Самый лучший комсомолец. Том четвертый (СИ) - Смолин Павел

Неслышимый за музыкой выстрел дяди Коли — он в «девятке» штатный снайпер, прямо над моей головой лежит, между прожекторов — перебил срывающему ивент ублюдку руку прямо по локтевому суставу. Музыканты от неожиданности прекратили играть, и визг первых рядов начал передаваться дальше, рискуя превратиться в массовую панику с неминуемой кровавой давкой. Да какого хрена⁈

— Тишина! — рявкнул я в микрофон. — На нас смотрит Его Величество!

Призыв сработал — народ заткнулся и недоуменно заозирался, пока наши «дяди» утаскивали визжащего и баюкающего бессильно повисшую конечность япошку к пожарному выходу, а остальная охрана организовывала живую цепь перед сценой.

Поняв, что в вип-ложе императорская охрана сейчас всеми силами пытается увести монаршую семью подальше от резко переставшего быть безопасным места, злорадно добавил:

— Ваше императорское величество, я прошу вашего разрешения исполнить прерванную этим сумасшедшим песню заново, от начала и до конца.

Вжух — япошки дружно повернулись к вип-ложе. Все, старпер, теперь у тебя нет выбора.

Хирохито подошел к краю ложи и величественно кивнул с непроницаемой миной на роже. Хорошо!

— Оригато газаимас! — глубоко поклонился я и скомандовал музыкантам. — Заново!

Спев песню, как и обещалось, от начала и до конца, я глубоко поклонился вип-ложе, затем — зрителям:

— Спасибо, Токио!

Следом попрощалась Кирико, и мы подчеркнуто-медленно, высоко подняв головы, покинули сцену.

— Долбо*б! — наградил меня подзатыльником дождавшийся за кулисами дядя Герман. — А если бы он был не один?

— Сохранить лицо для меня важнее, чем словить еще пару пуль, — надменно ответил я. — И не распускай руки, за*бал уже! Идем! — взяв Вилочку за руку, пошел в гримерку.

Что эти подполковники вообще понимают?

Глава 9

Первым к нам зашел дядя Герман, причем не просто так, а с поразившими меня, вполне искренними извинениями:

— Извини, Серега, я как-то машинально.

И ведь не потому извиняется, что я нажалуюсь с последующим увольнением — всем уже давно понятно, что я так делать не стану. Вторая причина — таких как дядя Герман увольняют только посмертно.

— Фигня, — отмахнулся лежащий на Вилкиных коленках я. — Но немного позанудствую — заранее согласованные потешные подзатыльники для облегчения понимания моих шуток окружающими и разрядки атмосферы — это хорошо и полезно. Подзатыльники наносящие урон — плохо, потому что моя голова государственная ценность не хуже нефти. Давайте мириться, — протянул КГБшнику руку.

— Можно на «ты», — усилил он рукопожатие.

— Подрасту — будем на «ты», — с улыбкой пообещал я. — Когда эвакуация?

— Сейчас посол извинения императора дослушает и поедем, — ухмыльнулся он.

— Хорошо получилось, — обрадовался я. — Покушение на глазах императора приравнивается к покушению с одобрения императора — япошки нам теперь сильно должны. Говня допрашивают?

— Совместно, — подтвердил он.

— Норм, — оценил я. — Из посольства в Москву звонить безопасно?

— Нет, — ответила Виталина.

В гримерку забежала взволнованная и растрепанная Кирико.

— Все хорошо, товарищ старший лейтенант, — сработал я на опережение. — Все отработали штатно, а вы с музыкантами и снайпер получите по внеочередному званию и какую-нибудь награду. «Героев», извините, мы за мою охрану раздавать не можем — народ не поймет. Корейцам я бы тоже не дал, но тут политический момент.

— Какой тут «штатно»? — вздохнул ликвидатор. — По инструкции мы с ней, — кивнул на Виталину. — Должны были тебя в охапку и со сцены утащить.

— Вы же не из «девятки», — пожал я плечами. — Вы, извините, оперативные работники, а значит в критической ситуации определенной свободой действий наделены — учили так. Нафиг этого посла, короче, поехали в посольство, звонить буду.

— Небезопасно, — напомнила Вилка.

— Шифровкой, — отмахнулся я. — Вас подвести, тетя Кирико? — обратился к певице.

