Пассажир - Натиг Расулзаде

– Здравствуйте, доктор!

– Добрый день, доктор!

– Сегодня прекрасная погода, доктор!

И спешат дальше.

– Да, вы правы, – говорит врач Пассажиру. – Поезжайте, смените обстановку. В тихое, спокойное место. Подышите свежим воздухом. У вас ничего страшного, конечно, просто небольшое нервное истощение. Смена обстановки не повредит. Никаких лекарств. Свежий воздух, тишина, прогулки утром и перед сном, холодные обтирания.

– Здравствуйте, доктор!

– Здравствуйте, здравствуйте!

Пациент в белом докторском халате тут же возвращается и снова здоровается.

– Здравствуйте, доктор!

… Пассажир выходит на улицу. На улице один из пациентов психбольницы в белом халате кидает камнем в вывеску лечебницы, чуть не угодив в Пассажира.

– Получайте, доктор! – кричит больной, швырнув камень.

Пассажир оглядывается и смотрит на вывеску:

«Психиатрическая больница…»

На месте номера больницы – зияющая дыра от брошенного камня.

… Пассажир просыпается в купе. В руках у него газета, которую он собирался читать. Теперь в купе полно людей, шум, гам, дети кричат, взрослые играют в домино, хохочут, пьют водку, передавая друг другу стакан, беззубый мужчина с упоением играет на аккордеоне. Пассажир сминает газету, швыряет ее, выходит в коридор. Стоит, смотрит в окно. Вдруг ощущает чье-то присутствие за спиной, вздрагивает, за ним стоит карлица.

– Вы зачем подкрадываетесь?

Она не отвечает с таким невозмутимым видом, будто он ничего и не спрашивал. Карлица из кобуры горстью достает баклажанную икру и жрет, как животное.

– Баклажанная икра, – говорит она сама себе. – Люблю.

Пассажир с отвращением смотрит на неё.

– Послушайте, я уже двое суток еду и еще не видел ни одной станции, ваш поезд не делает остановок? Я вас уже не первый раз спрашиваю, может, изволите ответить.

– Нет.

– Что нет? Остановок нет?

– Нет.

– Откуда же, в таком случае, все эти люди?

– Где вы видите людей?

Пассажир молча распахивает дверь своего купе, в нем – никого. Он в полной растерянности. Карлица злобно смотрит на него, крутит пальцем у лба.

– На рассвете будет станция, – сообщает она, – Если вы намерены покинуть нас…

– Я вижу, вас это не радует, – пытается пошутить Пассажир, чтобы разрядить обстановку.

– Мне начхать на это! Просто надо предупредить главного машиниста, если вы будете выходить.

– Пре… Предупредить? Зачем?

– Зачем!? Чтобы он остановил. Зачем же еще? Видите, сколько из-за вас хлопот…

– Но… но погодите… Как же?.. Что значит – остановил? Разве?… Я не понимаю…

– Потом поймете! – зло отвечает проводница.

– А… А…

Карлица идет к своему купе, не слушая его.

– А как называется станция? – спрашивает Пассажир явно ненужное, растерявшись.

– Дом! – кричит она и запирается у себя.

Он входит в купе, изумленно оглядывается, здесь будто никого и не было. Вдруг видит на полу валяется костяшка домино, поднимает, ее задумчиво разглядывает…

… Мчится поезд. Светает. Пассажир с сумкой в руках в коридоре вагона. Выходит карлица с кобурой на боку. Он с опаской смотрит, как она приближается к нему. Оба молча смотрят на пролетающий за окнами унылый степной пейзаж.

– Степь, степь, – говорит Пассажир, – Бесконечная степь.

Пассажир и проводница смотрят в окно вагона.

Появляются огоньки вдали в степи.

– Вот он – Городок, – говорит проводница.

– Городок? Это станция такая? Вы же говорили – Дом. Смотрите – огни горят. Они что же, не спят в такое время? Надеюсь, не из-за моего приезда.

– Не болтайте лишнего, – говорит проводница. – Сейчас будете выходить, приготовьтесь.

– Приготовиться? – не может понять Пассажир.

– Хотя я бы вам не советовала, – загадочно прибавляет она. – Не в этот раз, не на этой станции…

– Не в этот раз, – повторяет за ней Пассажир и вдруг взрывается. – Мне надоел этот ваш поезд! Надоели вы! Я выйду, выйду!

… Поезд замедляет ход. Карлица, вытащив револьвер, резко распахивает дверь и почти выталкивает Пассажира на перрон. Поезд тут же отъезжает. Никто кроме Пассажира тут не вышел. Пассажир провожает вагоны взглядом и в окне каждого вагона видит лилипутку с разными выражениями на лице: то она улыбается, то озабоченно хмурится, то злобно скалит зубы, грозит револьвером, то хохочет, показывая ему кукиш.

… Пассажир в недоумение смотрит вслед поезду. Он почти на ходу спрыгнул с него.

