Поцелуй смерти - Вайлд Элис

Я была слишком мала, когда мама сделала последний в своей жизни вдох. Тогда я не могла в полной мере осознать эту утрату. Она заставила меня пообещать, что после ее смерти я никогда не стану черствой и жестокой к этому миру; и я сделала все возможное, чтобы исполнить ее последнее желание.

Но только когда отец познакомил меня с Мерельдой, которая затем стала его женой, я по-настоящему поняла всю сложность предсмертной просьбы мамы. Лишь в тот момент полностью осознала, сколько сил потребуется, чтобы оставаться мягкой и чуткой в мире, одержимом желанием сломить тебя.

Слезы застилают мне глаза, но я беру сковороду и аккуратно выкладываю толстые ломтики бекона по внешнему краю, прежде чем снова поставить ее на горячие угли. Мой хлеб как раз размягчился и нагрелся, поэтому я, не отводя глаз от шкварчащей сковороды, начинаю отламывать от него по маленькому кусочку, раз за разом. Перевернув бекон, немного выжидаю, а затем добавляю яичную смесь в центр сковороды; в этот момент меня здесь нет, мысли снова блуждают.

Иногда я задавалась вопросом, насколько другой была бы жизнь, будь мама жива. А что сейчас? Теперь я считаю неслыханной удачей, если мне удается выкрасть себе хотя бы несколько часов; особенно в те дни, когда отец уезжает по делам – а он, собственно, почти всегда уезжает.

Он клянется, что ни капли не устает от того, что работы стало больше, но я-то вижу, как сильно постарело его лицо. Отец, конечно, никогда в этом не признается, но он из кожи вон лезет, пытаясь обеспечить моей мачехе ту жизнь, к которой она привыкла.

К сожалению, мне приходится нести это бремя вместе с ним, но я все равно никогда не позволю ему узнать, что происходит в доме в его отсутствие.

Как только отец уезжает, Мерельда тут же набрасывается на меня со множеством приказов и поручений, пока сама нянчится с двумя своими драгоценными сыночками.

От одной мысли об Амадее и Киприане у меня скручивает живот и пропадает аппетит, поэтому мне даже тяжело доесть свой завтрак.

К счастью, звук тяжелых шагов по лестнице внезапно возвращает меня из лихорадочного вихря мыслей обратно в реальность. Это отец, его шаги я узнаю всегда и везде.

В последнее время он всегда куда-то торопится, его ноги слишком грузно ступают по деревянным ступеням. Интересно, кого из своих клиентов он посетит следующим и какая именно из его книг в прекрасном переплете попадет в их руки?

Раньше он всегда позволял мне читать их, пока сам кропотливо создавал им новые обложки. Сейчас я с трудом могу вспомнить, когда вообще в последний раз держала в руках книгу.

Встав, я спешу поставить сковороду на стол, чтобы подать ему завтрак. Потянувшись за тарелкой, останавливаюсь на полпути и, затаив дыхание, внимательно прислушиваюсь: последуют ли за шагами отца мягкие шажочки мачехи. Молюсь, что нет.

Но надежды не оправдываются. Конечно же, она всегда идет за ним.

Вздохнув, я быстро выкладываю на тарелку немного бекона и яичницы, прежде чем повернуться к кухонной двери.

– …действительно, Леорик. Ты медлишь каждый раз, когда нужно выходить из дома, и это заставляет задуматься, есть ли тебе вообще дело до нашей семьи. По-настоящему ли ты печешься о нас, – говорит Мерельда, и ее громкий писклявый голос останавливает меня у самой двери.

– Не говори так, дорогая, – отвечает отец голосом низким и тихим, совсем не похожим на ее голос. – Ты же знаешь, что я искренне забочусь о нашей семье. Я всегда делаю все возможное, чтобы обеспечить вас всем необходимым.

– И все же ты опять мешкаешь, – дуется Мерельда. – Ты прекрасно знаешь, что лорд запросит большую скидку, если ты хотя бы опоздаешь с доставкой книги.

Мое сердце замирает.

Он что, уже уезжает? Вернувшись из прошлой поездки, он обещал мне, что побудет дома хотя бы несколько дней.

Поставив тарелку на стол, я спешу выйти попрощаться с отцом и, возможно, положить конец их непонятному разногласию. Я знаю: Мерельда будет не в восторге от того, что я вмешаюсь, но в ее случае абсолютно неважно, довольна она или нет: все равно после отъезда отца будет издеваться надо мной, как только вздумается.

