Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном - Николай Егорычев

Ректор, проректор и парторг

Во время моего секретарства в парткоме ректором училища был Михаил Андреевич Попов – человек с трудным характером.

У него не сложились взаимоотношения на кафедре со своими преподавателями, и вообще он плохо руководил своей кафедрой. В результате все там переругались, а ведь от морального климата среди преподавателей зависят учебные и научные процессы. Я все думал, как к нему подступиться, и, наконец, нашел форму.

Посоветовавшись с товарищами, мы решили заслушать отчет секретаря партийной организации его кафедры на парткоме. Положение на кафедре подверглось острой критике, и в заключительном слове я, дав отрицательную характеристику работе кафедры, закончил так:

– Товарищи, ведь у вас заведующий кафедры – ректор МВТУ. Как вы можете его подводить?

Попов страшно обиделся. Утром приходит ко мне:

– Поедем в райком партии.

Он вызвал машину, сели, приехали. Заходим к первому секретарю Надежде Николаевне Андреевой, и Попов начинает:

– Вы знаете, Надежда Николаевна, я больше с Егорычевым работать не буду, не могу. Или я, или он должен уйти.

– А в чем дело?

– Вы знаете, он очень критикует меня как ректора, а все-таки за мной МВТУ. Ну как можно работать? Я все-таки постарше его, я участник Гражданской войны, и я не хочу с ним работать.

– Михаил Андреевич, ну все же давайте конкретно, в чем дело? Насколько я знаю, у вас все нормально было. Что случилось?

Попов молчит. Тогда она обращается ко мне:

– Ну а у вас какие вопросы?

– Надежда Николаевна, никаких вопросов нет. Я не знаю, почему Михаил Андреевич сегодня так возбужден. У нас нормально идет работа, никаких претензий к директору нет.

– Ну, раз так, то идите и разбирайтесь, – подытожила она.

Едем мы с ним из райкома, слова друг другу не говорим.

Приехали. Он пошел в свой кабинет, я в свой – мой кабинет был рядом. И вот я сижу и думаю, что же будет дальше? Вдруг он мне звонит:

– Зайдите ко мне, пожалуйста.

Я к нему захожу, он запирает дверь на ключ, и мы начинаем с ним крупный разговор. В общем, мы с ним цапались минут двадцать. Потом он говорит:

– Ну ладно. Давайте чай пить.

Спиртное в МВТУ не пили никогда. Выпили с ним по стакану чаю.

– Ну что, дальше будем работать?

– Да, будем работать дальше.

Пожали друг другу руки и разошлись. Он был действительно очень непосредственный человек, и работали мы с ним хорошо.

И уже потом, когда он серьезно заболел и его надолго уложили в больницу, я все время старался ему помочь. Мы часто навещали его в больнице, тем более у него в то время и жена тяжело заболела. Он мне тогда как-то сказал:

– Вот, Николай Григорьевич, все-таки я тогда был не прав, я теперь понял, что вы не тот человек, за которого я вас принял.

Вот так по-хорошему мы с ним разошлись.

Михаила Андреевича несколько лет не было в МВТУ, но я нигде не ставил вопроса о его освобождении. И хотя были заместители ректора, с ними не хотели работать ни представители ЦК партии, ни Министерство высшего образования СССР. Они понимали, что вопросы МВТУ надо решать только через партийный комитет. Таким образом, нам пришлось заниматься не только партийной работой, но и выполнять административные функции ректора.

Судьба не раз сводила меня с замечательным человеком – Георгием Александровичем Николаевым, проректором училища.

Я запомнил его еще с довоенного времени, когда мы, первокурсники, устроили в аудитории громкое пение в ожидании консультации преподавателя перед каким-то экзаменом. Николаев влетел к нам взъерошенный и возмущенный:

– Вы здесь так шумите, что работать невозможно!

Оказалось, наша аудитория располагалась над его кабинетом. Смущенные, мы сразу притихли, получив замечание проректора училища, который, несмотря на молодость, уже был профессором.

Еще одна встреча с ним произошла на лыжне. Я уже писал, что когда-то был чемпионом Красногорской лыжни среди юношей и в МВТУ продолжал заниматься в лыжной секции. Тренировались мы в Измайлове, где располагалась наша лыжная база. Как-то в воскресенье прошли мы километров двадцать хорошим шагом. Возвращаемся обратно, спешим добраться до теплушки – сдать лыжи и переодеться. А передо мной идет лыжник, не торопится. Я ему:

– Слушай, парень, давай пошире шаг, а то ребята простудятся.

