Княжна - Светлана Берендеева

– Катерина Алексевна, а что ещё-то нужно?

Та улыбнулась.

– Угождать надо своему повелителю во всяком деле и во всякий час, и днём, а пуще того ночью. Ну да вам, девицам, рано знать про это.

– Вот так всегда, – заныла Катеринка, – всё рано да рано. А потом поздно будет.

Екатерина засмеялась.

– Всё в свой срок узнаете. Давайте одеваться.

И правда, жар из тел уже вышел.

Здесь, вдали от царских глаз, можно было облачиться в удобные русские рубахи и понёвы. Сверху накинули большие пуховые платки, чтоб не простыть, и бегом по ледяной дорожке к дому. Ужин был уже на столе, по-московски обилен. Ох, и накинулись девы на выставленные яства! Сами не думали, что так проголодались. Печёные куры, бараний бок с кашей, уха из налимьих печёнок исчезли в мгновение ока. Только когда до пирогов дошли, стали жевать медленнее. Пирогам, правда, тоже честь отдали, да и как не отдать – дивно вкусны они были, прямо во рту таяли. Голицынские стряпухи издавна такими маленькими пирожками славились: корочка тоненькая, нежная, а уж начинки… Даже и не разберёшь, что положено, то ли рыба, то ли грибы, то ли курятина, но вкусно так, что язык проглотишь. И сладких заедок было пребольшое блюдо: крутики на яйцах в масле жареные, пряники медовые, рожки с маком. Так наелись, что дышать тяжело, а глаза всё к вкусноте ещё тянутся.

– Ох и кормят у вас, – вздохнула Катеринка. – И как же ты, Маша, такой худышкой осталась? Знать, не в коня корм.

– Ещё войдёт в тело, успеет, – заступился за Марию кто-то.

В горнице повисло молчание. Смеяться уже никому не хотелось, и ничего не хотелось – наелись.

– Ой, да вы совсем сонные, пойдёмте-ка по постелям.

Няня Ирина принялась расталкивать их, да подымать, приговаривая:

– Ну не нести же вас, таких телушек.

Уложили всех в соседних трёх комнатах, и тотчас стало слышно ровное сонное дыхание и храпоток разомлевших дев.

Хорошо в родном доме: и спать сладко, а просыпаться ещё слаще. Мария лежала, утонув в пуховиках, и смотрела на знакомое с детства цветное окно. Давным-давно делали эти окна в доме заезжие мастера. Всё окошко застлано склеенными встык стеклянными кусочками – синими, красными, зелёными. Сызмальства любила Мария разглядывать эти узоры, всегда что-то новое в них чудилось.

В соседней комнате послышалось шевеление – кто-то проснулся. Мария накинула атласный стёганый халат, сунула ноги в меховые коты. В дверь заглянуло улыбающееся лицо Катерины Алексеевны.

– С добрым утром, Маша. Все ещё спят, который час?

– По солнцу – так девятый на исходе, часы в батюшкином кабинете. Сейчас, Катерина Алексевна, кликну, умываться подадут.

– Нет, подожди, а то разбудим, пусть поспят. Я вот смотрю, окна у вас замечательные, как витражи в соборе, нигде таких в домах не видала.

Мария гордо улыбнулась.

– Да уж, такого дома на Москве нет больше. А вот гляньте, изразцы какие.

Она показала на печку.

– Это ещё при царе Алексее знатный калужский мастер делал. Такие только в Измайловском да у нас.

– Да, дивно. И все разные.

– А вот гляньте, полы какие.

Мария откинула угол ковра.

– Здесь вот берёза северная, а в парадных комнатах – из бука.

Мария сама залюбовалась медовыми переливами волокнистых плашек. Присела, погладила их ладонью. Катерина тоже села, потёрла узорное дерево пальцами, поднесла к носу и хозяйственно спросила:

– Воском с канифолью трёте?

– Наверное.

Мария тоже потёрла пол и понюхала. Пахло мёдом и сосновой смолой.

– Няня у нас мастерица всякие снадобья составлять.

Катерина вернула отогнутый угол ковра на место и неожиданно спросила:

– Мария, скажи, русские меня не любят?

– Почему не любят, с чего тебе вздумалось?

Она безотчётно сказала «ты», наверное от домашнего и простого вида Катерины и увидела в ответ её благодарную улыбку.

– Ну как, почему, ведь я иностранка, да и лютерка.

– Вот глупости! Допрежь всего, ты не лютерка, ты ж крестилась, так что теперь ты уже православная, как и все мы. А что до того, что иностранка – так, чтоб тебе знать, русские цари исстари на иноземках женились, из русских-то боярышень невест царских совсем недавно выбирать стали, не с Алексея ли Михайловича.

– Правда?

Катерина благодарно погладила Марию по плечу.

– Ещё одно есть… Я ведь совсем не знатная. Раньше я была служанкой и натирала такие полы, как этот, стирала, готовила еду.

– Ну, уж это царская воля – кого захочет, того и знатным сделает. Сам светлейший раньше пирогами торговал. Али не знаешь?

– Знаю, сам рассказывал.

Глаза Катерины наполнились слезами.

– Ты такая добрая, Мария. Прости меня.

– За что?

– Я не знала, я думала, любая русская захочет быть царицей. Я не знала, что ты не хочешь за Алексея.

– Ты ж здесь ни при чём. Не ты это придумала.

– Да, да, конечно, не я. Знаешь, я тебе скажу… о, это есть секрет.

Она оглянулась, не проснулся ли ещё кто, и в волнении заговорила по-немецки:

– Это знает только принцесса Наталья и больше никто, но тебе я скажу. Государь хочет со мной венчаться. Он сказал, что хочет снять с себя грех и сделать нашу любовь законной, и чтоб дочки были принцессами.

Она с каким-то непонятным страхом и немым вопросом смотрела в широко открытые глаза своей собеседницы. Мария спросила по-немецки же:

– Когда венчанье?

– О, мой Бог, я забыла русский язык, но ты понимаешь, слава Богу, – она перешла на русский.

– Как ты думаешь, это можно? Ему разрешат?

– Кто ж ему запретить может, он царь, – фыркнула Мария. – Да когда же будет это?

– Не знаю. Скоро. Вот молебен в Успенском соборе за победу российского воинства отслужат, а после и это… Знаешь, я попрошу, чтобы тебя в церковь взяли. Государь хочет, чтоб никого не было, как бы тайно.

– Да что ты, этого не может быть. Цари тайно не венчаются!

– Он сказал так. А свадьбу – после победы над турком.

– Странно что-то. А девичник? Тебе ж девичник надо. Ой, что я, – Мария смешалась, – ты ведь вдова. – Ну, всё равно что-нибудь, а то что ж просто в церковь – и всё?!

– На всё его воля. Я его раба.

Мария задумалась. Не понимала она такого. Раба-то раба, но надо ж по закону, по обычаю.

С крыльца донёсся шум и стал быстро приближаться. В дверь просунулась голова челядинца.

– Боярышня, гонец из Преображенского. Пускать?

– Да ты очумел, что ли? Куда пускать, сюда?!

Голова человека резко исчезла, как бы отпихнул его кто-то, и в двери встал во всей красе усатый молодец в гвардейском кафтане.

– Долго спать изволите, беспокоятся о вас.

Мария даже языка лишилась от такого нахальства, только руками замахала и ногой топнула. А молодец шляпу треугольную с головы стащил, ногу в ботфорте вперёд выставил и шляпой над нею помахал.