Любовь и так далее - Джулиан Барнс

ОЛИВЕР: Шестерых, кроме Сименона? Легко. Магритт,[7] Сезар Франк,[8] Метерлинк,[9] Жак Брель,[10] Дельво[11] и Эрже,[12] создатель Тинтина. Плюс — в качестве pourboire[13] — пятьдесят процентов от Джонни Холлидея.

ДЖИЛИАН: Перестаньте! Что один, что другой — оба хороши. Никто же не понимает, о чем вы, вообще, говорите. Знаете, что? По-моему, нам следует объяснить ситуацию.

СТЮАРТ: Оба хороши. По-моему, это спорное утверждение. Тем более при сложившихся обстоятельствах.

Хотя я согласен. Кое-что следует объяснить. На самом деле, Френк Айфилд был не австралийцем. Может быть, он жил в Австралии, но родился он в Англии. В Ковентри, если на то пошло. И пока не закрыли тему: «Я помню тебя» — песня Джонни Мерсера, написанная лет за двадцать до Айфилда. Почему, интересно, снобы от культуры всегда с презрением отзываются о вещах, о которых понятия не имеют?

ОЛИВЕР: Объяснить ситуацию? А нельзя это как-нибудь отложить до Dies Irae,[14] пока какой-нибудь гидро-пенисуальный зловредный черт не проткнет нас своим измерительным стержнем, а ящер с головой летучей мыши не намотает наши кишки на лебедку? Объяснить ситуацию? Думаешь, нужно? У нас тут не семейное телевидение, и уж тем более — не римский Сенат. Ну, хорошо. Убедила. Тогда я первый.

СТЮАРТ: Почему это Оливер первый? Как это типично по-оливеровски. Тем более любой специалист по маркетингу знает, что первый рассказ всегда запоминается лучше.

ОЛИВЕР: Чур, я первый. Чур, я первый.

ДЖИЛИАН: Оливер, тебе сорок два. В таком возрасте «чур» уже не говорят.

ОЛИВЕР: Тогда не улыбайся мне так. Чур. Чур, чур, чур и еще раз — чур. Ну, давай, рассмейся уже. Ты же хочешь. Пожалуйста. Ну, пожалуйста.

СТЮАРТ: Если это — альтернатива для средних лет, то я выбираю последнее. Формально или неформально.

ОЛИВЕР: Ага, маркетинг! Моя всегдашняя ахиллесова пята. Ну, хорошо, пусть начинает Стюарт, если ему это принципиально. Начинающий эстафету первым несет палочку истины. Только смотри, не урони ее, Стю-малыш! И не выбегай за пределы своей дорожки. Ты же не хочешь, чтобы нас всех сняли с соревнований уже на первом этапе. Дисквалификация нам не нужна.

Ладно, пусть первым будет Стюарт. Мне все равно. Но у меня есть одна просьба, и вовсе не из эгоманьячных соображений, своекорыстия или правил маркетинга, а исключительно на основании этикета, искусства и страха перед банальным. Пожалуйста, не называй следующую главу «Как все было». Пожалуйста, не называй. Я тебя очень прошу. Ну пожалуйста.

2. Как все было

СТЮАРТ: Я не уверен, что смогу хорошо рассказать. Обязательно где-нибудь собьюсь и начну пересказывать события не в том порядке. Но вы уж, пожалуйста, потерпите и не судите строго. Потому что мне кажется, так будет правильно — чтобы сначала рассказывал я.

Мы с Оливером вместе учились в школе. Он был моим лучшим другом. Потом я работал в клиринговом банке. А он преподавал английский как иностранный. Я познакомился с Джилиан. Она была художником-реставратором. Она и сейчас художник-реставратор. Мы познакомились, мы влюбились друг в друга, мы поженились. Я ошибочно думал, что это — конец истории, хотя это было только начало. Я так думаю, я не единственный. Многие совершают такую ошибку. Слишком много мы смотрим фильмов и слишком много читаем книг, мы слишком верим родителям. Все это было давно, десять лет назад, когда всем нам было чуть-чуть за тридцать. Теперь нам… нет, вижу-вижу, что вы вполне в состоянии подсчитать самостоятельно.

Она ушла от меня к нему. Вернее, Оливер ее увел. Просто взял и увел. Сделал так, чтобы Джил в него влюбилась. Как? Не знаю и знать не хочу. Ни сейчас не хочу, ни тогда не хотел. Одно время, когда я начал что-то подозревать, меня мучил вопрос: спят они или нет. Я и у вас спрашивал, помните? Умолял, чтобы вы мне сказали. Буквально напрашивался на однозначный ответ: они ведь спят, правда? Я помню. Но вы мне тогда ничего не сказали, и теперь я вам очень за это признателен.

Я тогда был слегка не в себе. Но это вполне объяснимо, правда? Меня можно было понять. Я боднул Оливера головой в лицо и сломал ему нос. А в день их свадьбы я заявился без приглашения в ресторан, где они отмечали событие, сам того не желая, устроил сцену и испортил им праздник. Потом я уехал в Америку. Устроил так, чтобы меня туда перевели от фирмы. В Вашингтон. И что самое забавное, единственный человек, с кем я поддерживал связь из оставшихся в Англии, — это мадам Уайетт. Мать Джилиан. Единственный человек, который был на моей стороне. Мы переписывались регулярно.

