Ночной бродяга. Часть первая - Джин Га́рду

Раз, два, три, четыре, пять, шесть… забываю обо всем и следую порядку. Передо мной эта девка… Клаудия! Точно, ее зовут Клаудия! Она терпеливо ждала пока Рокамадур придет в себя. Я открыл глаза и молча вернулся в квартиру. На подоконнике в спальне лежала кукла, неподвижно и молча, она молчаливая такая! И глаза вишневого цвета. Ее зовут Клем. Мы познакомились в Фире, у нас за пазухой целая история. Удар был сильным! – глаза мне шепчут. Чертовски верно: я вышел из Белой комнаты, обернулся и увидел в ее чертах куклу из мешковины, с неестественно длинными трехпалыми руками и разноцветными плетеными косичками, повязанными серым платком. Она должна быть одета в пончо из бело-голубой ткани в клетку. Она приехала из Австралии, а в глазах огромных размеров надпись – «Франция». Глаза пуговичные, вишневого цвета. Она танцовщица, она ждет чуда от Франции. Но никто не узнает выдуманную историю этой куклы, она создавалась для одной цели – произнести свое имя и проститься. Куклу зовут Клем.

Я взял с собой австралийку и деньги, целую ясельную группу денег, и вышел к гостье.

Мы втроем идем в казино. Кукла, как обычно, молчит, а Клаудия без умолку рассказывает об этом сказочном казино и его владельце Эдване Дедье. Об этом Ошпаренном. А я шагаю прямо, уверенно чувствуя почву под ногами. Я не сказал Кукле, что подарю ее Клем: спустя столько лет я разорву с ней, с Клем, всякого рода связь и память о нашей жизни вдвоем, и память о той ночи, когда все изменилось, – все отдам Кукле. Начиню ее тряпичную головку тревогой, больным разумом и заботой о делах сердечных. Сейчас – Мир прозы, и мы втроем идем в казино…

Погода была ясная. По дороге нам встретился весь цвет босховского бестиария, словно в последней сцене «In Bruges»3: неслыханных размеров головы, хоботы, копыта, уши, зубы, губы, хвосты, горбы и прочее, прочее, прочее… а еще вампиры, оборотни и всякая другая живность, находящаяся в разных порочных связях – я никак не мог прогнать эти сумеречные образы из головы, потому что мое воображение всячески угнетали и дразнили их портретами с экранов, билбордов, обложек журналов. Бледными вампирскими рожами они облепили здания, которые своей длинной, уродливой тенью съедали наши шаги, принуждая поскорее забежать внутрь. В одном из таких домов с омерзительной десятиметровой рожей, скрывающей дивный фасад здания, жила Клем. Еще два года назад, когда бледнолицый своим портретом не закрывал нам вид на ботанический сад, я жил вместе с ней в этом доме, в той самой Белой комнате.

Мы пробились сквозь толпу единорогов к парадному, я попросил Клаудию подождать и взбежал на последний этаж, чтобы подарить свою подругу последнему убежищу – своей Клем.

Внутри было пусто – она ушла. Наверное, гуляет в саду.

Я смотрел в окно парадного вниз: на игуанодонов, на утконосов, на разнообразную живность, что толпилась у входа, где Клаудия терпеливо ждала меня, отбиваясь от навязчивых животных-людей-животных. Так мы с Клем отбивались от разъяренных мужчин не «облегченной» судьбы, в туалете кафе «Эсквайр», в котором висела табличка «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Поскольку мы были единственные нетитулованные посетители кафе, за прелюбодеяние в общественном месте нас жаждали вздернуть. Сей ублюдочный феодализм я попытался оспорить, впопыхах натягивая на себя штаны, а Клем оглушительно хохотала. Я заявил «дворянам» о своем несогласии с денежной компенсацией военному долгу, предложил вступить в наши ряды и уединиться в других кабинках, но штурм продолжился. Я истерически смеялся, когда эти толстосумы, нелепо покачиваясь из стороны в сторону, пытались меня догнать. Их дамы гневно глазели на нас, а мы со смехом перечисляли основные события, связанные с родом Йорк4 в «Войне Роз»5: смерть Ричарда, побег Эдуарда в Бургундию и другие сведения из Википедии. Готов поспорить, что экскурса в историю Англии они не ожидали, но, надеюсь, что таки «облегчились», не тая на нас зла.

Я поймал себя на том, что вслух рассказываю эту историю Кукле. Она по-прежнему бредила Францией, выпучив свои вишневые глаза.

– Дождешься ее? – спрашиваю. – Скажешь ей, что я буду в казино, попытаюсь выиграть шляпку. Скажешь ей, что это Мир прозы…

Я был уверен, что Кукла все в точности передаст Клем, и мы с Клаудией сможем продолжить путь вдоль стада бегемотов к сказочному, а может, и несуществующему казино, где чокнутые играют на шляпки.

2

Мы идем по мостовой, ноги вязнут в камне, а она болтает о шляпках на омерзительно повышенных тонах.

