Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

«Не знаю, что я скажу, когда вернусь, — думал Жильбер, — но, по крайней мере, господин Руссо не будет волноваться и сердиться».

Ночь была темная. Было душно, как обычно бывает в первые жаркие весенние дни. Небо было облачным, и в половине девятого даже самый зоркий глаз ничего не мог бы различить в глубине темной пропасти, в которую заглядывал Жильбер.

Внезапно юноша заметил, что ему стало трудно дышать, голова и грудь — в испарине, а это означало слабость и вялость. Осторожность шептала ему, что в таком состоянии не стоит пускаться в рискованное предприятие, требовавшее от него все силы не только для успеха предприятия, но и просто для безопасности. Однако Жильбер не послушался внутреннего голоса.

В нем еще громче говорила сила воли; молодой человек, по своему обыкновению, ее велениям и внял.

Пора было отправляться. Жильбер намотал веревку вокруг шеи (получилось двенадцать витков) и с бьющимся сердцем стал выбираться из окошка, изо всех сил уцепившись за наличник, потом ступил на желоб и осторожно двинулся вправо к окну на лестнице, которую отделяло от окна Жильбера примерно два туаза.

Итак, он переступал по свинцовому желобу шириной не более восьми дюймов, который, хотя и поддерживался железными скобами, вбитыми через определенное расстояние в стену, из-за мягкости свинца едва держался и оседал под тяжестью шагов. Руками Жильбер держался за черепицу, но это помогало ему лишь удерживать равновесие. Если бы он сорвался, черепица не смогла бы ему помочь, потому что пальцам не за что было ухватиться. Вот в таком положении оказался Жильбер во время своего перехода по воздуху, занявшего две минуты, вернее, длившегося целую вечность.

Но Жильбер и не боялся: сила воли его была столь велика, что он не желал поддаваться страху. Он слышал однажды, что канатоходец, чтобы благополучно пройти своим опасным путем, должен смотреть не под ноги, а на десять шагов впереди себя, и если думать о пропасти, то представлять себя орлом, то есть убеждать себя: он может парить над ней, она создана для этого. Кроме того, Жильбер уже применял на практике эти правила, когда много раз пробирался по ночам к Николь, той самой Николь, которая расхрабрилась теперь до такой степени, что позволяет приходит к ней на свидания не по крышам и трубам, а пользуясь ключами и дверьми.

Молодой человек вот так же переправлялся когда-то по мельничным затворам в Таверне и чердачным балкам старого сарая.

Он достиг цели без малейшего трепета и проскользнул на лестницу.

И замер. С нижних этажей доносились голоса Терезы и ее соседок, разглагольствовавших о гениальности г-на Руссо, о достоинствах его книг и благозвучии его музыки.

Соседки прочитали «Новую Элоизу» и сознались, что считают книжку непристойной. В ответ на критику г-жа Тереза заметила, что они не понимают философского смысла этого прекрасного романа.

Соседкам нечего было возразить: не признаваться же в собственном невежестве относительно подобных материй!

Эта беседа на высокие темы велась между дамами, находившимися на разных площадках лестницы. Однако пыл спора был не столь горяч, как жар печей, на которых готовился аппетитный ужин.

Жильбер слушал доводы споривших и в то же время вдыхал запах жарившегося мяса.

Его имя, прозвучавшее в шуме голосов, заставило его испуганно вздрогнуть.

— После ужина, — говорила Тереза, — схожу в мансарду посмотреть, не нужно ли чего дорогому мальчику.

Слова «дорогой мальчик» не могли доставить ему большого удовольствия: он испугался ее обещания навестить его. Впрочем, он сейчас же вспомнил, что, когда Тереза ужинала в одиночестве, она любила подолгу беседовать с бутылочкой: жаркое казалось таким вкусным! А «после ужина» могло означать… часов в десять. Теперь же было, самое большее, без четверти девять. Кстати, после ужина мысли Терезы, по всей вероятности, примут совсем другой оборот и она станет думать о чем угодно, только не о «дорогом мальчике».

Однако, к большому сожалению Жильбера, время шло, а он бездействовал. Вдруг чье-то жаркое стало подгорать… Раздался предупреждающий крик встревоженной кухарки, и все разговоры мигом прекратились.

Все разбежались к своим кастрюлям.

Жильбер воспользовался тем, что эти дамы занялись ужином, и, как сильф, беззвучно проскользнул вниз по лестнице.

Во втором этаже он быстро отыскал желоб, за который привязал веревку, и стал не спеша спускаться.

Он висел как раз между желобом и землей, как вдруг услыхал под собой в саду торопливые шаги.

Он успел вскарабкаться назад, цепляясь за узлы на веревке, и стал высматривать, кто этот злополучный человек, помешавший ему спуститься.

Это был мужчина.

Он шагал со стороны садовой калитки, и Жильбер не сомневался, что это тот самый счастливчик, которого поджидала Николь.

Он обратил все свое внимание на помешавшего ему незнакомца. По походке и характерному профилю под треугольной шляпой, а также по тому, как треуголка была лихо надвинута на ухо, Жильбер узнал славного Босира, того самого капрала, с которым Николь познакомилась перед отъездом из Таверне. Босир тоже настороженно прислушивался.

Почти в ту же минуту Жильбер увидел, как Николь отворила дверь павильона, бросилась в сад, оставив дверь незапертой, и легко, словно юная пастушка, метнулась к оранжерее, куда уже направился г-н Босир.

Это было, по всей вероятности, не первое их свидание, потому что ни он, ни она ни секунды не колебались в выборе места встречи.

«Вот теперь я могу спокойно спуститься, — подумал Жильбер, — если Николь в этот час принимает любовника, значит, она уверена, что ей ничто не помешает. Андре, стало быть, одна! Господи, она одна!..»

В самом деле, стояла полная тишина и не видно было ничего, кроме слабого света в первом этаже.

Жильбер благополучно опустился на землю, но не захотел идти через сад напрямик. Он приблизился вдоль забора к окружавшим дом деревьям, бросился сквозь их гущу, пригибаясь к земле, и, оставаясь незамеченным, подбежал к незапертой двери.

Вся стена была увита плющом, свешивавшимся над дверью, поэтому юношу трудно было заметить. Он притаился и заглянул в первую комнату. Это была просторная прихожая, как он и предполагал, совершенно в этот час безлюдная.

Из этой комнаты во внутренние покои вели две комнаты: одна была заперта, другая — нет. Жильбер догадался, что незапертая дверь ведет в комнату Николь.

Он крадучись вошел в дом, вытянув руки перед собой, чтобы не натолкнуться на что-нибудь в темноте, ведь в прихожей не было ни одного огонька.

Впрочем, в конце некоего подобия коридора была видна застекленная дверь с занавесками, сквозь которые просачивался слабый свет. С другой ее стороны колыхались от ветра муслиновые занавески.