Лыжник прибавил ходу. Приходим, смотрю – а это Георгий Александрович! Я смутился:

– Извините, Георгий Александрович, что я с вами так.

– Да ну что вы, нормально. Мы же на равных…

Георгий Александрович Николаев был у нас беспартийный. Долго мы не знали, в чем дело. Оказалось, что у него при Воронине очень плохо сложились отношения с парткомом. Воронин всячески старался, но так и не сумел выжить его с должности проректора по научной работе.

Как-то вечером я зашел к нему:

– Георгий Александрович, почему в партию не вступаете? Все-таки вы занимаете такое положение, пользуетесь большим уважением.

– Знаете, Николай Григорьевич, если откровенно говорить, я боюсь, что меня не примут. Ведь когда Воронин был, он очень хотел меня вообще выжить из МВТУ, он меня считал недостойным.

– Но сейчас обстановка изменилась.

– Но многие люди-то остались.

– Георгий Александрович, если я вам говорю, что вас примем, я отвечаю за свои слова.

Недели через две он все же подал заявление, и мы его приняли в партию…

Оказался я причастным и к его назначению ректором МВТУ. После Попова ректором стал Леонид Павлович Лазарев. С Николаевым они тоже недружно жили. И когда Лазарева освободили от должности, встал вопрос о том, кому быть ректором МВТУ. Я в это время уже работал в горкоме партии. Мне позвонили из ЦК КПСС:

– Как вы считаете, кто должен быть ректором?

– Я считаю, что Георгий Александрович Николаев.

– Да говорят, что он такой интеллигент рафинированный, что не может принимать решения. У него нет своего мнения, не хватает характера, да и в партию вступил поздно.

– Знаете, у Георгия Александровича характера хватит. Он человек, у которого руки в мягких перчатках, но он может хорошо ухватить, не будет грубо разговаривать, принимая какие-то решения, сгибать людей и решит все сам. Но имейте в виду, что он человек принципиальный и умеет свое мнение отстаивать.

С моей легкой руки он проработал ректором МВТУ более двадцати лет…

Рассказывая о людях, с которыми приходилось сталкиваться во время учебы в МВТУ, нельзя не вспомнить об инструкторе ЦК Иванове. Тогда каждый из пяти ведущих вузов Москвы имел своего куратора из ЦК партии. В частности, нами занимался наш же выпускник инструктор Иванов. Он хорошо знал училище, часто бывал на наших партийных собраниях. От этого инструктора секретари ЦК и заведующие отделами ЦК получали всю информацию о деятельности МВТУ. Иванов был человек, который всегда говорил то, что было на самом деле.

В обстановке культа личности

На партийных собраниях от нас требовали нелицеприятной критики и самокритики. Даже секретарей райкома и горкома – критикуй, сколько тебе хочется, и чем больше, тем лучше. Если партийное собрание шло очень мирно и спокойно, то всегда присутствовавшие на наших собраниях представители ЦК спрашивали:

– Как же так, почему нет критики? Или у вас все идет гладко и хорошо? Наверное, зажимаете?

В обстановке культа личности всех можно было критиковать, кроме Сталина и его ближайшего окружения, которых можно было только превозносить. И все это знали. Поэтому все выступления на комсомольских и партийных форумах или заседаниях заканчивались признанием в любви товарищу Сталину и преклонением перед его гениальностью.

Когда был жив Сталин, то обстановка была такая, что всегда надо было держать ухо востро. Накануне очередной годовщины Великого Октября произошел случай, за который меня в царившей тогда атмосфере «бдительности» могли, конечно, здорово потрепать.

Мы решили обновить портреты членов политбюро. У нас работали два брата – хорошие художники-портретисты. Они купили широкий холст. Мы его специально заказывали, и это стоило довольно дорого. Холст натянули на большие подрамники: портреты Ленина и Сталина были три на четыре метра, потому что их вывешивали на фасаде МВТУ.

И надо же было так случиться, что в тот день, когда вывесили портреты, начался дождь. Ко мне заходит взволнованный Вайтенко, секретарь парторганизации хозяйственных работников.

– Николай Григорьевич, скандал!

– Что такое?

– Посмотрите на портреты!

Я вышел. Смотрю – холст пропитался водой и фон почернел. Что делать? Беда! Я распорядился немедленно снять новые портреты и повесить старые.

Все прошло благополучно. А могло быть и по-другому. Однако никто не пожаловался «куда надо». Только в плохом коллективе могли найтись люди, способные сказать, что с намокшими портретами все было подстроено специально, и тогда нас потаскали бы основательно. Но коллектив не выдал. В коллективе была хорошая дружественная атмосфера, и люди могли спокойно работать без страха за свое положение.