Сказки далеких островов и стран - Ванда Мараховска

— Ты, принадлежащий к роду тех бескрылых существ, что по земле ходят, нам, грифам, трижды устроил пир, все пиры превосходящий. Требуй от нас всего, что твоей душе будет угодно, исполним мы любое твое желание.

Ответил им тогда Ибрагим:

— Занесите меня в край прекрасной Синедур.

— Неизвестен нам этот край, скажи только, где он расположен, в какой стороне света?

— Я знаю лишь, что лежит он в облаках, так высоко, что пешком туда не дойдешь, на лошади не доскачешь, по воде не доплывешь.

Долго советовались друг с другом грифы, но никто из них о таком царстве не слыхал. Тут вспомнили они о самом старом грифе, что в гнезде своем остался, так как летать уже не мог. Может быть, он что-нибудь о Синедур слышал?

Полетели они к нему, спрашивают, об Ибрагиме ему рассказывают, как тот трижды им пир устроил.

Долго молчал гриф, всю свою долгую жизнь припоминая, и в конце концов молвил:

— Страна Синедур? Да, да, теперь я припоминаю. Был я молод, когда прилетел в ту страну. Высоко в небе эта страна, на тучах лежит, льдом скованная. Вечный снег там на вершинах, вихри над пропастями веют.

— Укажи нам дорогу в эту страну, — закричали наперебой грифы своему вожаку. — Мы должны туда Ибрагима на крыльях своих донести. Должны сдержать свое обещание, хоть бы нам и умереть пришлось.

— Я уже слишком стар, дети мои, мне туда уже не долететь, сил у меня не хватит, — говорит старый гриф.

— О многопочтенный! — воскликнули грифы. — Мы возьмем, подымем тебя на своих собственных крыльях вместе с Ибрагимом. Только путь нам показывай.

Так они и сделали. Долго-долго летели они высоко в воздухе, летели через семь рек, через семь морей, высоко над лесами пронеслись, над пропастями пролетели, все выше и выше поднимаясь над снежными вершинами гор. Наконец, спустились на землю у самого дворца Синедур.

Тогда старый гриф обратился к Ибрагиму с такими словами:

— О юноша! Послушай меня. Ты можешь лишь один раз взглянуть на Синедур — иначе вы погибнете оба. Она не проснется тогда от сна, в который впадает ежегодно, как только остывают солнечные лучи, а у тебя дыхание замерзнет в груди, и превратишься ты в ледяной столб. Помни также и о том, что ждать тебя мы можем лишь до той поры, пока солнце не зайдет. Потом нам придется вернуться, иначе мы все также окостенеем от холода. А без нас ты никогда не сможешь вернуться вниз, к людям.

— Так что же, затем я всю землю обошел, на крыльях ваших устремился вверх, под самые тучи забрался, чтобы теперь тут, у самой моей цели, когда должна исполниться моя мечта, отказаться от нее и, один раз лишь взглянув на Синедур, оставить ее и больше никогда не увидеть?

— Ты должен это сделать, если хочешь спасти вас обоих от гибели, — ответил ему мудрый гриф.

— Пусть же будет так, как ты говоришь, дорогой друг, если уж иначе быть не может, — сказал Ибрагим, переступая порог дворца Синедур. Огромные ворота из гранитных скал широко перед ним раскрылись без шума. Шел Ибрагим по огромным залам из пурпурового порфира, проходил по гротам из черного базальта, чеканным медью, золотом и серебром, с зелеными малахитовыми инкрустациями. Ни души нигде не видно было, а тишина стояла кругом такая, что лишь шаги Ибрагима раздавались гулко под сводами залов, вызывая стократное эхо. Через узкие окна просачивалось сюда немного света. В полумраке блестели колонны сталактитов самых причудливых форм.

Прошел так Ибрагим через сто залов, через сто гротов, но не встретил никого на своем пути. Всюду окружала его тишина и пустота, да ослепляло сверканье инея, покрывавшего толстым слоем стены. А холодно тут было до того, что у Ибрагима дыхание на устах замерзало.

Остановился он, наконец, у порога небольшого грота, выдолбленного в горном хрустале. На широком ложе из розового опала лежала тут прикрытая белым пухом Синедур, погруженная в глубокий сон.

Ибрагим приблизился к спящей, перстень со своей руки снял и на палец Синедур его надел. И тогда только решился, затаив дыхание, взглянуть в лицо спящей.

Долго он не мог оторвать от нее очей. Нет, нет, я не буду вам описывать красоту Синедур, никакими словами о ней не рассказать.

Наконец Ибрагим через силу заставил себя оторвать взор от спящей Синедур и отправился к выходу.

А грифы уже с нетерпением дожидались его, окостеневшие от холода, с опущенными крыльями.

— Скорее, скорее, Ибрагим, ночь приближается, скоро месяц осветит горы — и тогда мы погибнем!

