Толкователь болезней - Лахири Джумпа

Поначалу он верил, что все это пройдет, что они с Шобой преодолеют отчуждение. Ей было всего тридцать три. Здоровая, полная сил женщина, физически она уже полностью поправилась. Но это не утешало. Только к обеду Шукумар наконец выбирался из кровати, направлялся вниз и наливал из кофеварки немного кофе, который Шоба оставляла ему вместе с чистой кружкой на разделочном столе.

Шукумар собрал луковую шелуху и бросил в помойное ведро поверх полосок жира, срезанных с баранины. Он пустил в раковину воду, вымыл нож и разделочную доску, а затем протер половинкой лимона кончики пальцев, чтобы избавиться от запаха чеснока, — этой хитрости его научила Шоба. Половина восьмого. В окно он видел небо угольного цвета. Хотя уже потеплело и можно было ходить без шапки и перчаток, неровные сугробы еще обрамляли тротуары. Во время последней вьюги снегу намело высотой почти метр, и целую неделю жители района передвигались гуськом по узким тропкам. Этим обстоятельством Шукумар оправдывал нежелание выходить из дома. Но теперь дорожки расширились, и вода постепенно стекала в дренажные решетки.

— К восьми мясо еще не будет готово, — произнес Шукумар. — И ужинать, наверно, придется в темноте.

— Можно зажечь свечи, — предложила Шоба. Она распустила волосы, днем аккуратно свернутые в узел на затылке, и, не развязывая шнурки, стянула с ног полукеды. — Пока есть свет, пойду в душ, — сообщила она, направляясь к лестнице. — Скоро спущусь.

Шукумар отодвинул ее обувь от дверцы холодильника. Раньше Шоба не была такой неряхой. Она всегда вешала пальто на плечики, обувь ставила в шкаф, а счета оплачивала сразу, как только получала. Но теперь она относилась к дому как к гостиничному номеру. Ее больше не волновало, что желтая ситцевая обивка кресла в гостиной не сочетается с сине-бордовым турецким ковром. В плетеном шезлонге на веранде со стороны двора до сих пор лежал нетронутым белый пакет с кружевной тканью, из которой она когда-то намеревалась сшить занавески.

Пока Шоба принимала душ, Шукумар прошел в ванную первого этажа и отыскал в ящике под раковиной новую зубную щетку. Дешевая жесткая щетина повредила десны, и он выплюнул в раковину кровь. В металлической корзинке было много запасных щеток. Шоба купила их однажды на распродаже на случай, если гости вдруг решат заночевать в их доме.

Это было типично для нее. Она предпочитала заранее готовиться к неожиданностям, и приятным, и досадным. Если в магазине ей нравилась юбка, то она покупала сразу две. То же самое с сумочками. Премии она складывала на отдельный счет в банке на свое имя. Шукумар не возражал. Его мать совершенно упала духом, когда умер отец, бросила дом, где Шукумар вырос, и вернулась в Калькутту, оставив сына улаживать дела. Ему нравилось, что у Шобы другой характер. Способность жены продумывать все заранее восхищала его. Раньше, когда она ходила в магазины, в кладовке всегда имелось несколько бутылок с оливковым и кукурузным маслом на выбор, в зависимости от того, какие блюда они готовили — итальянские или индийские. На полках лежали бесчисленные разноцветные упаковки макарон различной формы, мешки с рисом басмати, а в морозильнике — полутуши ягненка или козленка из мусульманской мясной лавки на Хеймаркет, нарубленные и разложенные в полиэтиленовые пакеты. Два раза в месяц по субботам они обходили лабиринты палаток и прилавков по маршруту, который Шукумар в конце концов выучил наизусть. Волочась позади жены под палящим утренним солнцем с холщовыми сумками в руках, он, не веря своим глазам, смотрел, как она накупает продукты, еще и еще, протискивается сквозь толпу, пререкается с мальчишкой, который пока не бреется, но уже потерял несколько зубов, как юный продавец складывает в коричневые бумажные пакеты артишоки, сливы, корень имбиря, ямс, бросает пакеты на весы и один за другим передает Шобе. Даже во время беременности ее не смущало, что все вокруг толкаются. Она была высокой, широкоплечей, с крутыми бедрами, которые, по заверениям ее акушерки, прямо-таки созданы для деторождения. По пути домой, когда машина катила вдоль изгибов реки Чарльз, они неизменно диву давались, как много набрали еды.

