Старый дом под платанами - Светлана Сорокина

– Возражаю ли я? Конечно же! Ведь в противном случае Алиса станет опекуном Марии, и все твое состояние окажется в моем распоряжении! Ха-ха-ха! – Филипп громко рассмеялся, снова помолодев и «вернув» себе свой возраст. – Конечно, я шучу, черт бы тебя побрал, Стас! А когда, позволь спросить, состоится это важное событие?

– На следующей неделе, свояк. – Сквозь зубы, но с достоинством ответил адвокат, разжигая сигару.

Алиса вмешалась, обратив внимание собравшихся на маленькую девочку, из-за наследства которой мужчины готовы были драться, и лишь воспитание и родственные отношения помогли им закончить опасный диалог миролюбиво.

– Мария хочет вам всем что-то рассказать. Минуточку внимания! – Алиса несколько раз стукнула серебряной ложечкой о чашку. Наступила тишина. Девочка, смущенно расправив, свою пышную розовую юбку, улыбнулась и сказала:

– Я сочинила стихи, когда разговаривала с бабочками и цветами. Моя мама сказала, что это хорошее стихотворение.

После слов ребенка, улыбки слетели с лиц родственников, готовых умиляться детскому лепету. Лишь пожилая дама оживилась и пришла в восторг:

– Я так и знала, что священник ее не выгнал! И ты часто, малышка, видишь твою маму?

– Нет. Не очень.

Матильда не унималась. Ее маленькая шляпка из рисовой соломки, украшенная искусственными цветами, казалось, сейчас взлетит, как мотылек. Любопытство старой дамы взяло верх над чувствами присутствующих:

– Что еще тебе говорила Амалия?

– Сказала, что завтра папа отправится на небеса, и чтобы я слишком не огорчалась, так как его земной путь закончен.

На минуту оцепенение охватило присутствующих. Матильда победоносно посмотрела на всех по очереди, на застывшие эмоции на лицах, явно отражающих искренность чувств, и торжественно изрекла:

– Устами младенца глаголет истина. Завтра!

– Мама, о чем Вы? – Алиса первая пришла в себя. – Это всего лишь ребенок, которому не хватает его матери. Это ведь так естественно! Стас, ты ведь не думаешь, что все сказанное твоей дочерью – правда?

Адвокат молчал. Его взгляд рассеянно блуждал, словно ища, за что зацепиться. Наконец, сделав над собой усилие, он улыбнулся, словно извиняясь, и ответил то, что от него все ждали:

– Конечно, нет. Мария очень впечатлительный ребенок и ей действительно, не хватает матери. Кстати, Алиса, может быть сейчас не вовремя, но хочу выразить благодарность за то, что девочка так часто живет у тебя, и ты пытаешься быть идеальной тетей.

– Ты льстишь мне, Станислав. Однако я действительно привязана к Марии и хочу, хотя бы отчасти, заменить мою покойную сестру.

– Спасибо, Алиса. – Адвокат повторил попытку снова улыбнуться.

– Ты лучше бы не забирал причитающуюся долю с ее наследства, вместо благодарности! – Не замедлил съязвить Филипп, но Алиса снова попросила тишины, указав на ожидающую девочку, при этом успела бросить предостерегающий взгляд на Матильду, захлопавшую в ладоши после фразы сына о наследстве.

Малышка, снова оправив юбочку, стала декламировать стихи:

– Бабочка подружка,Скажи мне на ушко,Какой цветок милее —Тот, что алее или белее?..

Мари Спартали Стиллман “Портрет Эффи Холдинг” 1876 г.

Наконец, семейная идиллия была восстановлена. Маленькая девочка, внесшая смятение невинным рассказом, снова соединила семью. Улыбки и умиление на лицах собравшихся, а затем аплодисменты и радостные крики должны были убедить каждого из присутствующих, что мир восторжествовал, а слова ребенка, внесшие сумятицу – забыты. Жизнь в мелочах повседневности и привычном образе действий, являющая собой образец мещанской безмятежности и благополучия взяла свое: Матильда отдавала распоряжения Эве, Филипп уже играл в мяч с Марией, прислуга убирала со стола, и только отец девочки продолжал сидеть неподвижно, смотря в одну точку.

– Стас, с тобой все в порядке? – Алиса подошла к зятю, взгляд которого, казалось, застыл, а мысли блуждали где-то далеко. Он не слышал вопроса хозяйки дома. Поэтому слегка вздрогнул, когда она дотронулась до его плеча.

– Прости, ты что-то сказала?

Алиса повторила вопрос, но адвокат снова не расслышал. Вместо ответа спросил, переводя взгляд с одного предмета на другой, словно не находя нужного и, наконец, остановив его на серых глазах Алисы, полных сострадания:

– Амалия сказала, что мой земной путь закончен. Понимаешь? Малышка не могла знать таких слов. Амалия – знала.

– Прекрати, Стас. Сейчас дети смотрят телевизор, радио … Они быстро развиваются и они… – рождаются мудрыми. Да, они, как старички – все знают! Это особые дети. Их как-то еще называют…

– Да, дети индиго. Пожалуй, ты права. Просто я недооцениваю свою дочь. Спасибо, Алиса. Ты меня немного успокоила. Немного…

Утро следующего дня было солнечно и приветливо. Еще роса не сошла с газонов, а звук охотничьего рога и радостный лай собак возвестили близлежащие окрестности о начале охоты. Поскольку лес был рядом, охотникам не было необходимости в лошадях, а швейцарская охота – пешие прогулки с собаками в умерено прохладное утро перед знойным днем – ни с чем несравнимое удовольствие.

