Кайкки лоппи - Александр Бруссуев

Пашка махнул рукой и опять отвернулся к переборке.

— А вот я однажды в прессе прочитал рассказ. Газета, конечно, полный отстой, но заметка была интересная. Я тебе сейчас ее перескажу близко к тексту. Там как раз про этот Баб-эль-Мандеб один парень пишет. Правда, в те времена у этих сомалийцев оружия было еще не так, чтобы много. Короче, слушай, — сказал Юра и поведал историю, называвшуюся «Крысары Баб — Эль — Мандеба», очень точно запечатлевшуюся в его памяти:

«Океан укрылся ночью, мы с фиттером (слесарем — сварщиком) сидели перед надстройкой контейнеровоза „Германа“. Где-то по корме трепетал Либерийский флаг, больше похожий на тряпочку — экваториальная жара и влажность побеждают любые тайды и ассы. У нас с Сашей тряслись руки. „Надо хлопнуть вискаря“, — предложил он. С моей стороны возражений не последовало.

Наше судно, загрузившись в Малайзии всякой лабудой, шло на Средиземку. Конечно, принимались стандартные меры против пиратства в Малаккском проливе (наблюдение, связь), но бог миловал, пронесло. На рейде Сингапура, где мы получали снабжение, на борт залезали во множестве весьма сомнительные торгаши, воодушевленно выпытывающие у экипажа, много ли золота — брильянтов везем, сколько баксов в судовой кассе, какая ценность в грузе и т. д. Так мы и проехали без эксцессов мимо грозных малайских флибустьеров, прошли Индийский океан, вот-вот собиравшийся разразиться жесточайшими муссонными штормами.

Этим вечером мы с Сашей — фиттером вышли полюбоваться на закатный зеленый луч. Судно плавно вписывалось в Баб — Эль — Мандебский пролив: слева Сомали, справа, стало быть, арабы. Мирный пейзаж рассекла веревка с ржавым крюком на конце, который, коротко лязгнув о металл, зацепился за фальшборт. Потом другая, третья. Мы стояли поблизости, поэтому подпрыгнули от неожиданности так высоко, что приземлились на палубу уже рядом с абордажными крючками. Перегнулись через борт и узрели белые зубы, белые глазы как-то конвульсивно приближающиеся к нам по пеньковому тросу.

Самое сложное в любом поступке, да и вообще в любом деле — это принять решение. Правильное, неправильное — время рассудит, но попробуй вывести себя из состояния „стояния“. Какие потуги нужны! Мы-то мгновенно оценили наших визитеров. И понадобилась целая вечность, пока я выдавил из себя: „Разрешаю мочить козлов“. Саша после этого без паузы взревел: „Мочи козлов!!!“ Выполнил распоряжение старшего механика, так сказать. Негр (конечно же, негр, мазефака!) перестал трясти свою грязную веревку и испуганно рухнул на головы корешей. Кореша возбужденно взвыли.

До палубы с лодки примерно четыре метра, мы шли полным морским ходом, следовательно, им приходилось достаточно виртуозно маневрировать, чтоб самим не оказаться в бедственном положении. Это значит, для противодействия есть время. Недостаточное, чтоб поднять тревогу на судне, но вполне, чтоб брать из ближайших судовых ящиков вистлоки (4-хкилограмовые железные штуковины для крепления контейнеров) и бросать черным парням пасы на голову. „Саша, — говорю, — беги звонить на мостик“. „Яволь“, — ответил он и растворился в сумраке.

Сам я начал чувствовать себя хозяином положения: негры упрямо карабкались со своими ножами на борт (огнестрельное оружие у них, по всей видимости, не водилось, иначе палили бы, как „салют, Мария“), я прицельно бил по ним с обеих рук. Кто-то снизу бросил в меня свой нож, длиной в локоть. Ножик перевернулся в воздухе и возвратился к своему хозяину. Раздался сдавленный крик. Радости в нем я не услыхал. Наконец, осознав свой неуспех, морские разбойники решили ретироваться, обрубив концы. Мне уж хотелось запеть победную песнь, как вдруг вместе с холодным потом накатила мысль, что такие пираты поодиночке на суда не нападают. Правый борт мы защитили от посягательств, но левый-то оставался беззащитен!

Залез на крышку трюма и с облегчением увидел знакомую пузатую фигуру, которая сноровисто таскала к фальшборту талрепа (полутораметровые металлические крепления контейнеров между собой) и сбрасывала их за борт. Умница, Саша, опытнейший 50-летний моряк, не оставил неграм никаких шансов побеседовать с большими белыми братьями.

Потом мы уже вдвоем стояли на крышке и, тряся кулаками во все стороны света, кричали: „Мочи козлов!“ и еще: „Привет из Олонецкой губернии!“, а также: „Врешь, не возьмешь русских моряков из Севастополя!“ Поднявшаяся луна отражалась в Сашиной лысине, рождая крохотные блики, которые казались живыми».

— Ну, а дальше там все радуются и танцуют, заканчивают свои контракты и разъезжаются по домам. Такая вот байка.

— Что за газета такая тискает на своих страницах такие перлы? — поинтересовался Пашка. — Просто авангард какой-то, почти андеграунд.

— Да название такое лихое — ты не поверишь. Поэтому-то я ее и взял почитать с собой в одно место, — ответил Юра. — «Сосёд» называется.

— «Сосёт»? — засмеялся старпом.

— Ага. Именно. «Сосёд» и баста. Там еще заметки такие были, типа «Я не хочу жить в жопе» с загадочной сутью.

— Так не живи! — смеялся Пашка. — Чего в попу-то кричать? Крутизна! Вот это — сила! Наверно, самая желтая из всех желтых газет.

Урки в своих гнездах сначала затихли, прислушиваясь к смеху старпома, потом сами начали робко улыбаться. Через некоторое время и они хохотали во все горло.

Через несколько минут, отсмеявшись, народ затих. Стало снова относительно тихо, слышно было лишь, как за бортом булькала вода, да стон кадета, видимо, неловко пошевелившегося.

Внезапно распахнулась дверь, и в проем шагнул старший механик. Он возник, словно из ниоткуда: ни шагов, ни звуков ключа в замке. Будто бы все это время стоял за дверью. Ухмыляющихся черных парней с автоматами, конечно, в полумраке никто и не заметил.

Баас сокрушенно развел руками в стороны, поджал губы, покивал головой и пошел к своему гнезду.

Стармех.

После своего первого и последнего развода Питер Баас недолго оставался холостым. Точнее, днем позже он вместе со своей новой подругой, нисколько не печалясь, сочетался узами законного брака. Если прежняя жена была всего на три года моложе его, шестидесятилетнего старого морского волка, то нынешняя была ровесницей его тридцатипятилетней дочки.

В свое время, полтора года назад, они познакомились в клубе анонимных алкоголиков. В этот клуб Баас удрученно вступил, поддавшись уговорам жены и детей. Они почему-то решили, что его надо лечить. Отдав всю свою жизнь морю, он привык, что утро начинается с пары банок пива, ночь ставит точку финальным глотком еще пары банок. Между этими двумя вехами оставались раздавленными еще пара десятков жестянок. Иногда к этой норме еще добавлялась пара добрых стаканчиков виски, либо водки. Такое вот «пара» нормальное влечение к спиртному. Но вряд ли это — алкоголизм. Большой живот и некоторая одутловатость лица — разве повод объявлять кого ни попадя пьяницей?