Дверь на черную лестницу - Елена Колядина

Впрочем, на этом обыденность закончилась: нам с Ильей предстояло провести следствие – мы решили допросить соседей, чтобы окончательно раскрыть тайну черной дамы и раз и навсегда покончить с визитами покойницы через дверь на чёрную лестницу.

Первым в нашем списке значился Николай Петрович.

Мы вежливо, но решительно – по примеру вчерашних полицейских, постучали и, не дожидаясь ответа, вошли в комнату.

Я оглядела обстановку проницательным взглядом Шерлока Холмса: фотографии в серванте, вытертое кресло перед телевизором, на стене вырезанный из газеты календарь игр чемпионата по футболу, на столе допотопный алюминиевый электрический чайник с потрепанным шнуром и огромная кружка.

Всё старое, видавшее виды, но не настолько, чтобы предположить: Петрович притащил эту вещицу из 1913 года.

Мы с Ильей не стали темнить, крутить вокруг да около, а сходу выложили, мол, знаем про визиты таинственной дамы – сегодня ночью она опять здесь была, про черную лестницу и проход в прошлое: вы, Николай Петрович, каким-то образом связаны с загадочными событиями, не хотите поговорить об этом?

Я была уверена – Петрович погонит нас в шею, но, к нашему удивлению, пенсионер страшно обрадовался вопросам: сам давно хотел вывести ЭТО на чистую воду, да соседки, заполошные бабы, каждый раз рот затыкали.

Ветеран усадил нас за стол, налил чаю, развернул шоколадку и рассказал – ничего не утаил.

Но сперва мы выяснили: Петрович не знал о проходе в прошлое и никогда не выходил в 1913 год, хотя наш рассказ про путешествие на Садовую столетней давности воспринял с восторгом: хлопал ладонью по столу, по коленям и восклицал: «Чуяло мое сердце что-то подобное!».

– А мы подумали, вы украдкой пробирались в царское время и подрабатывали в нашем парадном швейцаром: там человек в мундире – просто ваша копия!

– Ничего удивительного – это ж мой родной прадед! – сообщил пенсионер. – Как он там, здоров, не болеет?

Более странного разговора в моей жизни не было.

– Бодрый, службу нес исправно, в дом не впустил ни в какую, прямо попёр нас из дверей на улицу!

Петрович удовлетворенно хмыкнул.

Прадед с женой и детьми всемером теснились в комнатке привратника, прямо при входе в парадное: за стеной шумела «чайная», подвыпившие посетители частенько били стекла в единственном окошке каморки.

Глава обширной семьи честно и преданно нёс свою круглосуточную, без выходных, вахту без всякой платы от владельца дома: трудился за крышу над головой, да за мелкие деньги «на чай» от состоятельных жильцов и богатых гостей.

Неудивительно, что после Октябрьской революции 1917 года семейство оказалось на стороне восставшего пролетариата.

Старший сын, дед Николая Петровича, надел кожаную тужурку и стал чекистом, работником чрезвычайного комитета, сокращенно ЧК.

Его активными стараниями нашу квартиру быстро уплотнили: семью фон Тизов переселили в людскую, остальные комнаты заняли неимущие, беднота, рабочие, красноармейцы, бывшая прислуга.

«Уплотнение»! Вот что значило это слово в бабушкиных воспоминаниях. Правда, она упорно избегала говорить подробнее, лишь бормотала: «Такое было время, детка». Наверное, её родственники тоже кого-нибудь «уплотнили», поэтому бабуля и стеснялась признаваться?

Предки Николая Петровича заняли смежные помещения – столовую и буфетную. Уже в нынешнее время, когда Петрович остался один – жена умерла, сын-офицер уехал в гарнизон, проём между столовой и буфетной заложили, за стеной поселились другие люди.

– Нехорошо, конечно, с Тизами поступили – мебель, вещи, фарфор, посуду растащили. Всё ж таки немало Тиз пользы России принес, известная была фамилия в инженерной среде, – виновато сказал сосед. – Но время тогда сложное было.

– Николай Петрович, на кухне в угловом шкафчике стояла посуда фон Тизов? – догадалась я.

– Она самая, разграбленная. В те годы говорили: экспроприированная на нужды трудящегося и угнетаемого народа.

– Значит, фарфор украла, вернее, унесла его хозяйка, Маргарита, – сказал Илья.

Петрович развел рукам: она, черная дама, Маргарита фон Тиз.

– Странно: Маргарита пришла из прошлого забрать чашки, которые в прошлом у нее еще есть? – протянул Илья.

– Ничего странного, это же потусторонние дела. Когда пять лет назад дамочка заявилась впервые, я поговорил со знакомым экстрасенсом, – сообщил Петрович. – Он сказал: в местах стыковок временных слоев и в тоннелях всегда происходят парадоксальные вещи, необъяснимые с точки зрения здравого смысла. А как она вообще к нам приходит, если уже померла давно: вроде в тридцатые годы её… того…

Петрович нахмурился и замялся.

– Что? – хором спросили мы с Ильей.

– Ну что-что? Сами знаете, время какое было. – Опять эта уклончивая фраза! – Вот и все, что я знал, ребята.

Мы поблагодарили Петровича, и я попросила:

– Пожалуйста, не говорите бабушке про мою прогулку в прошлое, а то она меня из дома больше не выпустит, станет охать: послала за маойнезом, и ну-ка ты, в 1913 год усвистала!

Пенсионер поклялся: могила!

Потом искоса глянул на Илью и сказал:

– А ты маму свою поспрашивал? Может, что вспомнит? Мы вышли в коридор, и Илья пожал плечами:

– А что моя мама могла знать про фон Тизов? Ей 34 года, исторических событий нашего дома не застала. Скорее, твоя бабушка владеет сакральными знаниями этой квартиры.

Следующей в нашем списке «подозреваемых» была Настасья Ивановна: по словам бабули, именно в ее семье много лет хранился фарфор семьи фон Тиз.

– Сомневаюсь, что захочет говорить, – вздохнул Илья. – Как я понял из рассказа Петровича, новые жильцы растащили имущество прежних хозяев? Разграбили, если называть события своими именами.

В скромной и аккуратной комнате Настасьи Ивановны, как и у Петровича, не оказалось антикварных вещей из царского прошлого квартиры, за которыми могла бы явиться черная дама.

– Деточки, я сама толком про бывших хозяев ничего не знаю, – развела руками Настасья Ивановна. – В то время за знакомство с дворянами семь лет лагерей давали, на рытье каналов отправляли, в штрафной батальон на фронт посылали, детей в детдом отбирали. Поэтому родители за всю жизнь ни словом не обмолвились: чьи вещи, почему хранились в нашей семье? Хотя я понимала: не наши вазочки да чашки, мы-то всю жизнь алюминиевыми ложками щи хлебали, чай из стаканов пили.

Наш рассказ о том, что позапрошлой ночью в квартире бесновались не воры, а владелица вазочек и чашек, хозяйка Маргарита фон Тиз, произвел на Настасью Ивановну гнетущее, если не сказать убийственное впечатление.

Пенсионерка закатила глаза, прижала руки к груди, простонала «валидол в кармане» и повалилась на диван.