Золотой камертон Чайковского - Юлия Владимировна Алейникова

– Ну да. Можно подумать, я отличу клавир от ноктюрна, – проворчала домработница, оставляя в покое раскатанное на столе тесто. – У него концерт, а у меня ужин на двенадцать человек, мне готовить не надо. – Но в кабинет пришлось идти.

Когда Модест Петрович впадал в паническую ярость, как сейчас, а такое случалось нередко, потому что он, как многие творческие личности, был рассеян и вечно терял самое необходимое, всем членам семьи надлежало явиться на место сбора и проявить бурную, хотя порой и бессмысленную энергию в поисках утраченного. После бестолковой суеты и препирательств Лариса Валентиновна находила искомое, как правило, на самом видном месте. После чего вся семья, измотанная и обессиленная, возвращалась к повседневным делам, а виновник этой сумятицы преспокойно отбывал на службу.

– Ох, ну вот же он! – радостно потрясая нотами, воскликнул Модест Петрович, оборачиваясь к семейству. – Лежал прямо на столе, неужели никто не видел? Ларочка, а почему вы до сих пор не готовы? Нам же скоро ехать! Юбилейный концерт! Немедленно собирайтесь, мне что, самому вас всех одевать? Лиза, Илья…

Но в комнате уже никого не было. Семейство, зная наизусть, что им будет сказано далее, в мгновение ока растворилось в глубине квартиры, а спустя час Луша подавала им в передней плащи.

– Ну, с богом, – напутствовала она в дверях Модеста Петровича и даже тайком перекрестила, оглядевшись предварительно по сторонам, не идет ли кто из соседей.

Концерт, посвященный тридцатилетнему юбилею творческой деятельности выдающегося советского композитора Модеста Петровича Щеголева, в Большом зале филармонии прошел с огромным успехом. В первом ряду сидели представители руководства города, видные деятели искусства, члены семьи юбиляра. Второй и третий ряды также были заняты значимыми в городе фигурами, в том числе несколькими известными врачами, а также стоматологом, протезистом, директором крупного гастронома и его уважаемой супругой, представителем Внешторга с семьей, скорняком, директором известного в городе ателье и прочими друзьями, приятелями и знакомыми семьи.

На концерте исполнялись наиболее масштабные и популярные произведения юбиляра. Было множество оваций, официальных поздравлений, речей, цветов. В концерте приняли участие известные на всю страну вокалисты, солисты ведущих театров города, что очень украсило программу.

А затем был банкет в «Метрополе» – пышный, громогласный, роскошный. После чего семейство с самыми близкими друзьями отправилось домой, где состоялось камерное семейное застолье, где звучали самые теплые и искренние тосты и пожелания, где можно было без опаски обсудить прошедший вечер во всех подробностях, посмеяться над напыщенностью Н., над неумеренной говорливостью М., над глупой чопорностью Л. и еще, и еще раз поздравить виновника торжества.

Спать Щеголевы легли под утро, Модесту Петровичу постелили в кабинете. Он очень устал за вечер и удалился на покой еще до ухода гостей. Так что провожать их пришлось Ларисе Валентиновне и усталой ворчливой Луше.

– И что за манера цельную ночь в гостях сидеть? Поели, попили, и милости просим по домам. А тут еще посуду за ними мой. А Иван Игоревич? Это ж надо придумать – посреди ночи во все горло запеть? Соседи, наверное, подумали, что у нас с ума все посходили. Хорошо еще, милицию не вызвали.

– Не ворчи, Луша. А посуду можешь и с утра помыть, иди ложись. Все сегодня устали, завтра будем прибираться, – добродушно посоветовала Лариса Валентиновна, подавляя зевоту.

– Ну вот еще. Не приучены в грязи спать ложиться, – упрямо возразила Луша.

– Ну тогда завтра рано не вставай, я сама кофе подам, и пирожки еще остались. В общем, завтрак не готовь, спи сколько спится, мы сами управимся, – щедро разрешила хозяйка.

– Справятся они, – отмахнулась от нее Луша. – Небось и понятия не имеете, где кофий стоит.

А утром Модест Петрович не вышел к завтраку.

– Луша, Модест Петрович так и не выходил? – спросила с порога Лариса Валентиновна, возвращаясь домой с прогулки.

