Заметки о временах года - Полина Александровна Александровская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
она не чуяла под собой ног и сырой травы, которая босые ступни её омывала
трава молила
он жаждал
она дрожала
звёзды рухнули за горизонт, все желания на неё щедро тратя
в ту ночь она загадала лишь одно
и бежала к осиннику, через плечо на дом и своё детство не глядя
***
каштан цветёт гордо, сирень цветёт пьяно
не я выбирала восточный разрез глаз
но видеть тебя, на тебя глазеть – сама по себе решала
эти глаза и уши влюблены в то, как ты надо мной смеёшься
запрокинув голову и зубы на небо скаля
как только смыкаются челюсти у тебя
смута в облаках и во мне наступает снова
трагедийность, трагичность, трезубец и треволнения –
клацаешь громко ты, пытаясь мне доказать
что слова – родные братья и сёстры, вступившие в половые связи
иначе откуда это неполноценность, калечность
инцестность
их производные-дети неловки и легковесны
слушаю тебя и замечаю, как и в этом чертовски хорош
спор бессмысленно продолжать
твой победный оскал всё решает
когда вдруг слово конец входит в слово начало
и многоточием кончает
– …
зима
Лингвистический анализ текста
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет;
Но с благодарностию: б ы л и.
В.Жуковский, «Воспоминание»
Благодарю,
дорогóй.
Дорóгой
дарю
благо.
Сопутствую
весь путь
пешком
с тобой.
Животворю,
Творитель.
Это
моя жизнь,
живот –
вот.
***
ты не молочная река
не надо меня окунать в себя
если и есть что-то на этом свете
то только вода –
чистая
святая
слишком много ударений в словах
давай на этом поставим точку
по букве в строчку на белых листах
как будто воспитываешь дочку –
чётко
твёрдо
я давно поняла на себе
стихи развратней чем проза
при всей этой миро-духовной бедноте
не хочется быть самой себе как заноза –
совесть.
повесть
в стихах
сон в белом
Во сне, где имитация полёта –
Естественная форма бытия,
Там, где неважно, как и что ты,
Срастается реальность и мечта.
Там дикий сад, в который все приходят,
Где стол накрыт для каждого, и где
Я сяду с краю, на угол, чтобы случайно
Не стать невестой в этой снов стране.
Нам подадут по винной чарке. Кто-то,
Знакомый мне по старым снам,
Посмотрит вдаль, за грань видения и сада,
Поднимет чарку и, не чокаясь, – до дна.
И каждый, кто сидит здесь – пращур, предок,
И каждого я знаю как себя.
Но вспомнить за столом соседа
Мне будет не под силу никогда.
Никто не скажет слова, говорят лишь взгляды,
И это будет долгий и пространный разговор
До самого утра, когда
За горизонтом сада вдруг начнëт вставать луна.
Меня проводят за ворота сада,
Который оставляю тихим и пустым.
Но обернуться не посмею даже,
Подталкиваемая их же взглядом.
Протяжный тихий взгляд мне ощущать
Ещё десятки лет. Так каждый вечер,
Я жду у кромки сна отбытия в тот сад,
Где вся моя родня, где белый стол и лунный воздух.
И чтобы крепче взял меня желанный сон,
Я аметист сжимаю под подушкой.
рождественское
беззвёздная
бездна
надежду
зажжёт
усталый
пастух
свою тропь
обретёт
во сне
неважно,
что я там совсем не был.
я помню,
как охотник его сбил.
стрелою звук меж двух елей –
планета замерла –
я с ней.
на снеге белом красное пятно –
плевок души его –
и всё.
о чём мы думаем
ни о чём
мы уже немного устали
снег нам кажется пылью времен
прикрывшей платформы вокзала
река затянулась стеклом
которое не отражает течение времени
небо стало серым листом
той поры, когда бумагу варили из ткани
на ровном пространстве степей
пиши мне тропинками дня
о том, что бог есть
иначе
под тяжестью белого сна
я скоро об этом забуду
***
мне всегда казалось,
что он – ребёнок,
даже если, заходя в комнату,
заставала его за вешанием шторок
наверху высокой стремянки –
за него не боялась,
я ведь ему не мать.
а что ещё оставалось?
путем через постель и быт
возвела его в ранг поэта,
выше меня – поэтому
не нуждающемуся в писанине и чтении
на этом мой жизненный опыт был избыт,
а ребенок с верхушки стремянки
проповедовал искусство самого низшего
***
Зарисую тебя в памяти
На белом листе кровью
Мне рисунок уже не исправить
Он сразу вышел законченным
Так я тебя вспоминаю
В потребности консервировать:
Свой почерк, твои молчания,
Наши несросшиеся фамилии
осень
***
всем стихам уже столько лет
что кажутся мудрее меня
как сказать ему слово нет
если даже рот открывать нельзя
ну не браться же за перо
не писать по белому синим:
как же быть одинокой легко
так ли старость вдвоём мы примем?
***
ведь это поле есть
да это поле есть
оно видно из космоса и выглядит ничуть не хуже других полей
окружённое травяным берегом
летом зелёное
зимой белое
поле на котором мой дед
отправляясь за лес на рыбалку
своими стопами проложил длинную размашистую подпись
сползающую за горизонт
ты не знаешь с какой радостью
с сердцем в согласии
я спешу туда
пешком по дороге под взглядом взрослеющих сосен
и вот дом
для меня навсегда белёсый
этот путь проделав в миллионный раз в своей памяти
я издали вижу поле и тропинку
прощальное письмо моего силача-великана
***
мой дедушка весь вечер за бабушкой
потерянные шпильки собирал
летом дедушку оплакали,
и по осени волосы опали как листва
меня не трогает наш призрачный
вчерашний ночной разговор,
сейчас меня волнует больше:
ты в старости будешь ходить так за мной?
с ахматовой
я весь вечер сидела и слушала
как шаги твои не раздавались во тьме
это было так сладостно-скучно
отвечать тебе где-то в уме
я раскрыла окно и послушала ветер
где-то сильно клонило деревья ко сну
и казалось, что каждая веточка
мне с тобой предвещает ночную грозу
***
ты снова меня оставил,
прикрыл за собою двери
нет, ты меня не ранил,
ведь уже убил на рассвете
я
