По волнам моей памяти (Книга об отце) - Леонид Бирюшов

       Говорят, в штрафбате долго не живут, максимум два – три месяца, а то и меньше. Ерунда, я провоевал без малого два года.

       Это случилось накануне освобождения Киева. Нас – штрафников, пригнали к Днепру и поставили задачу: - штрафбату переправится на правый берег, закрепиться и подготовить плацдарм для основных сил. Но первым должны пойти разведчики из числа добровольцев и расчистить, желательно без шума, всему батальону дорогу. И я снова вызвался  идти в числе первых. Разведка в составе двенадцати человек под покровом ночи вплавь и при помощи подручных плавсредств, (брёвен,  толстых веток, пустых фляг, накачанных автомобильных камер) переправилась на тот берег и вплотную подползла к окопам немцев. Сняли часовых, а затем, соблюдая тишину, вошли во вражеские землянки, блиндажи, траншеи, окопы и одними ножами вырезали до батальона «фрицев». Двести семьдесят фашистов нашли последний приют в нашей земле. Это, получается в среднем по двадцать два, с лишним, немца на каждого. Когда переправились основные силы штрафников, они нас не узнали. Руки были по локоть в крови, в самом прямом смысле, маскхалаты и лица забрызганы кровью, вражеской кровью. Разведка выполнила свою миссию без потерь и без единого выстрела. После этой операции, меня направили в тыл. Потаскал по допросам немного особый отдел, видать добрый и понимающий следователь попался.  Поспрашивал, что да как, и таким образом я попал к вам – зенитчикам. А тут - оркестр, я так давно не держал в руках баян.    

       После его рассказа единодушно все сказали:

       - Так за такие дела надо Героя давать, или минимум - орден!

       - А нам так и объявили. Если бы мы были не зэки, то получили по  званию Героя Советского Союза! А так, считается, мы смыли кровью свою вину перед народом, перед страной. И с нас, всего лишь сняли судимость. Так я отсидел два года вместо двадцати пяти.

                                                     Истории на Одере.

       Весна сорок пятого, подготовка к форсированию последнего водного рубежа, и снова нелёгкий труд солдата. Копали, пилили, рубили, скрепляли. Все чувствовали, что скоро конец войне, даже немцы это понимали. К переправе через Одер, стянули четыре дивизии. Если в мирное время в дивизии минимум было четыре полка, в полку тысяча человек, то в военное, все подразделения были увеличены в четыре раза. Плюс линия фронта сократилась с нескольких тысяч километров до нескольких сот. И военный потенциал вырос. Если, начинали воевать, с пятью патронами к винтовке, то сейчас – стреляй, не хочу. Плюс союзники открыли второй фронт. Одним словом - силища. Когда заняла позиции артиллерия, то стволы орудий не могли развернуться на триста шестьдесят градусов, цеплялись один за другой, такая была плотность.     

       Началась артподготовка. Каждое орудие обстреливало свой сектор размером с квадратный метр в продолжение часа, а когда Советские войска  начинала переправляться для захвата плацдарма, то противник встречал их ураганным огнём, и атака пехоты захлёбывалась, откатывалась назад. Тогда артподготовку продлили ещё на час, и естественно с помощью авиации всё же удалось сломать оборону врага. Наши воины переправились и зацепились за противоположный берег. Таким мощным был этот укрепрайон. Укрепления представляли собой сплошной железобетон, артиллерийские и пулемётные точки за толстыми стенами. Преодолеть его, по представлению фашистов, не было никакой возможности. Но они плохо знали, на что способны советские воины.  Отдельные выстрелы орудий не были слышны - стояла непрерывная канонада. Когда навели переправу – понтонный мост, немцы всячески пытались уничтожить, разбомбить его. Посылали диверсионные группы.  Но все усилия оказались напрасными. А зенитчики поставили такой заградительный огонь что, ни один самолёт не мог прорваться к ней. И вот тогда, фашисты совершили свой знаменитый «звёздный налёт со стороны солнца», гул моторов слышен, а ничего не видно – солнце слепит. Тысяча самолётов заходило на переправу ради одного самолёта – снаряда, начинённого взрывчаткой. Что бы лётчик - камикадзе смог направить его на понтонный мост, по которому уже шли наши танки, пехота, грузовики, и в последний момент, если удастся, покинуть самолёт. А если не удастся, то, погибнуть, но выполнить приказ. Трудно себе представить, что творилось над переправой. Шутка ли – тысяча вражеских самолётов и столько же наших, может даже больше. Бомбардировщики, штурмовики, истребители, и всё это кружится в гигантской карусели, плюс канонада - настоящее светопреставление. И вот в такой круговерти, один из наших солдат не заметил сбитый вражеский самолёт, такой стоял гвалт, что он при падении крылом разбил ему нос, из которого потекла «юшка». Если бы ещё чуть-чуть, и не стало бы у солдата головы. А так, его только отбросило взрывом на несколько метров, и легко контузило. Его даже не отправили в медсанчасть, отделался можно сказать лёгким испугом. В этом бою наши зенитчики и авиация отличились, сорвали их план. Не долетая до нужной точки метров сто самолёт – снаряд рухнул в воду, не помог даже отвлекающий манёвр из тысячи самолётов (немцы наверно собрали всё, что могло летать и направили на переправу). Взрыв был такой силы, что показалось дно реки. Водяной столб поднялся метров на сто, увлекая за собой массу ила и старых брёвен. А дождь, из грязной речной воды, падал наверно несколько минут. Двухметровые волны пошли во все стороны, и переправу так качнуло, что некоторых пехотинцев смыло в реку. Некоторые плоты с орудиями, лодки с солдатами, тоже оказались опрокинутыми. И всё же понтонный мост чудом устоял, и переправу  сорвать не удалось.            