Вытерев руки о подол юбки, я не замечаю, как в очередном потоке мыслей подхожу к двери. В полной прострации я совершенно не замечаю звука приближающихся шагов и осознаю это слишком поздно.

Дверь распахивается, и я натыкаюсь прямо на Амадея. Тихо взвизгнув от удивления, я пячусь назад. Он ловит меня, его рука оказывается на моем предплечье, а на лице появляется ехидная ухмылка.

– Приветик, – говорит он, но в его голубых глазах появляется какая-то дьяволинка; он проводит свободной рукой по своим длинным золотистым волосам, позволяя им на мгновение ниспасть на лицо, а затем откидывает их назад. – Я как раз начал думать, куда это ты подевалась.

Я уже открываю рот, чтобы потребовать немедленно отпустить меня, но тут мое сердце сжимается, ведь слышно, как открывается входная дверь.

Я должна попрощаться с отцом. Это единственная традиция, которую нам удалось сохранить за все эти годы.

Это единственная вещь, которая помогает мне уснуть ночами, когда его здесь нет… это и еще молитвы, которые я посылаю небесам, прося, чтобы они присматривали за ним во время поездок. И чтобы возвращали его ко мне в целости и сохранности.

Я не знаю, сколько отца не будет дома в этот раз, и я бы все отдала, чтобы просто побыть с ним хотя бы мгновение, прежде чем он уедет. Всего несколько секунд – это все, что мне нужно, чтобы продержаться до его возвращения.

– Отпусти меня, – требую я, пытаясь сделать голос жестче, чем он есть на самом деле.

Его ухмылка становится только шире.

– И не подумаю.

Он произносит это, и в его глазах тут же появляется жуткий блеск, от которого у меня внутри все моментально переворачивается. Он крепко сжимает мое запястье, притягивая меня ближе, словно заявляя свои права.

Как будто я когда-нибудь буду ему принадлежать, ну конечно.

Во мне начинает разгораться гнев; я выпрямляюсь во весь рост, каким бы низким он ни был. Но Амадей все еще значительно выше меня, хотя и не настолько, чтобы возвышаться надо мной так, как ему хотелось бы.

Встретившись с ним взглядом, я гневно прищуриваюсь.

– Отпусти, или я закричу, – шепчу я. – Думаешь, они не услышат меня отсюда?

– И что? Можно подумать, они поверят тебе. Твое слово в сравнении с моим – ничто.

Услышав эти слова, я на мгновение теряю дар речи. Ведь это чистая правда. Правда, которая ранит сильнее ножа.

– Мне, по крайней мере, не нужно прятаться за мамкину юбку, чтобы заставить людей поверить мне.

– Я ни за кем не прячусь, – шипит Амадей; с яростным блеском в глазах он поднимает подбородок в попытке казаться еще выше.

Спустя секунду я решаю прикусить язык, осознав, что сейчас сделала себе только хуже.

– Я… я не то имела в виду… – начинаю я, но слова обрываются в тот момент, когда он подносит другую руку к моему горлу. Мои глаза расширяются от удивления, когда он толкает меня назад, все дальше и дальше в кухню, пока я не оказываюсь прижатой к холодной каменной стене со скрученными за спиной руками.

– Похоже, что я сейчас прячусь за чью-то юбку, а, сестренка? – усмехается он, скользя взглядом вниз. – Жаль, что ты не в моем вкусе. А то бы я такое с тобой сделал. Ты бы потом умоляла о продолжении.

Он сжимает мое горло еще сильнее и подается вперед; я издаю вздох и чувствую, как его причинное место касается меня. Мои щеки начинают гореть, а он, ухмыляясь, смотрит на меня сверху вниз. И тут я осознаю, что между нами нет практически никакого расстояния.

– …правда, Мерельда, – вдруг раздается раздраженный голос отца. Наше внимание тут же переключается на дверь, из-за которой доносится его голос. – Хейзел будет переживать, если я не попрощаюсь с ней.

– Чепуха, – говорит Мерельда с холодной насмешкой. – Она уже девочка взрослая. Ты своей чрезмерной любовью ее только избалуешь. Представь, какие у нее потом будут запросы к мужчинам! Пойдем, повозка уже готова. Вот лучше, возьми, это средство сотворит чудо с твоей кожей у глаз, когда предстанешь перед лордом. И поспеши, не заставляй тебя ждать.