Полёт Филина - Иван Кочнев

Это не унимался задержанный за бытовое хулиганство дядя Толя с соседней улицы. Его Вадик узнал по голосу. А как не узнаешь, если он через день да каждый день устраивал своей семье пьяный дебош. Вся округа была в курсе их семейных событий, и кто в доме хозяин, и какая сука его жена, кроткая и хрупкая тётя Тоня, и дочки-захребетницы, проститутки будущие. Как только после рабочего дня он пьяным появлялся в конце улицы, так по эстафете от соседки к соседке передавалась весть, и несчастные домочадцы тут же устраивали групповой побег из своего дома. Вот тогда-то дядя Толя и выдавал бесконечные монологи в адрес своих близких. А уж если побег не удавался, тогда начиналось откровенное избиение, и, не выдержав ужасного зрелища, кто-нибудь из соседей вызывал милицию. Отмотав очередные пятнадцать суток на подметании улиц, дядя Толя максимум на месяц становился примерным мужем и отцом, устраивал ремонт разрушенного во время дебоша домашнего хозяйства, восстанавливал разобранный по штакетинам забор, копался в огороде. В общем, золото, а не мужчина.

Обычно, до оформления протокола дядю Толю, как и других мелких дебоширов, держали в клетке, что установлена напротив окошка дежурного. Дежурный словно не слышал его мольбы о справлении малой нужды, и это было одним из методов пытки без применения физической силы, пытки физиологической, пытки унижением.

– Начальник, сколько можно, вызови уже конвойного!..

Вадик же сидел в одиночке, но это была глухая камера, в отличие от клетки здесь была параша, и от этого статус Вадика был выше. Он не какой-то бытовой хулиган, достойный позорных пятнадцати суток, он настоящий ВОР, потому и камера с туалетом, и хоть жёсткая, но кровать, и положенная пайка. Ему здесь даже комфортней, чем дома. Не надо видеть опостылевшую рожу вечно пьяного отца, всегда угрюмую и чертовски уставшую мать. Хотя здесь и холодно, но всё же можно выспаться, и вполне сносно поесть. Не врал, выходит, Генка Шест, когда с зоны вернулся, что в тюрьме тоже можно жить, не врал про воровской удел, главное, как себя поставишь, так и примут. А Вадика никто ещё и не принимал, ни перед кем себя ставить ещё не понадобилось, потому как сидел Вадик в одиночке, потому как малолетку в общую КПЗ для взрослых не посадят, потому как малолеток обычно в райотделе не держат.

"Кто же меня сдал? – терялся Вадик в догадках. – Шкет не мог, с ним я виделся всего раз, а взяли меня только через три дня. Может, Славка Игнатьев, с которым столкнулся накануне нос в нос. Он тогда ещё удивился встрече, да ещё как заорёт на всю округу, это ты, говорит, Филин? А тебя, говорит, ищут повсюду. Пришлось ему оплеуху заехать, чтобы не орал, вот он, сволочь, и сдал меня. Вернусь, утоплю в выгребной яме. Или, может, это Анька Патрушева, вреднючая девчонка. Постоянно при встрече подляны подстраивает. Она как раз и видела, как я домой прокрался, чем не повод для подляны – сдать меня мусорам. Косы-то ей я точно обрежу, чтобы нос не задирала, коза белобрысая. А может, батя? Он ведь как меня увидел, вдруг засобирался куда-то. Нет, батя не мог. Хоть и пропил он всё на свете, и честь и совесть вдобавок, но всё же сын я ему. Нет, это не батя".

Размышления юного сидельца прервал скрип засова…

ГЛАВА 3

Банька была пристроена прямо к дому, так что, распарившись, не надо было бежать через двор, можно сразу попасть в горницу через прорубленную для этих целей дверь. Как раз сквозь дверь в горницу и проникал дух запаренных веников, телесного блаженства и всего здорового, что может дать русская баня человеческому телу.

Вадик и Ильдар, два дружка, бывших одноклассника, распаренные после очередного посещения парилки и со смаком отхлёбывая пенное пиво из массивных стеклянных кружек, предавались банным наслаждениям. Оба были худыми и жилистыми. Ильдар и не был предрасположен к полноте по личной физиологии и в результате неугомонного образа жизни неисправимого бабника и мелкого жулика. Вадик же, напротив, был бы рад поднакопить жирку, да вот принудительная тюремная диета только что откинувшегося зека не позволила вовремя обзавестись дополнительными запасами.

Обстановка в доме была без излишеств, сразу видно, хозяину не до шика, по крайней мере последние годы, и лишней копеечки в карманах пока ещё не водится. Отличительной особенностью интерьера дома были расставленные на полочках всевозможные картинки и фигурки филинов и сов.

