Психоанализ: учебное пособие - Валерий Лейбин

Обсуждая специфику художественного творчества Леонардо да Винчи, Фрейд не мог пройти мимо загадочной улыбки Джоконды, вызвавшей исследовательский интерес у многих искусствоведов прошлого и настоящего. Его не интересовала физиогномическая загадка улыбки, изображенной итальянским художником на картине, представляющей собой портрет Моны Лизы, супруги флорентийца Франческо дель Джоконде (Заметим, что портрет этот писался на протяжении четырех лет, не удовлетворял самого создателя, считался им незавершенным, не был отдан заказчику и был приобретен для Лувра королем Франции Франциском I.) Фрейда заинтересовало то обстоятельство, что улыбка Моны Лизы на протяжении многих столетий очаровывала как самого художника, так и большинство зрителей и что со времени создания этой картины завораживающая улыбка повторялась на многих полотнах Леонардо да Винчи. Так, своеобразие улыбки Джоконды можно усмотреть в изображении Иоанна Крестителя в Лувре, в картине «Святая Анна с Марией и младенцем Христом». Учитывая эти обстоятельства, основатель психоанализа сопоставил портрет Моны Лизы с картиной, изображавшей святую Анну.

Картина «Святая Анна с Марией и младенцем Христом» трактовалась Фрейдом как художественное изображение синтеза истории детства Леонардо: детали ее композиции объяснялись леонардовскими инфантильными переживаниями, связанными с наличием у него двух матерей. В доме отца маленький Леонардо нашел не только добрую мачеху донну Альбиеру, но и бабушку, мать своего отца, Мону Лизу. Этот факт, по Фрейду, как раз и нашел свое отражение в рассмотренной им картине. Но на картине обе женщины изображены молодыми. Фрейд объяснял это тем, что Леонардо хотел запечатлеть образ двух матерей (родившей его Катарины и воспитавшей донны Альбиеры). С точки зрения детских переживаний художника, обусловленных семейными отношениями, основатель психоанализа истолковал и «Мону Лизу», выдвинув психоаналитическую разгадку улыбки Джоконды, чей образ действительно вызывает раздумья и споры у искусствоведов всего мира.

Фрейдовское объяснение сводилось к тому, что тонкие и мягкие черты улыбающейся флорентийки Моны Лизы Джоконды отражали ранние леонардовские воспоминания о своей матери Катарине. В улыбке Джоконды запечатлены сдержанность и обольстительность, стыдливость и чувственность, то есть то, что в соответствии с психоаналитическим пониманием эдипова комплекса составляет тайну отношений между сыном и матерью. Эта скрытая тайна, мастерски запечатленная Леонардо в улыбке Джоконды, и является, в интерпретации Фрейда, той притягательной силой, которая завораживает каждого, кто смотрит на эту картину. Эта тайна оказала неизгладимое впечатление и на самого художника: улыбка Моны Лизы Джоконды разбудила в нем воспоминания о матери, о переживаниях первых детских лет, и с тех пор изображаемые Леонардо мадонны имели покорно склоненные головы и необыкновенно блаженную улыбку бедной крестьянской девушки.

О каком детском воспоминании может идти речь? Какое инфантильное воспоминание оказало столь сильное воздействие на Леонардо, что оно нашло отражение в его художественном творчестве несколько десятилетий спустя?

Фрейд обнаружил такое воспоминание Леонардо о раннем детстве, которое содержалось в его научных записях о полете коршуна. Оно сводилось к тому, что Леонардо вспомнил, будто в младенческом возрасте, когда он лежал в колыбели, к нему спустился коршун, открыл уста своим хвостом и много раз толкнул им его губы. Обратив внимание на описанную сцену, Фрейд пришел к выводу, что данное воспоминание Леонардо было нечем иным, как образованной позднее, но перемещенной в детство его фантазией. Но поскольку, по мнению основателя психоанализа, фантазия имеет не меньшее значение для человека, чем реальное событие, то она принимается во внимание с точки зрения возможности извлечения на свет того потаенного, что скрывается за ней.

