Требуется чудо (сборник) - Сергей Абрамов

— Когда хотите.

— Но я ж только что купалась…

— Значит, в следующий раз.

— Через час?

— Когда хотите.

— А если все это кончится, вся эта ваша галлюцинация, и я поеду в Крым, то там я смогу плавать, как дельфин, как кит, как рыба-пила?

Свен засмеялся. Первый раз за все время! Смех у него оказался сухим, как кашель, но это был никакой не кашель, а именно смех, Зойка ни на секунду не усомнилась, даже обрадовалась: Господи Боже ж ты мой, оттаял, оклемался спящий красавец!

— Вы торгуетесь, как на базаре, — сказал Свен. — Я не ведаю, что случится, когда эксперимент закончится.

— Для чего-то ж вы его ставите…

— Хочу открыть вам глаза.

— Ну откроете, а дальше? Будем ими хлопать и точить слезу: мол, хотеть научили, а мочь — сами валяйте, да?

— Не понял, простите. Хотеть значит мочь.

Зойка усмехнулась:

— Хотеть, мочь… Слова все… Знаете, есть байка — про три состояния человеческого «я». Первое: хочет, но не может; второе — может, но не хочет; третье: может, но сволочь. Вам какое состояние поближе, а, Свенчик?

— Зоя, давайте не будем обижать друг друга. Эксперимент в самом начале, мы еще никого и ничего не видели. Походим, посмотрим, подумаем вместе…

— Вместе?

— Я же назвал вас лакмусовой бумажкой… Пошли, Зоя, время торопит.

— А куда пойдем?

— Куда хотите. В океан, например.

— Так же… вода!

— Для вас. И то — пока вы хотите. А расхотите и… — Он не договорил, поймал еще влажную Зойкину ладошку, еще хранящую соленый привкус прибоя ладошку и потянул за собой.

Зойка, ошарашенная, оглушенная, отупевшая — что еще на «о»? — пошла за ним, и они торжественно вступили в океан, в литую волну, с гулом паровоза накатившуюся на них, но то была не волна вовсе, а просто упругая и абсолютно сухая темнота, которая придавила их на миг, но тут же отпустила. И свет по глазам ударил, и грохот по ушам вмазал, и Зойка зажмурилась и заткнула пальцами уши, потому что чересчур резким оказался для нее переход из тишины и черноты атлантической ночи… во что?..

А кстати: во что?

А в среднерусский родной пейзажик, а в левитановско-шишкинское раздолье, а «в березку нашу белую и в наш кудрявый клен», как поет в далеком городе Большого Яблока певец-эмигрант, измученный непосильными приступами ностальгии. И вроде бы совсем не по-русски звучит это: переход «во что» — переход «в березку», но что поделаешь — святая правда. Из океанской волны в пустоту шагнула смелая Зойка и с колес врезалась в нечто жесткое и малоподвижное, на поверку оказавшееся именно березой.

Вот вам пошлые шутки нуль-транспортировки!..

Удар случился несильным, но нежданным. Зойка села на траву и принялась постепенно приходить в себя. Именно постепенно, поскольку это был процесс. Сначала требовалось просечь, что она уже — не на Канарах. Потом, как говорят землеустроители, определиться на местности, то есть увидеть буквально, как устроена земля: березу увидеть, травку всякую, на которой сидишь, другие березы тоже, и елки увидеть, и палки, и речку впереди, и помещичий дворец на взгорье за елками-палками, и кукольный домик на берегу, и каких-то темных клиентов, тусующихся у домика, и Свена, родного сапиенса, который нагло тряс Зойку за плечо и спрашивал:

— У вас все цело? У вас все цело? У вас все цело?

Заладил, блин…

— Все цело, все, — ответила Зойка, потому что процесс окончился. — Где мы?

— Не знаю, — беспечно сказал Свен, усаживаясь рядом и оглядывая окрестности. — Пока это похоже на Подмосковье.