– При мне нет. Я же в булочную выходила и в гастроном за гречей, – выглянула с кухни Луша. – Но я ему на столе завтрак оставляла, салфеточкой прикрытый, так он нетронутый стоит.

– Гм, – взглядывая на маленькие наручные часики, озабоченно вздохнула Лариса Валентиновна. – Думаю, надо пойти его разбудить. Вдруг он от переутомления заболел, может, его в банкетном зале просквозило или потом на улице, когда в такси садились? Только бы не воспаление легких, – торопливо снимая пальто, волновалась все больше Лариса Валентиновна. – А Лиза с Ильей еще не возвращались?

– Не было пока.

– Луша! Луша! – донесся из кабинета такой пронзительный, истошный вопль хозяйки, что у Луши от страха кастрюля с начищенной картошкой из рук выпала.

– Господи, тута я! Чего так кричать-то, ведь едва от страха не померла. Ой, батюшки! – без всякого перехода заголосила Луша, увидев на диване неподвижного, уставившегося в потолок немигающими глазами хозяина.

– Сердце, это наверняка сердце. Такое переутомление, столько волнений… – бормотала себе под нос Лариса Валентиновна, комкая в руке маленький, насквозь мокрый платочек.

– Конечно, конечно. Наверняка, – согласно кивала, обнимая ее за плечи, Людмила Валентиновна, ее старшая сестра, вызванная Лушей на подмогу.

– Люсенька, если бы он лег в спальне, я бы услышала, я бы успела… А так… Бедный, бедный… Бедные мы, как же мы теперь? А Лизонька с Ильюшей, как нам теперь?

– Ничего, не пропадете, – успокоительно гладила сестру по спине Людмила Валентиновна. – В советской стране живете, не дадут пропасть. Помогут. И с похоронами, и вообще, – кивала она головой. – Такой человек! Такой талант… Да и на книжке у вас небось что-то отложено, а у тебя образование есть. Проживете. Ох, Модя, Модя.

– Лариса Валентиновна, там к вам следователь пришел, приглашать? – заглянула в комнату заплаканная Луша.

– Следователь? Ко мне? А зачем? – все еще всхлипывая, оторвала от платочка красное, порядком распухшее лицо Лариса Валентиновна. – В смысле, конечно, пусть проходит. Люся, как я выгляжу? А впрочем, какая разница?

– Добрый день! Щеголева Лариса Валентиновна? – поздоровался, войдя в комнату, средних лет ничем не примечательный мужчина в штатском костюме и с полевой сумкой в руках.

– Да, прошу вас. А это моя сестра, Людмила Валентиновна. Вы проходите, пожалуйста, садитесь. И извините меня за мой вид, сами понимаете… – прерывисто выдохнула Лариса Валентиновна, стараясь снова не расплакаться.

– Конечно, – сдержанно ответил следователь, присаживаясь. – Разрешите представиться, капитан Рюмин Евграф Николаевич. Сотрудник Ленинградского уголовного розыска.

– Очень приятно. Уголовного розыска? – тут же удивленно уточнила Лариса Валентиновна. – Но я не понимаю… что вам от нас угодно? – У нее даже слезинки от удивления высохли.

– Дело в том, что, как показало вскрытие, ваш муж Щеголев Модест Петрович был отравлен.

– Отравлен? В смысле – умер от отравления? – От обрушившегося на нее несчастья Лариса Валентиновна стала медленнее соображать, и любая тема, не относящаяся к смерти Модеста Петровича, плохо доходила до ее сознания. Но сообщение капитана касалось именно покойного мужа и было столь неожиданным, что тоже требовало осмысления. – Вы имеете в виду, что он отравился несвежими продуктами? Мне еще вчера показалось, что у салата был какой-то странный привкус. Люся, ты не обратила внимания?

– Ваш муж отравился не испорченными продуктами, а редким химическим соединением, которое могло быть добавлено и в салат, и в любое другое блюдо. Скажите, кто-нибудь из ваших друзей, родственников или гостей, присутствовавших на банкете, имеет отношение к химической промышленности?

– Нет, насколько мне известно. Но я не понимаю, если это вещество было в еде, то почему кроме мужа никто больше не отравился?