Честное пионерское! 2 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Охренеть, — пробормотал я.

— Миша, что ты там увидел? — раздался у самого моего уха голос Зои Каховской.

Я повернулся к девочке. Председатель Совета отряда четвёртого «А» класса выглядела (уже) уставшей (хотя мы только пришли на линейку); на её висках блестели капли пота. Каховская то и дело поправляла банты в волосах (я подозревал, что она не могла смириться с их наличием); размахивала букетом розовых гвоздик, будто веером; прижимала к бедру новенькую сумку с яркой надписью на иностранном языке (точно не на английском). Не заметил, когда Каховская отделилась от толпы одноклассников. Не услышал, когда она подошла ко мне. Я встретился с Зоей взглядом, изобразил удивление. Кивнул в сторону старшеклассниц.

— Видела? — спросил я. — У этих коленки точно неприкрытые. Их не ругают за короткие юбки?

Зоя посмотрела на десятиклассниц (с нескрываемой завистью), фыркнула.

— Конечно, ругают, — сказала Каховская. — И родителей к директору вызывают — старшие девочки мне об этом сами рассказывали. Взрослым ведь нравятся платья до колен — такие, как были в древние времена. Будто они сами никогда не были молодыми.

Дёрнула плечами.

— Хотя я видела мамины фотографии, — сообщила Зоя. — Старые. Школьные. Там она в таких же коротких платьицах, как и эти девочки. И на каблуках! А теперь она меня пытается запихнуть в эти страшные старушечьи наряды. И даже свои духи от меня прячет!

Девочка взглянула на меня — с вызовом.

Ветер пошевелил её бантами и косичками.

— Я в старших классах тоже буду с коротким подолом ходить, — заявила Каховская. — Ноги у меня ровные — стыдиться мне нечего. И пусть ругают меня — на здоровье. Я буду взрослой — как эти девчонки. Вон, посмотри: они и лица подкрасили.

Ткнула в сторону девиц пальцем.

— Видишь, какие тени над глазами у той черноволосой девки? И ведь никто из учителей не требует, чтобы она умылась. Я тоже так буду делать. Вот увидишь. Не собираюсь в пятнадцать лет ходить по школе в длинных юбках, как старое чучело.

Девочка распрямила спину, вскинула подбородок (будто уже вообразила себя старшеклассницей). А мне вдруг вспомнились одноклассницы моего младшего сына — девицы с чёрными ногтями и тёмной губной помадой, в странной бесформенной обуви и мешковатой серой одежде (прятавшей не только колени, но и щиколотки). Сейчас не верилось, что такие школьницы могли существовать. Вообразил в подобном образе Каховскую — вздрогнул. Решил: короткое платьице Зое подойдёт больше, чем «ведьмовская» юбка (короткие юбки смотрелись хорошо на всех девушках).

На площади перед школой притихла музыка (мне показалось, что детские голоса от этого стали громче), прозвучали строгие оклики учителей. Толпы разновозрастных детей пришли в движение — выравнивались в ряды по нарисованным на асфальте белым линиям. Активизировалась и классная руководительница четвёртого «А» класса — немолодая пышнотелая женщина, которой мне предстояло передать купленные на автобусной остановке гладиолусы (Надежда Сергеевна буквально насильно «втюхала» мне этот страшненький букет). «Мишутка, — заявила она. — Так положено».

Я не уточнил у Нади, «кем и куда положено». «Классная» (как мысленно я её обозвал) выстроила нас в соответствии с ростом. Пробежалась по нам взглядом, словно подсчитывала детей «по головам». Сейчас она была не в роли учителя — выполняла обязанности пастуха. Следила, чтобы «овцы» не разбежались и не смешались с соседней «отарой». Женщина мало говорила. Но то и дело дёргала детей за одежду — будто расставляла на полке кукол. Я решил, что без стеснения отдам этой тётке свой страшненький «веник». Пожалел лишь о потраченных на него деньгах (не любил «бросать деньги на ветер»).