— Пока?

— В любой момент все это может трансформироваться в пустыню или там в тайгу. Только ваше желание я ввел независимым блоком, а остальное…

Не договорил, не успел. Мимо, из ниоткуда взявшись и в никуда свистя, прямо по воздуху, прямо сквозь деревья пронеслась красавица яхта с полной парусной оснасткой и даже с полосатым пузырем спинакера на бушприте. Длинный облезлый киль яхты опасно скользнул над задранной в ошарашке головой Зойки, едва на нее ракушку не скинул. На плоской попе яхты золотом сияла надпись: «Марина». То ли, значит, имя любимой и единственной, то ли легкий намек на морские шири и глади. Над косогором «Марина» плюхнулась на левый бок, посвистела по длинной дуге прямо в рощу у реки и затерялась там столь же загадочно, как и возникла.

— «Летучий голландец», — ничему, похоже, не удивляясь, констатировал Свен. — Буквально.

Земные познания его росли, как в сказке, — не по дням, а по часам. Впрочем, Зойку это не слишком волновало сейчас, сейчас ее совсем иное волновало, посему она спросила:

— Что это было?

— Яхта, — точно ответил Свен.

— Сама не слепая. Почему летает?

— Несовпадение фаз, обычное дело. Фаза одного желания налезает на фазу другого, фазы пересекаются, но друг другу не мешают. То, что для нас воздух, для яхты — вода. Море.

— Моря же не было…

— Для нас не было. А для испытуемого — еще как было! Вон он какой вираж заложил…

— Фаза на фазу… — задумчиво сказала Зойка. — Красиво… А мы сейчас где? В какой такой фазе?

— Не знаю. Тоже чье-то желание.

— Почему оно тогда такое… — поискала слово, нашла, — подробное?

— Мало ли!.. Точнее знают, чего хотят. Лучше воображают. Да и вообще, может, это — массовое желание.

— Что за бред?

— И не бред вовсе. Несколько испытуемых одновременно хотят одного и того же. Детали желаний различны, а суть одна. Суть доминирует, детали корректируются.

— И вся эта фаза… — реальна? Река, яхта?

— Для того, кто хочет, — вполне и факт.

— Попахивает солипсизмом. — Зойка знала очень богатое слово. — Не наша философия.

— А какая ваша? — почему-то обиделся Свен. — У вас на Земле философий как собак нерезаных, и все разные, и все гавкают: кто кого переорет. А общей нету… Общей, кстати, и быть не может… Вот вы, марксисты, — да? утверждаете примат материи над духом. Чушь какая, надо же так ошибаться? Дух — первичен. Первичная идея. Желаемое. Желаемое значит истинное. Мой эксперимент это доказывает.

— Ни хрена он не доказывает, — стояла на своем, то есть на общем, на выстраданном в труде и бою, Зойка.

— У вас говорят: лучше один раз увидеть…

Он поднялся, опять ей руку протянул. Зойка сняла туфли и пошла босиком по траве, как давеча — по песку. Во класс, думала она, только что в океане теплом прыгала, а сейчас можно и в речку, в реченьку быструю, в реченьку тихонькую… Думала о том, как о свершившемся факте, и никаких научных объяснений не желала, не лезла к Свену с разными там «почему?» да «как?». Сейчас «как» волновало ее куда менее, нежели «где». Или «кто». Кто вот те персонажи, которые хотят мчаться на яхте под парусами, кто они и кто эти тусовщики у реченьки быстрой, что эти-то хотят, что нажелали, намечтали, наворожили, что? А таких, этаких, всяких желальщиков, таких хотельщиков-мечтальщиков у нее в отеле — под тыщу, и у каждого — свое заветное, несказанное, потаенное. У Зойки-то — что! — мелочевка для сильно бедных. Океан с мокрым культуристом, слово залетное «Канары» — не лысый ли Сенкевич из телевизора с барского плеча отстегнул?