– Могу сшить пару шляпок для ваших кукол! Могу сшить! Назовите цвет. Головы у них стандартного размера? – спрашивает.

– Взаимоисключающего, – отвечаю.

На секунду Клаудия застыла в недоумении, и в чертах ее лица вырисовалась мордашка милого пони. В какой-то момент я даже задумался над тем, что ответ прозвучал слишком грубо, и мне хотелось сосредоточиться на этой мысли, понять, почему я так отреагировал и почему Клаудия выглядит как пони. Задумался над тем, почему в казино играют на шляпки и требуют денег, и почему их требуют именно от меня, и зачем я иду туда? Но в тот день, в тот самый день любое размышление приводило меня к Миру прошлого. Я иду в казино, потому что мне нужно идти – это движение вперед. Беги, Рока, беги! Только что ты нашкодничал, подлец! Что за игры с куклами? Будь мужиком и позвони Клем.

Мой внутренний монолог прервал тот тип! Он увел их, увел всех, всю ясельную группу. Он перетянул на свою сторону горизонт, как канат, и все деньги ушли к нему. Когда я опомнился, силуэт убегающего вора расплывался в закате. Клаудия?! Клаудия и не заметила ничего, продолжала трепаться о казино, о шляпках, о деньгах на шляпки.

– Услышь меня! – кричу. – Деньги на шляпки ноги делают!

Она замолкла.

Для меня погоня – это погружение в сон: нарастающая тревога перед силой воображения с каждым вдохом открывает взгляду новый мир, пародию на Чудо в том понимании, в котором мы привыкли видеть свое детство. Я отбиваю об асфальт сердце, как баскетбольный мяч, – надежда расщепляется на миллионы беспокойств – ускоряю шаг – мне нечего терять – этот гад забрал все – все мои деньги – я тяну руку – не достает всего пару сантиметров – позади кричит Клаудия – небо вспыхивает красным – падаю – кричу от боли – ясельная группа обступает меня – зажав деньги в кулак, он бьет меня по лицу и испаряется – тянусь за баскетбольным мячом, взлетевшим до небесного купола, – делаю усилие над собой – продлеваю шаг на миллиметр – вступаю в новый мир – настигаю вора у порога – Клаудия кричит позади: «Это казино!» – вор падает без сознания – я держу его за волосы – стучу его головой о косяк гигантской двери – бью его с безумным усердием – бью его за Клем, за Друга, за Брата, за Отца – двери открываются – целая толпа хиппи втаскивает бездыханное тело внутрь – я не отпускаю…

Боязливые люди отвели меня подальше вглубь зала. Клаудия преспокойно подходит к телу вора, тот валяется – ни шороха… думаю, она психически нездорова… его кожа морщится от засохшей крови, на голове воспаляется открытая рана, он почти не дышит. Она разжимает кулак вора и берет все мои деньги, вся ясельная группа чешет за ней. Огромная толпа таращится. Наплевать на это! Вор лежит неподвижно, а меня по-прежнему держат за руки, и все трусливо молчат.

Клаудия исчезла. Клянусь: никогда-никогда не шить ей куклу, теперь мы связаны навеки. Рока купился на человеческий взгляд. На рожу милого пони в ее чертах, на глупость про шляпки и казино… Клаудия взяла куш! Я самый богатый реставратор подушек в истории – и меня обокрали. Здравствуй, самый богатый реставратор подушек!

Синий огонек бьет по глазам, сквозь пелену слез я вижу надписи на стене – очень много надписей, вижу одинокие столы, держащие, как атланты, горы шляпок, вижу множество лестниц на второй этаж, расставленных архитектором с такой небрежностью, с какой дети переставляют фигурки на шахматной доске. И свет в зале исходит снизу, из-под ног. Эти люди здесь живут? Вид у них такой сопливый.

Созерцая, я встретил вспыхнувший взгляд. Я понял происходящее не сразу. Судорожно заглядывал в глаза окружающим, искал отзывчивости, понимания, но видел лишь огоньки, синие и красные, – программа релаксации. Синий мигает со счетом раз-два, красный вспыхивает только на три… раз… два… три… Среди огоньков блеснули глаза! Их огонь согревал меня три года кряду. Столь знакомые и горячо любимые… за доверие, за желание распрощаться, за оставшуюся надежду на возвращение домой. Она держала мою подругу у сердца, а та молила: «Отпусти! Отпусти во Францию!», а я в ответ прошептал: «Отпустил».

Клем протянула куклу. Клем. Последнее ребро в моем животе. Клементина Доре. Клем протягивает Клем. Я бессилен, страх сжирает меня при этих звуках, будто чума, слышу «К», и это значит Клем. Та, что бросила меня на обочине два года тому назад, которую я не видел и не знал все эти два года, – протягивает куклу. Будто контрибуцию, выплату, признание отсутствия… Клем сшила Рокамадура два года тому назад. Клем протягивает Рокамадура Рокамадуру. Я должен был сшить Клем ей в ответ.