— Сам ты «тетя»! — фыркнула она. — Я останусь.

— Увидимся на Родине тогда, — чмокнул протянутую советской японкой ручку, и мы вышли в набитый сотрудниками коридор.

Сформировав «коробочку», покинули стадион через запасный выход, погрузились в машины и добрались до посольства. Вошли в комнату связи, и я продиктовал сотруднику выданный дедом спецномер — у него сейчас как раз рабочий день.

— Андропов, — трубку взяли почти сразу.

— Привет, деда. Доложили?

— Доложили, — вздохнув, ответил он.

— Сосенка не ель — сто раз отмерь, — попросил я его воздержаться от кадровых решений до моего возвращения.

— Ох я тебе отмерю! — многозначительно протянул он. — На заре или закате? — в переводе: если хочешь домой, езжай в аэропорт прямо сейчас.

— На заре, — не стал я ускорять отбытие.

— Правильно, — одобрил он и повесил трубку.

— Пошли перекусим чего-нибудь и спать.

Я устало потер ладонями лицо, мы сходили на кухню, и по возвращении в номер я моментально вырубился.

Приземлившись в Москве ранним утром, прямым ходом отправились в Кремль. По пути я привычно выстроил в голове план разговора и сгреб в кучку остатки самоконтроля, не позволяющие мне погрузиться в бездну жалости к себе. Надоели эти злые взрослые, и чего я им сделал? Утешался баюканьем стоящего на коленях горшочка с бонсаем-сосной в наклонном стиле. В Токийском аэропорту посыльный Императора вручил, подарок от Хирохито — оценил силу коммунистического духа пожилой фашист.

Первое время дед обитал в кабинете Леонида Ильича — угловом, на третьем этаже, но ныне переехал на второй, во второе помещение от кабинета Сталинского. Симулякру нужна подпитка, и этот сигнал незамеченным не остался. Над обитым классическим сукном, украшенным каноничной НКВДшной лампой (кокетничает Юрий Владимирович) и фотографиями всех членов семьи, в том числе моей (часть фоток, увы, с траурными полосками) столом Генерального — портрет Ленина, рядом — длинный стол для совещаний «брежневского» формата — на шестнадцать персон. Вдоль стен — куча шкафов с документами и огромная карта мира. Рядом — еще более огромная карта СССР. Последняя испещрена кучей пометок и занавешивается, когда в кабинет попадают лишенные допуска люди. Исключение — я.

— Привет, деда, — пожал руку усталому, покрасневшему уцелевшим глазом, деду. — Не спал?

— Поспишь тут, — отмахнулся он и опустился в кожаное кресло, кивнув на соседнее.

Я уселся.

— Ну и почему я должен отговаривать Семена Кузьмича от увольнения половины твоей охраны? — спросил он.

— Потому что если бы они меня скрутили и утащили со сцены, в зале бы поднялась паника.

— Четырнадцать тысяч человек в замкнутом помещении, — вздохнул дед, осознав масштабы.

— И наши зарубежные партнеры были бы очень такому повороту рады, — добавил я. — Месяц-другой смакуя каждого затоптанного аборигена. Нам оно совсем не надо, поэтому я вывернул ситуацию наизнанку, на весь мир громогласно прозвенев своими огромными, отлитыми из лучшей в мире советской стали яйцами.

— Ох и дозвенишься ты когда-нибудь, — вздохнул дед, откинувшись на спинку.

— Пофигу, — отмахнулся я. — Фарш назад не провернешь, СССР обновился и укрепился — это моя программа-минимум была. Помру — станет не так прикольно, но и возврата к медленному гниению уже не будет. Нарываться не стану, — выставил руки перед собой, не дав деду возмутиться. — Но в этой конкретной ситуации я со всех сторон молодец, равно как и товарищи из «девятки». Ну нельзя было по инструкции действовать — это бы обернулось настолько чудовищными репутационными потерями, что все японское направление пришлось бы сворачивать. А так… А что так, кстати?

— А так, пока ты летел, Внешторг на ушах стоял, — ухмыльнулся дед. — «Ямаху» хотел? Есть у тебя теперь «Ямаха». И «Тойота» будет, автозавод. И участок земли под новое посольство — в подарок от Хирохито. И сам он в следующем году приедет, прямо сюда, — указал на пол кабинета.