С той минуты, как Пассажир ступил на платформу Дома, темп резко меняется, создавая контраст с началом фильма, с постоянной спешкой, беготней, городской суетой. Обитатели Дома заторможены, говорят и действуют медленно, и Пассажиру приходится соответствовать, пережидая большие, ненормальные в обычном человеческом общение, паузы, ожидая ответа на свои вопросы. Они все делают медленно, им некуда спешить, здесь нет суеты, работают не спеша, но добротно выполняя работу, а говорят они будто по принуждению. Создается впечатление, что они давно разуверились в необходимости слов, разговоров.

На платформе тощая, старая собака скалит зубы, рычит на Пассажира. К нему подходят двое в нелепых одеждах – костюмы театрального реквизита. В одном, пожилом, несмотря на смешное одеяние, угадывается начальник станции, другой, молодой с цилиндром на голове похож на телеграфиста. Оба изумленно разглядывают пассажира, чуть не обнюхивают, видно, что им стоит усилий не потрогать его руками. Не верят своим глазам.

– Вы… Вы здесь вышли?

– Да, – говорит Пассажир, – А что?

– Вам тут кто-то нужен?

– Кто-то нужен? Что вы имеете в виду?

– Видите ли, у нас тут, на нашей станции никто не выходит.

– Не понимаю, – говорит Пассажир, – А почему?

– Дело в том, – говорит телеграфист в цилиндре, – дело в том, что здесь незачем выходить.

– И даже опасно, – прибавляет начальник станции.

Во время их разговора остальные обитатели Дома, столпившиеся в дверях, постепенно выходят на платформу, с опаской, как к инопланетянину, приближаются к Пассажиру. Все они одеты в старые, заштопанные театральные костюмы из разных спектаклей и представляют весьма странное зрелище.

– Я не понимаю. Что вы хотите сказать? – говорит Пассажир Начальнику станции, тоже с опаской оглядываясь на окружающих его странных аборигенов.

– Только то, что сказал, – отвечает Начальник.

– Видите ли, это станция. Просто станция, – поясняет телеграфист.

– Да, – соглашается Пассажир, – просто станция. И что?

– Больше ничего, – говорит начальник, – Здесь больше ничего нет, кроме этой станции. Никакого жилья. Это маленькая станция посреди огромной степи.

– Степи? Как степи? Мне сказали, что здесь Городок. Мне в поезде сказали, – говорит Пассажир.

– Да, это верно. Но Городок просто название. Никакого Городка на самом деле нет, – говорит Начальник станции явно через силу, видно, что ему в тягость доказывать очевидные вещи.

– Как нет!? Вы шутите? Я же сам видел огни домов.

Начальник станции безнадежно машет рукой, но Телеграфист охотно начинает пояснять.

– Это так. По ночам вся степь в каких-то непонятных огнях. То есть, не вся, а участок за нашим Домом. Мы не знаем, что это. Мы туда не ходим ночью. Из-за этих огней все и думают, что здесь Городок. Но нет никакого Городка. Да вы сами можете убедиться, – сказав это, Телеграфист, сняв цилиндр, приглашает Пассажира пройти с ним в конец платформы.

Пассажир идет с ним и видит такую же нескончаемую степь позади платформы, как и впереди. За ними бесшумно следует толпа обитателей Дома.

– Вот это да! – опешив, произносит Пассажир.

– Нет никакого Городка, – повторяет Телеграфист нервно, – Никакого-о-о Городка-а-а! Если хотите, можете и в бинокль посмотреть, – он снимает с груди мощный бинокль и протягивает Пассажиру.

Тот машинально берет бинокль и смотрит на степь позади станции.

– Вот так! Убедились? – Телеграфист отнимает у него бинокль, – Отдайте, это мой бинокль… Никакого городка… Но пассажиры поезда не знают об этом. Они-то проезжают отсюда только ночью, когда в степи за нашим Домом во всю полыхают огни. И тем, кто не спит чудится Городок. Поезд здесь стоит пять секунд. Да и то не всегда. А в последние несколько лет вовсе не останавливается. Вот и прозвали по неведению – Городок. Но здесь, кроме нашего Дома ничего нет, вот так!

– Да, – машинально отвечает Пассажир, не в силах сразу переварить столь нелепую информацию. – Скажите, а когда будет следующий поезд?

– Следующий поезд!? – Начальник просто ужаснулся вопросу.

– Вы с таким же успехом могли бы спросить о сроках моей смерти, – говорит Телеграфист, – Есть многое на свете, друг… Какой друг? – обращается он к толпе, – Я уже начинаю забывать…

– Друг Горацио, – подсказывают за спиной у него тихо, голосом суфлера.

– Вот именно – друг Горацио… что и не снилось нашим мудрецам. – цитирует он Шекспира. – так что, когда будет следующий поезд, и будет ли он вообще, это одному только Богу известно.