Запасы никогда не пропадали. Когда вдруг заявлялись друзья, Шоба умудрялась на скорую руку сварганить блюда, приготовление которых, казалось бы, требовало уйму времени. Она не использовала покупные консервы, а признавала только те продукты, что заморозила и заготовила сама, например маринованные перцы с розмарином или чатни с помидорами и черносливом, которое варила по воскресеньям, стоя у плиты и помешивая кипящий соус. Полки в кухне были уставлены пирамидами стеклянных банок с этикетками в таком количестве, что этих разносолов, как они оба соглашались, хватило бы не только детям, но и внукам.

Теперь супруги все это съели. День изо дня Шукумар, готовя пищу на двоих, опустошал полки с припасами — отсыпал рис, размораживал пакеты с мясом. Он внимательно изучал кулинарные книги жены и следовал карандашным заметкам: использовать две чайные ложки молотого кориандра вместо одной или красную чечевицу вместо желтой. Возле каждого рецепта стояла дата, сообщающая, когда они впервые попробовали это блюдо вдвоем. Второе апреля — цветная капуста с фенхелем, четырнадцатое января — курица с миндалем и изюмом из белого кишмиша. Он не помнил этих трапез, но все числа были вписаны ее аккуратным корректорским почерком. Шукумару понравилось готовить. Благодаря этому он чувствовал себя полезным. Потому что, если бы он не заботился об ужине, Шоба обходилась бы по вечерам миской хлопьев.

Сегодня, в отсутствие света, им придется ужинать вместе. Месяцами они накладывали себе еду у плиты, а потом он уносил свою тарелку в кабинет, ждал, пока пища остынет, и жадно пихал ее в рот. Шоба же шла в гостиную и поглощала свою порцию, одновременно просматривая телепередачи или выполняя с помощью арсенала цветных карандашей корректуру.

Позже вечером она заглядывала к нему. Заслышав шаги жены, он откладывал роман и начинал стучать по клавишам. Она клала руки ему на плечи и смотрела вместе с ним в голубой светящийся экран компьютера. «Не засиживайся допоздна», — произносила Шоба через минуту-другую и отправлялась спать. Это был единственный раз на дню, когда она искала общения с ним, и все же Шукумар стал бояться ее визитов. Он знал, что она принуждает себя заходить к нему. Жена с тоской осматривала стены комнаты, которую прошлым летом они украсили бордюром с марширующими утками и кроликами, трубящими в трубы и бьющими в барабаны. К концу августа под окном появились кроватка из вишневого дерева, белый пеленальный столик с бирюзовыми ручками и кресло-качалка с клетчатыми подушками. Перед возвращением Шобы из больницы Шукумар разобрал мебель и соскреб шпателем со стены уток и кроликов. Почему-то бывшая детская не угнетала его так, как Шобу. В январе, когда он прекратил посещать библиотеку и начал работать дома, он намеренно поставил свой стол здесь, отчасти из-за того, что эта комната его успокаивала, отчасти из-за того, что Шоба ее избегала.

Шукумар вернулся в кухню и стал открывать один за другим ящики стола. Он пытался отыскать свечи среди ножниц, мутовок, ступок и пестиков, которые Шоба накупила на базаре в Калькутте. Когда-то, когда она еще готовила, то давила зубчики чеснока и измельчала плоды кардамона. Он нашел фонарик без батареек и полупустую упаковку свечей для торта. В прошлом мае Шоба устроила ему на день рождения вечеринку-сюрприз. Сто двадцать гостей набились в их дом — друзья и друзья друзей, которых теперь супруги старательно избегали. В ванне во льду дожидались бутылки винью-верде. Шоба была на пятом месяце и пила имбирный эль из бокала для мартини. Она испекла ванильный торт с заварным кремом и украсила его сахарной вуалью. Весь вечер, обходя гостей, Шоба и Шукумар держались за руки, переплетя пальцы.

Начиная с сентября их единственной гостьей была мать Шобы. Она приехала из Аризоны и прожила с ними два месяца после выписки дочери из больницы. Каждый вечер она готовила ужин, ездила в супермаркет, стирала и раскладывала по шкафам вещи. Будучи женщиной религиозной, она соорудила небольшой алтарь на тумбочке в гостевой комнате — рамка с изображением лиловолицей богини и блюдце с лепестками бархатцев — и дважды в день молилась о появлении в будущем здоровых внуков. С Шукумаром она была вежлива, но не приветлива. Со знанием дела, приобретенным во время работы в универмаге, складывала его джемпера. Пришила недостающую пуговицу на зимнее пальто зятя и связала бежево-коричневый шарф, протянув ему подарок без малейших церемоний, словно он невзначай обронил его и не заметил. Теща никогда не говорила с ним о Шобе; однажды, когда он упомянул о смерти ребенка, она подняла голову от вязанья и сказала: «Но тебя даже не было рядом».