В интерпретации Фрейда за фантазией Леонардо о грифе (в переводе с итальянского на немецкий язык «коршун» превратился в «грифа») скрывается воспоминание о сосании им материнской груди. Данная фантазия рассматривается им как кормление грудью матери, где мать заменена грифом, что может находить свое подтверждение в священных текстах древних египтян, изображавших божество-мать в виде грифа и называвших эту богиню Мут (фонетическое сходство со словом «мать»). В целом, за фантазией о грифе Фрейд усматривал силу эротических отношений между матерью и ребенком. Описание того, как гриф много раз толкнул младенца в губы, означало, что мать страстно целовала уста своего сына и, следовательно, за фантазией стоят воспоминания Леонардо о кормлении грудью и о поцелуях матери. Именно это воспоминание как яркое впечатление детства отразилось впоследствии в картинах Леонардо, на которых изображена пленительная и загадочная улыбка, затаившаяся на губах многих женских образов.

Из истории психоанализа

Познакомившийся с работами Фрейда в 1908 году и в дальнейшем использовавший психоаналитические идеи в своей деятельности протестантский пастор О. Пфистер усмотрел в луврской картине «Святая Анна с Марией и младенцем Христом» нечто такое, что, несомненно, импонировало основателю психоанализа. Он увидел в одеянии Марии контур грифа как символ материнства и отметил загадочность картины, в которой накинутый на Марию странным образом платок одним концом, напоминающим хвост птицы, как бы направлен в рот младенца, как это имело место в детской фантазии Леонардо да Винчи. В свою очередь, швейцарский психотерапевт Юнг, восхищавшийся фрейдовской работой о Леонардо да Винчи в то время, когда был еще увлечен психоаналитическими идеями Фрейда, также увидел в луврской картине изображение грифа. Но, в отличие от Пфистера. он усмотрел клюв грифа в другом месте, в районе лобка.

Это свидетельствует о том, какие новые возможности открываются перед человеком при восприятии реального мира, когда он смотрит на него иными глазами по сравнению с теми, кто незнаком с психоаналитическими идеями. Но это может служить также наглядной иллюстрацией того, как и каким образом разделяемые человеком идеи оказывают воздействие на его визуальное восприятие внешних объектов, включая произведения искусства, и соответствующую интерпретацию их. Поэтому нет ничего удивительного в том, что патографическое исследование жизни и творчества Леонардо да Винчи осуществлялось Фрейдом именно сточки зрения ранее сформулированных им психоаналитических идей. В соответствии с ними специфическим образом трактовались исторические факты и обосновывались те или иные гипотезы.

Такое прочтение смысла леонардовских полотен основывалось на психоаналитическом видении тесной связи между семейными отношениями и направленностью творческой деятельности художника: между ранними инфантильными переживаниями, воспоминаниями детских лет и содержанием художественных произведений. В известной степени можно, конечно, установить такие связи. Но сами по себе они далеко не всегда ведут к созданию уникальных произведений искусства, завораживающих всех тех, кто с ними соприкасается. Такие связи способны внести дополнительные штрихи в понимание творческой деятельности художника и прототипов его персонажей. Но в данном случае создается впечатление, что сексуальный подтекст трактовки леонардовской «Моны Лизы» и психоаналитическая разгадка улыбки Джоконды являются не чем иным, как такой интерпретацией мирового шедевра, которая предпринята с целью как бы наглядного подтверждения ранее выдвинутых психоаналитических идей и демонстрации искусства психоаналитического толкования.

В самом деле, если улыбка Джоконды оказала столь сильное впечатление на Леонардо, что с того времени все изображенные им мадонны приобрели необыкновенно блаженную улыбку крестьянской девушки, то как тогда объяснить такие леонардовские полотна, как «Мадонна Литта» и «Мадонна с цветком», выполненные художником задолго до создания «Моны Лизы»? Правда, можно исходить из того, что только в процессе написания портрета Моны Лизы Джоконды итальянский художник вспомнил что-то такое из своего далекого детства, что наложило отпечаток на последующее его видение женских лиц и их изображение в соответствующих картинах. Но тогда следовало бы ответить на вопрос, почему столь сильное переживание детства не всплыло в памяти Леонардо да Винчи значительно раньше, до того, как он достиг пятидесятилетнего возраста? И почему именно Мона Лиза Джоконда вызвала у него такое воспоминание? Нельзя ли предположить как раз обратное тому, о чем писал Фрейд? Может быть, имеет смысл говорить о том, что образ улыбающейся Джоконды вобрал в себя все оттенки, грани, труднопере-даваемые нюансы ранее написанных Леонардо да Винчи улыбающихся мадонн, в результате чего улыбка Джоконды стала настолько же совершенной, насколько и загадочной, вызывающей тем самым постоянную и неугасающую потребность не только в раскрытии тайны этой улыбки, но и в приобщении к ней?