтазар, вальяжно откидываясь на спинку стула и обводя взглядом панораму Кремля и центра русской столицы, открывающуюся с балкона гостиницы «Москва». Он был одет в тяжелое серое драповое пальто с каракулевым воротником и меховую шапку из каракуля же. Подбородок обрамляла изящно подстриженная бородка клинышком, делавшая его чем-то похожим на испанского гранда. А впрочем, может быть, дело было не в бородке…
— Прохладно… однако то, что сюда еще не дошла мода на пластиковые стулья для летних кафе, несомненно радует.
Господин Бальтазар весело рассмеялся, оценив шутку.
— А вам? — вежливо поинтересовался господин Каспар. В отличие от своего собеседника, он был в плаще и берете, а его бородка относилась к тому типу, что называется «шкиперским».
— Ну… — Господин Бальтазар задумчиво вытянул губы и покосился на пару «шкафов», маячивших в углу балкона, на оцепление, на лафет с гробом и скорбную процессию, серой безликой змеей огибающую гостиницу и устремляющуюся в сторону Красной площади, прислушался к раскатам траурной музыки, прерываемым голосом диктора, с непередаваемой вселенской скорбью повествующим о том, что «проводить товарища Леонида Ильича Брежнева в последний путь пришли руководители партии и правительства, товарищи…», и… довольно улыбнулся.
— Да в общем-то нравится. Потрясающе перспективный материал! Очень легко будет работать. С ними же вообще ничего не происходит по их собственной воле. С ними все случается. — Он улыбнулся немного снисходительно. — Смешно… Их крутит и вертит по тому, что они называют собственной жизнью, похлеще, чем осенний лист, сорванный ветром. И, что самое интересное, во всем этом виноваты они сами. Поскольку забыли, что человек должен сам держать в руках нити своей судьбы. И если вручает ее кому-то другому, то делает это с ясной головой и пониманием того, зачем он это делает и кому он ее вручает. А они отказались от этого права.
— А разве во всем остальном мире не так? — нейтрально осведомился господин Каспар.
— Не-э-эт, — мотнул головой господин Бальтазар, — не так. — Тут он запнулся, покосился на господина Каспара и усмехнулся. — Ах, вот вы о чем… ну, тогда не совсем так. Такого абсурда нет нигде. Посудите сами. Они не живут, они доживают! До получки, до отпуска, до пенсии, до… понедельника. — Тут он весело рассмеялся. — Да, я забыл, они же не зарабатывают, а получают! Да-да, тут так и говорят. Сколько ты получаешь! Совершенно забыв о том, что получать можно только милостыню или подачку, но не то, что ты действительно заработал. Здесь носят, едят, пьют не то, что хотят, а то, что достали, то, что, — господин Бальтазар презрительно сморщил нос, — выкинули! Они вечно борются то «с», то «за», то «против». Все вместе… в едином строю… все как один… гневно отвергнем… горячо поддержим… И в то же время основной доблестью здесь является неучастие. Вернувшись из «единого строя», где «весь советский народ плечом к плечу» борется, скажем, за урожай, на свою собственную кухню, они хвастаются друг перед другом тем, что не подписали или не присутствовали на профсоюзном собрании, не рассказали начальству или не сообщили в соответствующие органы. Они — люди НЕ. — Тут господин Бальтазар усмехнулся и закруглил свой монолог несколько более игривым тоном: — Вернее, два последних слова вполне можно поменять местами. Так будет вернее… А знаете, что самое интересное? Они сами хотят перемен. — Он восторженно закатил глаза. — Я уже давно не встречал такого яростного желания перемен. Причем дело даже не в том, что они надеются, что перемены будут к лучшему… — Он весело рассмеялся. — Наивные, за столько тысячелетий люди так и не смогли понять, что перемены НИКОГДА не бывают к лучшему… Но эти просто хотят перемен. Любых!
— И вы принесете им их?
— Да, — господин Бальтазар выпрямился, — я помогу им получить то, чего они так страстно желают. А именно — ОГРОМНЫЕ перемены. Во всем: в образе мыслей и образе жизни, в одежде, в привычках, в моральных нормах, в жизненных и карьерных перспективах… Более того, в этом Творении от меня будет намного меньше, чем от художника в любой его картине или от композитора в любой музыкальной пьесе. Они сами все это с собой натворят. — Тут господин Бальтазар расхохотался во все горло и закончил тоном, в котором опытное ухо смогло бы различить намеки на то, что произносимая фраза, скорее всего, цитата: — И так им, сволочам, и надо! Не так ли, мой друг Мельхиор?
Когда у столика появился третий, никто не заметил. Впрочем, судя по реакции двух собеседников, они не только не удивились его появлению, но вроде как были совершенно уверены, что он здесь…
Тот, кого назвали Мельхиором, не торопился с ответом. Он поднял чашку с дымящимся кофе, поднес ко рту, сделал маленький глоток и вновь поставил чашку на столик. И лишь после этого кивнул:
— Да, вы правы, для большинства… э-э-э… живущих, как правило, перемены действительно будут казаться чем-то ужасным. А вот для тех, кто способен и хочет стать… это еще как посмотреть. Когда мы стояли у тех яслей в Вифлееме, тоже ведь было ясно, что мир ждут перемены. И какие! И кто скажет, что мы были не правы?..