       В один из боевых дней при форсировании Одера, подбили «Мессершмитт - 109», он со снижением шел над территорией занятой нашими войсками. И маневрируя между воронками, окопами, траншеями, нашёл ровный, если можно так сказать про поле боя, кусок земли и мастерски совершил вынужденную посадку на «живот». Когда открыли фонарь кабины, немецкий пилот сидел в парадном мундире, при медалях и орденах. Сложа руки на груди, наотрез отказывался покидать самолёт, объяснив, на ломаном русском языке, что выйдет тогда, когда ему прикажет офицер равный или старший по званию. Наши ребята могли бы его и насильно «вытряхнуть» из кабины, но подумали, а вдруг это «птица» высокого полёта. И дабы не накликать на свою голову неприятностей со стороны начальства, решили подождать.

       Сообщили о происшествии по рации в штаб, и через несколько минут на «виллисе» подъехал полковник из особого отдела. Немец оказался тоже полковником, лётчиком – асом. Когда «фриц» опускался на землю, при этом, как - то неуклюже приподнялись штанины, и все присутствующие увидели вместо ног – протезы.  Передвигаясь при помощи трости, он пояснил: - что ещё в первую мировую был признан асом. И имел честь воевать в одном полку с нынешним рейхсмаршалом авиации, командующим «Люфтваффе» - Генрихом Герингом, тогда ещё лётчиком – истребителем, который тоже являлся асом и лихо сражался с врагами, сбивая их. Но в одном бою, зимой, захваченный немец был сбит и ранен в обе ноги. Удачно посадил свой биплан с неработающим и дымящимся двигателем на заснеженную лесную поляну. Дого пробирался на свою территорию.  Шёл по пояс в снегу, а когда идти не оставалось сил, полз, катился, короче, через несколько дней вышел в расположение своих воск. Но раненые конечности отморозил, пришлось ампутировать. Как только раны зажили, стал тренироваться, сначала ходил на негнущихся протезах «культяшках» и костылях, когда сделали нормальные протезы, с суставами – шарнирами, стал ходить с тростью и подумывать о возвращении в авиацию. (Это ж надо так любить небо)! После долгой и нудной «борьбы» с бюрократами от медицины, он добился своего и снова поднялся в воздух. Поначалу трудно было управляться с протезами и педалями, но постепенно приловчился, приспособился. Уже без ног воевал в Испании, и сбил немало аэропланов, но в сорок первом его, как опытного лётчика, перевели  инструктором по обучению и натаскиванию молодых пилотов премудростям воздушного боя. Работал в классах и на аэродромах. Иногда летая с молодыми пилотами на учебных самолётах - спарках. А, весной сорок пятого «фюрер» объявил тотальную мобилизацию, и ему пришлось вновь подняться в воздух, как лётчику – истребителю. Просто больше пилотов уже не было. После этого рассказа его посадили в штабной «виллис» и увезли в особый отдел фронта.