Справой стороны к моему плечу прижался один из тех парней, что спёрли у меня в мае «Юный техник» (он со мной тоже не поздоровался, хотя и оглядел меня с ног до головы — из любопытства). Слева от меня застыла темноволосая девчонка — громко сопела и тыкала в мою щёку гладиолусами. Я очутился в первом ряду. Хотя и не был самым маленьким в классе (среди парней — так уж точно) — в этом я убедился, когда взглянул на стоявших по обе стороны от меня одноклассников. А вот девчонки обогнали Мишу в росте — ниже меня выглядели лишь три или четыре девочки, в том числе и Света Зотова.

Света ещё на подходе к школе поприветствовала Каховскую, будто лучшую подругу; девочки обменялась подчеркнуто дружескими улыбками, разве что не расцеловали друг друга. Но я заметил, что эта встреча испортила Зое настроение. А вот Зотову рандеву с Каховской будто бы действительно обрадовало. А присутствие моей скоромной персоны рядом с председателем Совета отряда четвёртого «А» класса привело девочку едва ли не в восторг. Света, пожалуй, единственная, кого заинтересовало моё появление. Или же её заинтриговало неожиданное внимание ко мне со стороны Каховской.

Поразмыслить о женских интригах я не сумел. Потому что задвинул на задворки сознания эту не самую интересную для меня тему — в тот самый миг, когда заметил в группе десятиклассников (справа от братьев Миллеров) рыжие волосы Ивана Сомова. Мне показалось, что Сомов — едва ли не единственный из будущих выпускников, кто улыбался, а не посматривал по сторонам со скучающим видом. Но заинтересовал меня не старший брат Вовчика (и не его улыбка). Я засмотрелся на его соседку: о локоть парня опиралась невысокая худощавая брюнетка — Екатерина Удалова.

Раньше я упускал тот факт, что братья Миллеры, Ванька-дурак и Катя Удалова учились в одном классе. Впрочем, жизнью Сомова я в прошлом не интересовался. А вот ролики о Миллерах и об Удаловой я снимал — с разницей всего лишь в полтора года. Вот только те были о совершенно разных, ничем не связанных между собой событиях. Однако связь между ними, как оказалось, всё же существовала: Валерий и Семён учились с Катей в одном классе. Вот только «прославились» нынешние школьники в разных историях. Парни захватили самолёт, стреляли в людей. А Катю Удалову зарезали. Как и девятиклассницу Оксану Локтеву (в убийстве которой обвинили моего отца).

Линейка длилась невыносимо долго. Я видел, что подобные мысли витали не только в моей голове — они читались и в глазах стоявших рядом со мной детей (которые всё чаще зевали и потирали глаза). Вслед за длинной, но громкой речью директора школы я выслушал монотонный монолог сутулой женщины из ГОРОНО. Отметились бойкими выступлениями вожаки комсомола и пионерии. Промаршировали по площади мимо меня бравые ребятки в пионерских галстуках и красных пилотках — торжественно пронесли на коротком древке алое знамя. «Как повяжешь галстук, береги его: он ведь с красным знаменем цвета одного», — воскресли в моей памяти строки советского поэта.

Ещё вчера я думал, что поход в школу будет забавным приключением. Однако пока ничего забавного не замечал. Не казалось забавным постанывание в коленках (от долгого стояния на одном месте); не забавляла прилипшая к вспотевшей спине рубашка; да и припекавшие голову солнечные лучи намекали на то, что дело может завершиться совсем уж не забавно. А уж до чего меня измучили гладиолусы соседки по строю то и дело клевавшие мою щёку — словами не передать! Мысленно я уже сотню раз вырвал из рук девчонки её букет и отстегал одноклассницу по спине её же «веником». Врезал бы пару раз гладиолусами и другому соседу — просто, чтобы «спустить пар» (да и отомстил бы за кражу «Юного техника»).

Я не меньше других детей ликовал, когда под конец линейки прозвучал «первый звонок» (Ваня Сомов пронёс на плече испуганную первоклассницу, с трудом удерживавшую в руках большой колокольчик). Поднадоевший всем своей болтовнёй директор школы снова удержал нас на местах «пламенными» напутствиями (явно рисовался перед тёткой из ГОРОНО). Но потом главный школьный начальник всё же вспомнил о совести (а может, кто-то из детишек всё же грохнулся на землю от солнечного удара, но я этого не увидел). Он объявил, что «никто никуда не расходится» — «классы в порядке очереди следуют в школу», где ученикам предстояло высидеть первый урок в новом учебном году — «Урок мира».