К двум, уже известным нам мужчинам, присоединились еще трое, приехавшие вечером с детьми и женами на детский праздник. Пройдя мелколесье, охотники разбрелись, увлекаемые азартом вглубь лиственного леса. Раздались отдельные выстрелы. Охота началась.

В это же время в старом особняке под платанами шли приготовления к детскому празднику. Госпожа Алиса отдавала распоряжения Эве, прислуге, а сама занималась украшением террасы и прилегающего к ней сада. В этом ей с удовольствием помогали две молодые женщины – жены охотников и садовник Тим. Множество бумажных гирлянд, фонариков, воздушных шаров было развешано повсюду. Туи и кипарисовики были украшены нежными искусственными цветами, а скульптуры ангелочков, стоявшие на террасе, были дополнены корзиночками с конфетами и орешками.

Подошедшая домоправительница, поймав вопрошающий взгляд хозяйки дома, отрицательно покачала головой. Это означало, что охотники еще не прибыли и дичи пока нет. Как ни старалась Алиса улыбаться и скрывать свои опасения, от Эвы спрятать тревогу было невозможно, – слишком хорошо она знала свою госпожу. «Разве разумно придавать значение словам маленькой девочки? Ведь у детей такая богатая фантазия! Впрочем, год тому назад, она откуда-то узнала, в чем была похоронена ее мать – госпожа Амалия, но всему есть объяснение».

Размышления Эвы были прерваны неожиданно и грубо: кто-то схватил ее за рукав платья, когда она уже собиралась открыть дверь кухни со стороны сада. Сделав свирепое выражение лица, чтобы приструнить наглеца, домоправительница была крайне удивлена, увидев одного из охотников. Господин Шварц почти не мог говорить от волнения и, пытаясь перевести дух, с трудом объяснил ей, путая русские и немецкие слова, что нужно срочно увести детей в отдаленный уголок сада. Раздумывать было некогда. Поняв, что опасения госпожи Алисы, возможно, были не напрасны, домоправительница поспешила выполнить просьбу.

Оставив детей с нянькой в беседке, Эва поспешила вернуться на террасу, и ее взору предстала ужасная картина: возвращающиеся охотники без головных уборов несли на поспешно сооруженных носилках господина Станислава. Госпожа Алиса и садовник уже спешили к ним, а женщины, украшающие террасу, застыли на месте. Смерть незваной гостьей незримо появилась на празднике.

Портрет девушки в голубом

Лондон. Пятнадцать лет спустя, после описываемых событий. В просторной живописной мастерской, прислонившись к косяку окна, перед мольбертом стоит художник. Лицо его заросло щетиной. Взгляд прикован к картине, которую он написал. По лестнице к мастерской бесшумно поднялась изящная женщина с бледным, бесцветным лицом. Она так же бесшумно поставила поднос с едой возле порога комнаты и, вздохнув, тихо удалилась. Через какое-то время женщина снова поднялась, забрала поднос с нетронутой едой и тяжело вздохнув, спустилась вниз. На последней ступеньке она с надеждой обернулась, словно надеясь на чудо, постояла так несколько секунд, затем, прикусив губу, пошла в направлении кухни. В глазах Элизабет стояли слезы.

Художник с печальным видом все так же стоял перед холстом. Казалось, он сросся с портретом, не в силах пошевельнуться.

Это продолжалось уже несколько недель. Его жена знала: когда Ник в таком состоянии, – его лучше не трогать. Ибо где летает душа в это время, известно только самому Господу Богу. Элизабет была понимающей женой. Однако происходящее с ее мужем в последнее время, его странное состояние прострации пугали ее. Все – из-за портрета этой девушки.

Художник вспоминал. До мельчайших подробностей он запомнил день, час, минуту, когда впервые увидел ее – ангела во плоти. Пять лет назад он, Николай Санин, преподавал в колледже искусств. Директор вызвал его к себе в кабинет и предложил взять дополнительные часы на отделении искусствоведения. Он отказался, мотивируя тем, что занят заказами, хотя на самом деле ему было просто не интересно и жаль своего времени, чтобы преподавать живопись горстке студентов, возомнивших себя будущими критиками искусства или его ценителями, что еще хуже. Преподавать будущим коллегам-живописцам – другое дело. Он мог поделиться с молодыми людьми своими наработками, секретами. Открыть то, что с таким трудом познал сам. Заразить их той же страстью к цвету, свету, запаху масляных красок и прозрачности акварели. Мог научить уважать натуру, преклоняться перед мастерами Ренессанса, восторгаться импрессионистами и помочь понять, что никогда никто из них не переплюнет природу – совершенство, созданное Богом. При этом научить их не бояться этого совершенства и творить, как богам, создавая свои миры. А как учить живописи людей, изначально относящихся к его ремеслу, как к необходимому предмету, лишь для зачета? Как можно отдавать бесценные знания и душу снобам, навешивающих ярлыки на имена художников, пытающихся все запихнуть в ящички и расставить по полочкам в алфавитном порядке? Что можно объяснить им, решающим кого из художников назвать гением, а кого предать забвению? Учить пустозвонов, которые будут рассказывать толпе зевак о муках творчества живописца, не зная, что это такое? Нет. Эта мысль была для него неприемлема. Он не возьмет эту группу студентов. Решено.