Ибрагим взобрался на спину самого большого грифа, еще раз глянул на дворец Синедур, и они полетели вниз — в долину.

Спустились птицы на лужайку с цветами. Ибрагим, живой и здоровый, почувствовав под ногами землю, поблагодарил горячо грифов и отправился в обратный путь.

Проходил он через какой-то небольшой городок, и вдруг до него донесся чей-то оклик:

— Ибрагим! Ибрагим! Царевич Ибрагим!

Это был Аббас, сын визиря. Вы помните, наверное, как остался он в этом городке поджидать Ибрагима и нанялся там в помощники к продавцу лепешек, так как побоялся без царевича возвращаться домой, а последовать за Ибрагимом у него смелости не хватило…

Обрадовался Ибрагим товарищу, рассказал ему о своих приключениях, и с тех пор они продолжали свое путешествие вместе.

Уже совсем неподалеку от их страны дошла до них весть, что какая-то принцесса со своей огромной свитой движется вслед за ними.

Встречные говорили, что красота ее такова, что если кому-нибудь удастся на нее взглянуть, он будет счастлив уже до самой своей смерти. Но до сих пор, якобы, никому такое счастье не выпадало, так как свое лицо она скрывает под густой вуалью. И будто бы по всему свету ищет эта принцесса того, кто разбудил ее со сна в хрустальном гроте и надел ей на палец свой перстень.

— Это Синедур! — воскликнул, услышав все это, Ибрагим и сильнее натянул удила своего коня. А Аббас, услышав все это, чуть не лопнул от зависти.

Вечером пришлось им остановиться, коней накормить да напоить. А вокруг, как назло, ни одного ручейка, ни даже маленького источника, лишь высохший колодец стоит. Заглянул в него Ибрагим, не осталось ли на самом дне капли воды, но темно там, ничего не видно.

— Спущусь-ка я в него по веревке, может хоть в кожаный мешок немного воды набрать удастся, — говорит Ибрагим Аббасу. — А ты, как я крикну, тащи меня на веревке обратно.

— Хорошо, — говорит Аббас, кивая головой, и тут же Ибрагима веревкой обвязывает вокруг пояса.

Спустился Ибрагим на самое дно колодца, в кожаный мешок воды набрал и кричит Аббасу, чтобы тот его начал вытаскивать.

Но Аббас ножом веревку разрезал, на коня вскочил и ускакал. Пусть, — думает он, — Ибрагим там, в колодце, погибнет, а он, Аббас, тем временем к прекрасной Синедур поедет и скажет ей, что это он ей перстень на палец надел и со сна ее разбудил.

Приблизился он к паланкину, что несли слуги Синедур, и закричал:

— О госпожа! Снизойди, взгляни на того, кто тебя в гроте хрустальном разбудил и перстень на твой палец надел.

Синедур сидела в окружении своих приближенных, вся окутанная покрывалом. Велела она Аббасу подойти поближе и так сказала ему:

— Если ты, рыцарь, тот самый смельчак, легко будет тебе ответить на мои три вопроса:

Когда проезжала я по долине, встретилась мне на дороге девочка. — Где твоя матушка? — спросила я ее. А девочка мне ответила: «В поле пошла с месяцем на плече». А где твой отец? — спрашиваю я ее. — «Напускает укротителя на укрощенного», — ответила мне она. Вот ты и объясни мне, что означают эти слова девочки, — сказала Синедур.

— Разгадка простая, — говорит Аббас. — Была ночь. Месяц светил, мать девочки шла, освещенная его лучами. А отец пошел пахать плугом землю — напускал укротителя на укрощенного.

— Не угадал ты, — говорит Синедур. — А сейчас скажи мне, на что вода жалуется, когда ее в котле ставят на огонь?

— На жар, — ответил сын визиря.

— Ну, и на этот раз ты не угадал, — сказала королевна. — А третья моя загадка будет такая: «Всех одевает, а сама голая ходит».

— Монета, — отвечает Аббас.

— Нет, и третью загадку ты не отгадал. Теперь уж я знаю, что ты хотел меня обмануть. Иди прочь с глаз моих, обманщик! — с гневом воскликнула Синедур, — иначе я прикажу своим слугам тебя поколотить!

Но Аббас уже дал шпоры своему коню и пустился наутек.

А что же тем временем случилось с Ибрагимом, — спросите вы, — после того, как злой Аббас бросил его, оставив на дне колодца?

Долго кричал он и звал Аббаса, пока, наконец, не понял, что Аббас его предал, и тогда впал в величайшую грусть. Как же это так, после всех приключений, после того, как достиг он, наконец, страны Синедур, суждено ему погибнуть здесь, в этом колодце, на дне этой ямы? О, судьба к нему видно немилостива, если этот ничтожный рыцарь смог обречь его на смерть!