Летняя королева - Элизабет Чедвик (Англия)

не подражать тем злонравным людям, которые ищут внешней красоты, когда не обладают красотой внутренней, душевной. Они стремятся облечь себя в роскошные одежды, чтобы казаться красивыми в глазах глупцов. Заимствовать красоту у шкур животных и произведения червей недостойно. Разве могут украшения королевы сравниться с румянцем скромности на щеке благонравной девы? – Он впился взглядом в Алиенору. – Я вижу женщин мирских, обремененных – а не украшенных – золотом и серебром. В платьях, длинные шлейфы которых волочатся в пыли. Но не заблуждайтесь, этим жеманным дочерям Велиара нечем будет украсить свои души, когда смерть их настигнет, если они не раскаются в том, что творят!

Гнев и унижение вспыхнули в груди Алиеноры. Как смеет этот ходячий труп оскорблять ее? Он даже не попытался хоть чуть завуалировать недовольство и презрение. Осудил ее и вынес приговор, даже не зная, что у нее в душе. Когда-то отец был вынужден отступить под натиском Бернарда. Она хотела бы гордо встать на защиту Аквитании и показать ему свою силу, но поняла, что это бессмысленно, ведь в любом случае последнее слово останется за ним. Собрав своих дам, Алиенора удалилась из сада.

– Ужасный старик! – с дрожью воскликнула Петронилла. – А кто такие дочери Велиара?

Алиенора скривила губы.

– Нечестивые женщины, так сказано в Библии. Но добрый аббат готов видеть такими всех женщин, если только они не одеты в грубые лохмотья и не умоляют на коленях о прощении за грех рождения женщиной. Он судит всех, но он не Господь Бог и не говорит от его имени.

В ее груди бунтарская решимость лишь окрепла. Королева одевалась как хотела, потому что одежда и внешность были женскими доспехами в этом мире, и неважно, одобрял это Бернард Клервоский или нет. Душа не становится лучше или хуже от того, во что одета плоть.

Вернувшись в замок, они увидели Аделаиду, которая, очевидно, знала о том, что Бернард разговаривал с учениками в садах, поскольку как раз посылала слугу за угощением для гостей. Ее глаза округлились от ужаса, когда она увидела вернувшихся.

– Босые ноги? – вскрикнула она. – Как вы могли? Вы не крестьяне! Какой позор!

– О нет, драгоценная матушка, – невинно ответила Алиенора. – Добрейший аббат ясно сказал, что мы все должны одеваться как крестьяне и помнить о смирении.

– Аббат Бернард велел вам идти в таком виде? – Брови Аделаиды взметнулись под самую вуаль.

– Он дал понять, что именно этого от нас ждут, – сказала Алиенора и, присев в глубоком реверансе, взлетела по лестнице в свои покои, сверкая босыми ступнями и щиколотками.

За ее спиной Аделаида раскудахталась, будто старая курица. Петронилла странно охала, пытаясь скрыть смешок, и звук этот оказался таким заразительным, что остальные дамы присоединились к ней, хотя Констанция и хихикала тише всех. К тому времени, когда они добрались до своих покоев, то едва держались на ногах, вцепившись друг в друга. Однако, заливаясь смехом и вытирая глаза, Алиенора почувствовала, что готова разрыдаться.

От тихого девичьего смеха, доносившегося с лестницы, у Аделаиды сжалось горло от гнева и досады на поведение молодых женщин, даже ее собственной дочери. Босиком! Какая дерзость! Эта непристойность ужасно возмутила ее и наполнила тревогой и страхом. Будь она все еще королевой Франции, такое поведение было бы недопустимо. Эта глупая девчонка, выскочка из Аквитании, не имеет ни малейшего понятия о приличиях! Аделаида ни на секунду не поверила, что добрый аббат Клервоский велел Алиеноре и ее дамам ходить босиком – что ж, она узнает правду, расспросив Констанцию или Гизелу. Нужно было что-то предпринять. Аделаида потерла виски, чувствуя себя старой, усталой и измученной.

– Мадам?

Она распрямилась и встретилась взглядом с Матье де Монморанси, одним из дворцовых распорядителей.

– Мадам, я переговорил с камердинером, и он послал слуг в сад с хлебом и вином для аббата Бернарда и его учеников. – Он бросил на нее всепонимающий взгляд. – Я велел подать угощение в простых сосудах и без скатерти, на простом столе.

Аделаида коротко кивнула. Бернард оценит трапезу и будет рад скромной сервировке. Матье все сделал правильно, впрочем, как и всегда.

– Благодарю вас, – со вздохом сказала она. – Мне сейчас приходится нелегко, и я ценю вашу предусмотрительность.

– Я готов сделать все, что нужно, только попросите, мадам.

Де Монморанси поклонился. Провожая его взглядом, наблюдая за его твердой походкой и прямой спиной, когда он удалялся, чтобы заняться другими делами, она вдруг приободрилась. Вот бы и другие вели себя так же учтиво и прилично.

9

Бурж, Рождество 1137 года

Двор собрался в Бурже, чтобы отпраздновать Рождество и короновать Людовика и Алиенору перед большим собранием вассалов и придворных. Город был переполнен дворянами и их свитами, и, как всегда, для тех, кто не мог разместиться в замке, гостиницах и городских тавернах, поставили шатры и навесы.

Алиенора собиралась надеть на церемонию коронации свадебное платье, но его пришлось перешить, поскольку после замужества она стала выше ростом, а ее фигура приобрела более округлые женственные формы.

После очередной примерки у швеи она вместе с Петрониллой направилась в большой зал, где на простых столах для старших баронов и вассалов накрыли ужин без церемоний. Завтра рассаживать гостей будут по старшинству и важности, а сегодня прибывшие могли общаться как пожелают.

– Спорим на золотое кольцо, что мать Людовика найдет предлог, чтобы провести время с Матье де Монморанси, – шепнула Петронилла Алиеноре, когда они входили в зал.

– Я никогда не бьюсь об заклад, если уверена, что проиграю, – ответила Алиенора. Она тоже заметила румянец на щеках Аделаиды, когда распорядитель оказывался рядом, и наблюдала за их частыми разговорами, всегда, впрочем, остававшимися в рамках приличий. – Я желаю им добра. Пусть делает что хочет, лишь бы поменьше придиралась ко мне.

Дорогу сестрам пересек прогуливающийся дворянин, и всем троим пришлось остановиться, чтобы избежать столкновения. Мужчина уже собрался недовольно воскликнуть, но потом его взгляд скользнул по богатым одеждам и сопровождающим дамам, и он отвесил поклон.

– Мадам, простите меня. Дорогу несравненной красоте королевы Франции!

Алиенора никогда не видела такого красивого мужчину: высокий, с густыми, блестящими рыжевато-золотистыми волосами, с белой, как алебастр, кожей и глазами ясного сине-зеленого цвета. Тщательно подстриженная русая борода окаймляла его подбородок и подчеркивала мужественный рот. Его нос был прямым и тонким, как стрела.

– Сир, я не знаю вашего имени, – в некотором замешательстве ответила Алиенора.

Он снова поклонился.

– Жоффруа, граф Анжуйский. Ваш отец, упокой Господь его душу, сражался бок о бок со мной в прошлом году в Нормандии.