Потом я ездил во Францию, чтобы с ними увидеться. Вернее, чтобы увидеть их. Потому что я-то их видел, а они меня — нет. Я видел тот показательный бой, который они устроили посреди улицы. Оливер ударил ее по лицу, а все соседи делали вид, что не смотрят на них через щелочки в занавесках. И я в том числе. Я стоял у окна у себя в номере, в маленькой деревенской гостинице прямо напротив их дома.

После этого я вернулся в Америку. Даже не знаю, чего я ожидал от той поездки — и что она мне дала, — но одно знаю точно: мне она не помогла. Стало ли хуже? Не знаю. Но легче определенно не стало. Наверное, все дело в ребенке. Ребенок меня добил. Если бы не ребенок, может быть, все обернулось бы по-другому.

Не помню, говорил я вам или нет, что после того, как мой брак распался, я стал покупать секс за деньги. Мне вовсе не стыдно в этом признаться. Пусть другим будет стыдно, что они так со мной обращались. Проститутки называют свою работу «делом». «Ну что, делаем дело?» — таков был обычный вопрос, предваряющий все остальное. Не знаю, говорят они так до сих пор или нет. Я больше не пользуюсь их услугами.

Но вот что важно. Как деловой человек, я делал дела на работе, а после работы делал дела для удовольствия. Я хорошо знаю мир бизнеса и хорошо знаю мир платной любви. Люди, которые в этом не разбираются, думают, что и там, и там все происходит по волчьим законам: человек человеку волк, пожирай других — или тебя самого сожрут и т. д. Они уверены, что мужчина в сером костюме только и думает, как бы тебя облапошить, и что хорошенькая проститутка, приятно, хотя и слегка чересчур пахнущая духами, непременно обернется бразильцем-транссексуалом, как только ты выложишь свою кредитку. Но вот что я вам скажу. Как правило, ты получаешь именно то, за что платишь. Как правило, люди делают именно то, что обещали сделать. Как правило, сделка есть сделка. Как правило, людям можно доверять. Я не имею в виду, что нужно верить всем безоговорочно и оставлять на столе открытый бумажник. Я не имею в виду, что нужно подписывать чек без проставленной суммы и, опять же, оставлять его на виду. Но ты знаешь, чего ожидать и что ты в итоге получишь. Как правило.

Нет. По-настоящему тебя предают друзья. Те, кого ты любишь. Предполагается, что любовь и дружба раскрывают в людях все самое лучшее. Но у меня был печальный опыт. Доверие ведет к предательству. Можно даже сказать, что доверие провоцирует на предательство. Я испытал это на себе, научился на собственном опыте. Вот как все было со мной.

ОЛИВЕР: Признаюсь, я задремал. Et tu?[15] О, нарколептический и стеатопигий Стюарт, человек сумеречных, сиречь расплывчатых понятий и Weltanschauung,[16] сложенного из «Лего». У меня предложение: давайте смотреть с позиции долгосрочной перспективы. Чжоу Эньлай,[17] мой герой. Как вы оцениваете влияние великой французской революции на мировую историю? На что мудрый человек ответил: «Еще рано подводить итоги».

Или, если уж не такой олимпийский или конфуцианский взгляд, то давайте хотя бы выберем некую перспективу, некий оттенок, некое оригинальное размещение красок, о'кей? Жить — все равно, что писать роман, историю собственной жизни. Мы все именно так и живем — как пишем. Но, увы, публикации достойны немногие. Опасайтесь нагромождения сентиментального вздора! Вы нам не звоните. Мы сами вам позвоним… хотя, нет. По здравому размышлению, мы вам тоже звонить не будем.

И не судите Оливера строго, не надо делать поспешных выводов — я вас уже предупреждал. Оливер — не сноб. Во всяком случае, не в буквальном смысле. Дело не в содержании этих романов и не в социальном положении их героев. «История вши бывает не менее увлекательной, чем история Александра Македонского — все зависит от мастерства рассказчика». Несокрушимая формула, вы согласны? Необходимо чувствовать форму, уметь контролировать повествование, отбирать лучшее, убирать все излишнее, пропускать несущественное, делать акценты на главном, правильно распределять материал… иными словами, это должно быть произведение искусства. Это грязное слово из девяти букв — искусство. История нашей жизни — это не автобиография, это всегда роман. Вот первая из ошибок, которую делают многие. Наши воспоминания — это просто еще одна выдумка. Ну давайте, признайтесь. А вторая ошибка — уверенность многих авторов, что посредством усердного поминовения эпизодов из прошлого, якобы оживленного в доверительной задушевной беседе за кружечкой пива, можно составить повествование, которым проникнется даже самый бездушный и черствый читатель, каковой появляется периодически и неизбежно. И каковой задает вполне правомочный вопрос: и зачем ты мне это рассказываешь? Если для авторской терапии, то не жди, что читатель с готовностью примет роль участливого психиатра. Все это — вежливый способ высказать чистосердечное мнение, что роман о жизни Стюарта публикации не достоин. Я честно прочел главу. По первой главе уже можно судить обо всей книге. Иногда я заглядываю на последнюю страницу, чтобы быть уже до конца уверенным, но в данный момент я на такое себя не сподвигну. И не говорите, что я слишком резкий и категоричный. Но если вы так считаете, то признайте хотя бы, что я, пусть и категоричный, но говорю правду.