Сочинения. Том 10 - Александр Строганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разительно переменившийся объект инородного вмешательства в свою очередь оказывает влияние на окружающих, вспомните близких знакомых, не видевших друг – друга добрый десяток лет. Каждая подобная встреча – этап в бесконечном процессе взаимных превращений, именуемых Вами эволюцией.
Вот почему питомцы и их хозяева так схожи между собой.
Вот почему встречаются люди, напоминающие рыб, орлов и т. д.
Метаморфозы величественны.
Погибни все живое, они останутся, и будет продолжаться их движение в ожидании нового наблюдающего.
С раннего детства метаморфозы сопровождают нас, предпринимая новые и новые попытки обратить на себя внимание.
Вспомните – Не пей водицы, козленочком станешь.
Вспомните что угодно из серьезных произведений, вспомните «Аленький цветочек», «Маленького Мука».
Метаморфозы пронизывают большую часть сказок и являются той школой, по окончании которой мы уже воспринимаем их как данность.
Многие из нас остаются глухими к предупреждениям и пророчествам метаморфоз до самой старости, и тогда только, у зеркала, когда метаморфозы кричат о грядущей смерти, обращаются к своему детству и вспоминают все, но уже ничего не могут переменить в себе – жизнь позади.
Есть только ослепительно красивый мужчина в костюме железнодорожника.
Знали бы Вы, досточтимый Стилист, как я нелеп в нем.
Вот теперь я сниму его и лягу в постель.
Спокойной ночи.
Спокойной ночи.
Спокойной ночи.
Как я мог променять все это, все эти свои умозаключения…
Завтра будет очень трудный день.
Вот, кажется, глаза таки закрываются.
Спокойной ночи.
Назад пути нет.
Прощайте!
Прощайте навсегда!
Ухожу на войну!
Надо бы переживать, а я радостно волнуюсь!
Если бы все железнодорожники волновались, поезда не следовали бы по расписанию.
Интересно, а падал ли в своих мыслях Женечка Хрустальный?
Нет, думаю, что нет!
А. Может быть, это и сгубило его?
Надобно будет подумать над этим, если вернусь.
Если вернусь тем же.
Но, так не бывает!
За все нужно платить!
Готов платить!
В путешествии этом главное – не отвлекаться.
Буду прокручивать в голове сюжеты с фотокарточек.
Если что-нибудь забуду, подсмотрю.
Для этого взял их с собой.
Письмо теперь запечатаю и брошу, чтобы потом не передумать!
Чтобы Вы непременно получили его и полюбовались бы мною в этом костюме, в ночное время, при мягком искусственном свете.
Обратите внимание на бланки.
Отрываю от сердца.
Никак не могу сделать первого шага!
Все, заклеиваю конверт.
Прощайте!
Прощайте!!!
Падший ангел.
Прощайте!
Письмо одиннадцатое
Досточтимый Стилист!
Теперь, когда все позади, сидя нагишом посреди комнаты (ноги в тазу, наполненным горячей водой, что еще не имеет отношения к самоубийству, самоубийство предполагает держание в тазу рук), приступаю к описанию того, что же за метаморфоза произошла со мной.
Того, что Вы в Вашем, а в недалеком будущем, «нашем» мире называем лишением девственности или, строго научно, дефлорацией мужчины!
Итак, это случилось.
Нам с Вами уже никогда не стать иными!
Метаморфоза, да еще какая!
Это случилось, брат!
Буду привыкать называть Вас так, как в детстве, помните?
Тем более после ночного моего путешествия, мы стали чуточку ближе.
Я надеюсь.
Хотя, может быть, может быть, с Вами ничего подобного и не происходило, и все Ваши прегрешения – есть плод моей больной фантазии?
Вы же знаете, если путник и выздоравливает, фантазии его все равно остаются больными.
Навсегда.
Ну что же это я все вокруг, да около?
Приступаю к описанию.
Мне не терпится составить его.
Я думаю, что Вам, досточтимый Стилист, понятно мое нетерпение.
Плита с горячим чайником находится рядом, стоит только протянуть руку. Что я, периодически и делаю, так что о самоубийстве пока речь не идет.
К тому же это – не мой способ.
Это слишком очевидный, грубый, что ли, способ.
И сомнений на тот предмет самоубийство это или смерть ни у кого не возникнет, вы знаете, кого я имею в виду.
Впрочем, мысли имеют первостепенное значение.
Но в мыслях-то я собираюсь уйти из жизни не потому, что пребываю в уныние или опустил руки, что и является, собственно, самоубийством.