– Молодец, брателло, что в своё время сделал эту пристроечку, щас вот есть где косточки погреть, – нахваливал Ильдар хозяйскую хватку своего дружка.

– Да-а! Насчёт косточек это ты правильно заметил. Нынче моим косточкам как никогда веничек не помешает, – распарившись, и, может быть, впервые за последние годы расслабившись, Вадик еле ворочал языком. – Грейся, Ильдар! Вот встану на ноги, отстроюсь, новую баньку оборудую, с предбанником, с верандой. А щас пока временный вариант. Ещё хочу во дворе мангал оборудовать. Мангал не простой, из кирпича, с барбекю и коптильней, типа летней кухни. Вот тогда ваще вдоволь посидим.

– А чертежи на мангал есть у тебя?

– Зачем чертежи? Я и так знаю, как его построю. Я ж ещё пацаном печурку сам сложил, классная печурка получилась, грела хорошо.

– Нет, Вадик, ты не прав. Вот смотри, русская печь, вроде ничего особенного, а всегда печника приглашали, иначе дымить будет, греть неравномерно, или ваще не будет греть. А здесь мангал, причём с коптильней, да ещё из кирпича, в некотором роде печь.

– Где ж я нынче печника-то найду? Печники уж вывелись все.

– Так нынче всяких книг полезных на-издавали, там можно всё найти. И как дом построить, и как баньку оборудовать, и как печь сложить. Так что лучше книжки почитай на досуге, чтобы перестраивать не пришлось. Кстати, как банщик банщику рекомендую, парилку обей фольгой, чтобы тепло вовнутрь излучалось, как в термосе, а затем осиной, а лучше липой, тогда и воздух легче будет.

– Точно! Надо будет так и сделать.

– Вадик, там к тебе мужичок какой-то пришёл, – заглянула к друзьям мама Вадика, – Не хочу его в дом пускать, сам к нему выйди.

Вадик почернел лицом, словно почувствовал что-то неладное. Да и кто к нему, вору-рецидивисту, в столь поздний час зайти может? С соседями общих интересов не имеется, да и спать они уже собираются все. Друзья бывшие не знают ещё, что он на днях с зоны откинулся. Вот только одноклассник Ильдар, с которым ещё со школьной скамьи приятельские отношения складывались, да не только приятельские, что-то большее притягивало их друг к другу, что-то на уровне родственных душ. Только Ильдар, с которым он и с зоны переписывался последнее время, только он в курсе его, Филина, возвращения.

Накинув халат, Вадик вышел во двор. Вернулся он крайне недовольный и подавленный.

– Чё случилось, может помочь чем?

– Нет брателло, сам справлюсь.

– Кто приходил-то? – Не унимался Ильдар.

– Да так, шнырь один, Кешей назвался. Знаешь, его?

– Кеша? Вродь слышал. Под Тарасом ходит, кажется. Чё ему надо-то?

– Привет передал от местной братвы, помощь предлагал. Послал я его, короче. Завязать хочу.

Нежданная, к тому же ещё нежданная именно в этот вечер весточка из воровского мира разрушила дружескую идиллию, и за столом повисла пауза. Выпив ещё кружку пива, гость засобирался домой.

– Ильдар, останься, сам же говоришь, завтра выходной у тебя, побухаем ещё, попаримся.

Очередной заход в парилку разогнал стресс от визита воровского посланника, и друзья продолжили празднество.

Из динамиков магнитофона доносились слова Владимира Высоцкого:

Протопи ты мне баньку по-белому,

Я от белого свету отвык,

Угорю я и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык…

– Ты бы знал, брателло, как же всё-таки сладок аромат свободы, особенно когда только с зоны откинулся, – прорвало, наконец, Вадика. Раньше он ни с кем не делился своими мыслями, своей болью. – На воле и солнце греет теплее, и даже воздухом морозным дышится легче. Не так-то просто удержаться в спец-колонии для малолеток. Там нет законов воровских, там беспредел свирепствует. Это у себя на квартале я шишку держал, а в колонии пацаны покрепче оказались. Да ещё такую прописку устроили, что неделю в больничке провалялся. Зато потом этому Кнуту, козлу вонючему, что зачинщиком был, череп поленом проломил. С тех пор пацаны и зауважали.

– А второй срок?

– Что второй срок? Откинулся с малолетки, героем себя почувствовал. Пацаны в рот заглядывали, когда им байки травил про жизнь тюремную. Да тут ещё Генка Шест объявился. Нечего, говорит, мелочёвкой по сараям побираться. Дела, говорит, надо вести по крупному, брать квартиры побогаче, у торгашей и цеховиков. Барахло у них и так ворованное, так что помалкивать будут, иначе ОБХСС их самих же и загребёт. Мягко стелил, пройдоха.

Ох, знобит от рассказа дотошного,

Пар мне мысли прогнал от ума,

Из тумана холодного прошлого