Шлюз - Алистер Маклин

— Теперь я понимаю, что имел в виду полковник, когда говорил о надувной подушке.

— Пустяковое неудобство! — сказал ван Эффен. — Я велю отремонтировать сиденье. Таков приказ. Полковник жалуется.

— Но полковник и в самом деле любит комфорт, не правда ли?

— Ты могла заметить, что он создан для комфорта.

— Он очень добр, не правда ли? Добр, галантен и заботлив.

— Нетрудно проявлять подобные достоинства, когда объект твоей заботы красив, как ты!

— У тебя очень милая манера выражать свои мысли, лейтенант!

— Да, очень.

Девушка некоторое время молчала, потом сказала:

— Но ведь он сноб, не правда ли? Жуткий сноб!

— Для поддержания дисциплины я должен сурово поговорить с тобой. Не думай, что прощу тебе, а тем более не рассчитывай, что я соглашусь с твоими клеветническими заявлениями в адрес шефа полиции.

— Это вовсе не клевета. Я просто наблюдательна. Не могу же я контролировать каждое сказанное слово. У нас все же открытое общество. Или нет?

— Ну-ну!

— Ну же, продолжай! Скажи мне что-нибудь вроде «это сказано сгоряча» или что-нибудь в том же духе.

— И не собираюсь. Ты так же не права, обвиняя его в снобизме, как и восхваляя добросердечие Артура.

— Артура?

— Это имя нашего шефа. Он им никогда не пользуется. Я никогда не мог понять почему. У меня оно вызывает ассоциации с королем Артуром. Конечно, полковник добр и заботлив. А также крут, жесток и проницателен. Именно поэтому он то, что он есть. Он ни в коем случае не сноб. Снобы делают вид, что они то, чем они не являются. Он происходит из очень древнего аристократического и очень богатого рода. Поэтому я никогда не пытаюсь отобрать у него счет в ресторане и заплатить по нему. Наш полковник родился с сознанием, что он не такой, как все. На все сто процентов. Ему никогда не приходит в голову усомниться в этом. При этом де Грааф считает себя чуть ли не олицетворением демократии.

— Крут он или сноб, но мне он нравится, — решительно заявила девушка.

— Как ты могла заметить, у Артура есть подход к дамам. Особенно, когда он не на службе, как сегодня.

— А ты всегда на службе? И я тоже?

— Никогда не думал об этом. Но подумаю.

— Ты очень любезен.

Девушка замолчала и не возобновляла разговор до конца пути. Говорил один ван Эффен. Он позвонил в управление и вызвал вооруженного охранника в дом своей сестры.

Было нетрудно понять, почему де Грааф сказал, что Аннемари и Жюли его две самые любимые женщины во всем Амстердаме. Жюли ван Эффен была непросто хорошенькой — она обладала умом и обаянием. У этой девушки были тонкие черты лица, блестящие черные волосы и лукавые глаза. Но больше всего привлекал внимание ее смеющийся рот. Казалось, она всегда была в хорошем настроении и очень доброжелательно относилась к людям. И только сталкиваясь с несправедливостью и жестокостью, Жюли приходила в ярость. За привлекательной внешностью девушки скрывался недюжинный интеллект, довольно неожиданный в таком прелестном создании. Кабинет министров обычно не нанимает глуповатых секретарей, а Жюли как раз была секретарем кабинета министров. Она была доверенным лицом, человеком, который умеет хранить тайны и на которого можно положиться.

Жюли была очень гостеприимна. Как только гости вошли, ей тут же захотелось чем-нибудь их угостить. Было нетрудно поверить, что при всех своих многочисленных талантах она является, к тому же, первоклассным поваром. Жюли тут же предложила гостям сэндвичи и перестала их уговаривать, только когда они сказали, что недавно ели.

— Так вы были в «Диккере и Тиджсе»? Ну, полиция всегда умела о себе позаботиться! Работающей девушке приходится обходиться селедкой, брюссельской капустой и колбасой.

— У конкретной работающей девушки есть министерская столовая. Как мне говорили, это просто рай для гурманов. Полицейских, конечно же, туда не пускают. У Жюли, увы, совсем нет силы воли, вы только посмотрите!

На самом деле у Жюли была просто прекрасная фигура. Она с высокомерным презрением отнеслась к этому подтруниванию и удалилась на кухню, чтобы приготовить кофе со шнапсом, мимоходом взъерошив брату волосы.

Аннемари посмотрела ей вслед, потом повернулась к ван Эффену и улыбнулась.

— Кажется, она легко может обвести тебя вокруг пальца!

— В любой момент! — весело ответил ван Эффен. — И, увы, она это знает. Озорница! Однако я должен кое-что тебе показать, на случай, если ты останешься дома одна.