Не потому, что жизнелюбие во мне растворилось, точно сахар в стакане чаю, что и является, собственно, самоубийством.
Напротив, я полон жизни, я переполнен ею. Во мне так много ее, что я, безо всякого ущерба для себя, готов часть ее отдать во благо и во спасение, что и намерен сделать, что бы, вылечившись самому, вылечить еще и вас.
И это будет понято.
Это не может не быть понятым.
Так что я спокоен, улыбаюсь.
Подлил еще горячей воды.
Приступаю к описанию.
Тем более что времени у меня остается все меньше и меньше.
Надеюсь, что уже сегодня мне будет сообщено решение.
Однако приступаю к описанию.
Мне не терпится составить его.
Было бы странно, если бы такое событие прошло бы для меня незамеченным.
Хотя известны и такие случаи.
Иммануил Кант, например, по свидетельству очевидцев, с одним из них мне посчастливилось дружить некоторое время, Иммануил Кант сказал о театре соития – Масса ненужных телодвижений.
Между прочим, эта фраза пришла мне на память в один момент, и, надо сказать, очень помогла.
Чего уж там говорить, философия – богиня. Прислушивайся к ней, и ты будешь совершать много более осторожные поступки, а, следовательно, иметь меньше неприятностей и болезней.
Когда встретимся, напомните мне, чтобы мы поговорили об этом.
Это важно.
После переодеваний, размышлений и прочих репетиций, я, все же вышел на черную улицу, и пуговицы моего мундира, кроме, конечно, звезд, были единственными источниками освещения.
Три часа, семнадцать минут, двадцать четыре секунды.
Луны, по какой то неведомой мне причине, той ночью не было.
Впрочем, вполне вероятно, что ее закономерно не было.
Вполне вероятно, что это был знак чистого эксперимента.
Согласитесь, это был чистый эксперимент.
Я шел на смерть.
Но Вы же понимаете, что вследствие хода моих мыслей последнего времени, смерть, принятая извне, нисколько не страшила меня. Мало того, она, сама того не зная, облегчила бы выполнение мною самой важной задачи.
Но вот парадокс – оказывается, человек, вполне подготовленный к смерти, в тот момент, когда выходит из дома и попадает в угольную эту реалию неизбежного, все равно испытывает предательский холодок.
По ходу позвоночника, сверху вниз, и, следом, моментально, в руках.
Интереснейший орган, этот позвоночник.
Вроде бы и не умный, весь ум, как вы знаете, содержится в голове, а все чувствует. И сообщает рукам.
А может быть руки и позвоночник не связаны?
Тогда и руки обладают высокой степени интуицией.
Быть может, весь наш организм обладает высокой степени интуицией и представляет собой ничто иное, как космическую антенну?
Итак, в освещении пуговиц и звезд, я иду.
Стараюсь идти тихо, чтобы не потревожить спящих тут и там собак и лисиц.
Чтобы не было скучно, вглядываюсь в силуэты пирамидальных тополей и пальм.
Удивляюсь про себя гигантским папоротникам и секвойям.
Только в этот час можно увидеть их.
Днем их, как Вы знаете, не встретишь в средней полосе России.
Пахнет арбузами и авокадо.
И, почему-то, кумысом.
Наверное, восточный мальчик где-нибудь рядом.
В этот час и в двадцати трех километрах – это «рядом».
Иду.
Размышляю.
Холодок.
Еще недавно цели и задачи моих путешествий были много возвышеннее.
А разве чистый эксперимент – не возвышенно?
Так успокаиваю себя. Но, одновременно с этим, ловлю себя на мысли, что, пожалуй, такого трепета во время следования я не испытывал еще ни разу в жизни.
Падаю.
Падаю.
Вот, теперь бы восстановить в памяти что-нибудь из сюжетов фотокарточек, но они не идут в голову, да и для просмотра – слишком слабое освещение.
Почему-то из головы не выходит Ваша ленинградка.
Почему-то мне кажется, что не такая уж она и старая?
Может быть, она родит Вам (нам) ребеночка?
Не выходит из головы Ваша ленинградка.
У нее нет зеленого пальто?
Нет.
Не выходит из головы.
И голуби.
Летите голуби, летите…
Почему-то, с недавних пор, голубей не стало.
Ворон много, а голубей не стало.
Летите голуби, летите…
Кто-то высказал гадкое предположение, что их съели коллекционеры бутылок.
Гадкое предположение.
Летите голуби, летите…
Мне-то кажется, что они, просто, прячутся от нас.
Вы же знаете, как они умеют прятаться.
Так и будут прятаться, пока мы, наконец, не определимся, кто мы, откуда, и куда идем.
