Последнее королевство. Бледный всадник (сборник) - Бернард Корнуэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вульфер велел жителям Вилтунскира присоединиться к армии Гутрума, но тамошний шериф, угрюмый человек по имени Осрик, прочесал южную часть графства, и больше восьмисот человек, не обратив внимания на призыв олдермена, пришли вместо этого к Альфреду. Немало народу прибыло из отдаленных уголков Суморсэта, чтобы влиться в фирд Виглафа, насчитывающий теперь тысячу человек, и многие пришли из Хамптонскира, в том числе гарнизон Бургварда, в котором были Эадрик и Кенвульф, члены экипажа «Хеахенгеля». Оба дружески обняли меня. С ними был и отец Виллибальд, возбужденный и явно нервничающий.
Почти все явились пешком, усталые и голодные, в разваливающейся обуви, но с мечами, топорами, копьями и щитами. После полудня в долине Вилига собралось около трех тысяч человек, и когда я ехал к далеким холмам, где предположительно видел разведчиков датчан, люди всё прибывали и прибывали.
Альфред отправил меня в холмы на разведку, и в последний момент отец Пирлиг вызвался меня сопровождать. Альфреда это, казалось, удивило, он мгновение размышлял, потом кивнул, давая свое позволение.
– Только смотри приведи Утреда домой в целости и сохранности, святой отец, – натянуто проговорил он.
Я молчал, пока мы ехали через все увеличивающийся лагерь, но вскоре мы остались одни, и тогда, хмуро посмотрев на Пирлига, я заявил:
– Вы все это подстроили.
– Ты про что?
– Про то, что ты якобы в последний момент решил отправиться со мной. У Альфреда уже была наготове твоя оседланная лошадь! Ну же, признавайся, чего он хочет?
– Ясно чего, – ухмыльнулся Пирлиг. – Альфред хочет, чтобы я уговорил тебя принять христианство. Король питает огромную веру в мое красноречие.
– Я и так христианин, – ответил я.
– Да неужели?
– Я был крещен, причем дважды, так уж вышло.
– Дважды! Да ты у нас почти святой, а? И как же это получилось, что тебя крестили дважды?
– В детстве мне сменили имя, и моя мачеха подумала, что Небеса не узнают меня под старым именем.
– Итак, – засмеялся он, – в первый раз из тебя вымыли дьявола и влили его обратно при втором крещении?
Я ничего не ответил, и некоторое время Пирлиг ехал молча.
– Альфред желает, чтобы я сделал из тебя хорошего христианина, – наконец сказал он. – Потому что он хочет получить Божье благословение.
– Никак король боится, что Бог проклянет нас, раз я дерусь на его стороне?
– Пойми, Утред, – покачал головой Пирлиг, – наши враги датчане – язычники. Если они победят, то и Христос потерпит поражение. Это не просто война из-за земли, это война из-за Бога. А Альфред, бедняга, – слуга Иисуса, поэтому он сделает все, что угодно, ради своего господина. В том числе попытается превратить тебя в образец благочестия и христианского смирения. Если он сможет поставить на колени тебя, тогда ему будет легко заставить пресмыкаться и датчан.
Я засмеялся. Пирлиг как раз и хотел меня рассмешить.
– Если это так нужно Альфреду, то скажи ему, что я добрый христианин, – разрешил я.
– Я в любом случае собираюсь ему это сказать, – ответил Пирлиг, – просто чтобы подбодрить его, но, по правде говоря, я и сам очень хотел поехать с тобой.
– Почему?
– Потому что скучаю по такой жизни. Господи, как я по ней скучаю! Мне нравилось быть воином. Вот это жизнь! Убивай, делай женщин вдовами, пугай детей! А за все отвечает командир! И скажу тебе, я всегда был прекрасным разведчиком. Мы видели, как вы, саксы, топаете мимо, как свиньи, а вы никогда нас не замечали, пока мы следили за вами исподтишка. Не беспокойся, Утред, я вовсе не собираюсь уговаривать тебя стать христианином, чего бы там ни хотел король.
Нашей задачей было найти датчан, если они находились где-то поблизости. Альфред явился в долину Вилига, собираясь помешать любому продвижению Гутрума в сердце Уэссекса, но все-таки боялся, что датчане воспротивятся искушению уничтожить его маленькую армию и вместо этого обойдут нас, чтобы завоевать юг страны. Это поставило бы нас в трудное положение, в окружении датских гарнизонов.
Этой неопределенностью и объяснялось стремление Альфреда как можно скорее получить известия о врагах, поэтому Пирлиг и я ехали по долине на северо-восток, пока не очутились там, где река поменьше текла на юг, чтобы влиться в Вилиг. Мы поехали по ее берегу, мимо большой деревни, сожженной дотла. Речушка протекала по плодородным землям, но нигде не было видно ни коров, ни овец, а поля остались невозделанными и густо поросли сорняками.
Мы ехали медленно, потому что лошади устали. Теперь наша армия осталась уже далеко на юге. Солнце опустилось низко, хотя было начало мая и дни становились длиннее.
В воде резвилась форель. Один раз мы остановились, услышав какое-то шуршание, но это оказалась всего лишь пара детенышей выдры, которые пробирались к реке через корни ивы. В терновнике гнездились голуби, славки кричали с того берега реки, где-то прерывисто барабанил дятел. Повернув прочь от реки, мы некоторое время ехали молча, пока не оказались в заброшенном саду, где среди розовых цветков кричали вертишейки.
Пирлиг придержал свою лошадь и указал на грязную проплешину на траве – там я увидел отпечатки копыт, присыпанные опавшими лепестками. Отпечатки были свежими, и их было много.
– Похоже, ублюдки побывали тут. И не так давно.
Я посмотрел в долину, но никого там не увидел. Холмы, круто поднимавшиеся с одной стороны, поросли у подножия густыми лесами. У меня вдруг появилось тревожное чувство: мне показалось, что за нами следят, что мы движемся наугад и что волки где-то рядом.
– На месте датчан, – негромко проговорил Пирлиг, и я заподозрил, что его преследует то же чувство, – я был бы вон там. – Он мотнул головой в сторону деревьев на западе.
– Почему?
– Не знаю, Утред, – горько рассмеялся он. – Просто думаю, что ублюдки именно там.
Итак, мы двинулись на восток.
Мы ехали медленно, как будто ничто в мире нас не беспокоило, но, едва очутившись в лесах, повернули на север. Мы рассматривали землю, выискивая отпечатки копыт, однако не нашли, и чувство, что за нами следят, теперь исчезло. И все-таки мы остановились и долго выжидали, чтобы проверить, не следует ли за нами кто-нибудь. Нет, никого, только ветер шелестел в ветвях. Однако я знал, что датчане где-то рядом, – так гончие в темноте чувствуют, когда волки поблизости: шерсть на загривках собак встает дыбом, они скалят зубы и дрожат.
Мы приехали туда, где кончались деревья, и спешились, привязав лошадей. А потом отправились на опушку и стали наблюдать.
И вот наконец мы увидели их.
Человек тридцать или сорок датчан на дальней стороне долины, на лесистом склоне. Наверное, они возвращались из рейда на вершины холмов и, растянувшись длинной цепочкой, ехали через леса вниз.