Он подвел девушку к картине на стене и немного сдвинул картину в сторону. В стену, на одном уровне с обоями, была вмонтирована красная кнопка.

— Эту кнопку называют кнопкой нападения. Если тебе кажется, что ты в опасности, или ты об этом только догадываешься, или просто чувствуешь опасность, нажми эту кнопку. Патрульная машина прибудет через пять минут.

Аннемари хотелось обратить все в шутку.

— Каждой домохозяйке в Амстердаме нужно иметь такую кнопку.

— В Амстердаме сотня тысяч домохозяек, так что это будет дороговато.

— Конечно! — Она посмотрела на него, и ей расхотелось улыбаться. — Я всего несколько раз была вместе с тобой и Жюли, но надо быть слепым, чтобы не видеть, что ты обожаешь свою младшую сестричку.

— Тсс! Мне ничего не остается, как только вздыхать. Неужели это так очевидно?

— Я не закончила. Ты ведь установил эту кнопку не только потому, что ты ее любишь? Она в опасности, да?

— В опасности? — Он так крепко схватил девушку за плечи, что Анна поморщилась. — Извини! — Он ослабил хватку. — Откуда ты знаешь?

— Ну, так в опасности, да?

— Кто тебе сказал? Жюли?

— Нет.

— Полковник?

— Да. Сегодня вечером.

Она внимательно посмотрела на него.

— Ты ведь не сердишься?

— Нет. Я не сержусь. Просто я встревожен.

— Жюли знает об опасности?

— Конечно.

— А об открытках?

Лейтенант задумчиво посмотрел на нее. Выражение его лица не изменилось, когда Аннемари положила руки ему на плечи, словно собираясь его потрясти, чтобы добиться ответа. Что было довольно глупо, потому что ван Эффен был очень крепок.

— Ну, так знает она или нет?

— Да. Ей было бы трудно не знать об этом. Открытки приходят на этот адрес. Так братья Аннеси пытаются меня достать.

— Господи! Но это ужасно! Как же Жюли может быть такой счастливой? Аннемари прижалась лбом к его плечу, словно неожиданно почувствовала усталость. — Как ей это удается?

— Ну, как в старой пословице: «Лучше смеяться, чем плакать». Ты ведь не собираешься плакать, правда?

— Нет.

— Старая пословица не совсем применима к этому случаю. Сестра всегда была счастливым ребенком. Только теперь это требует от нее некоторых усилий.

Вошла Жюли с подносом. Она резко остановилась и прочистила горло.

— Уже не слишком рано… — Она поставила поднос. — Я надеюсь, что глухота — явление временное. — Девушка замолчала, и на ее лице появилось озабоченное выражение.

Жюли быстро подошла к Аннемари и ласково повернула к себе ее голову.

— Ну конечно, слезы. Полные глаза слез. — Она достала из-за манжеты кружевной платочек.

— Что же этот грубиян тут натворил?

— Этот грубиян ничего не натворил, — мягко заметил ван Эффен, Аннемари все знает, Жюли. О Марианне, детях, о тебе и обо мне, об Аннеси.

— Я знаю, Аннемари, это шок. Тем более, все разом. Я узнавала об этом постепенно. Пойдем, у меня есть верное средство. Двойной шнапс в кофе, сказала Жюли.

— Ты очень добра. Извините меня! — сказала Аннемари и вышла из комнаты.

— Ну! — требовательно произнесла Жюли. — Разве ты не видишь, что ты наделал?

— Я? — искренне удивился ван Эффен. — Что, по-твоему, я должен теперь делать? Это все полковник…

— Дело не в том, что ты сделал. А в том, чего ты не сделал. — Она положила руки на плечи брата. Голос ее стал совсем тихим. — Ты не видишь.

— Я не вижу? Чего я не вижу? — осторожно спросил ван Эффен.

— Ты просто клоун! — покачала головой Жюли. — В глазах, в лице Аннемари отражается ее сердце. Эта девушка влюблена в тебя.

— Что? Ты с ума сошла! Это чушь!

— Мой любимый, мой умный братец! Можешь мне не верить. Просто предложи ей выйти за тебя. Тебе ничего не стоит получить специальное разрешение — ты его получишь в мгновение ока и к полуночи будешь женат.

Ван Эффен озадаченно посмотрел на сестру.

— Как всегда, почти уверена в своей правоте!

— Нет. Я не почти, я абсолютно уверена.

— Но она меня едва знает.

— Я знаю. Действительно, ты встречался с ней всего лишь… сколько? Двадцать, тридцать раз… — Она покачала головой. — Опытный следователь, автор книг по психологии, человек, которому достаточно одного взгляда, чтобы проникнуть в самые потаенные секреты… Сто процентов теории, нуль практики.