Лоскутик и Облако - Софья Прокофьева

Вермильон в отчаянии отвернулся.

— Всё пропало… — прошептала Лоскутик. — Больше я его никогда не увижу, моё Облако…

В комнате наступило молчание. Так молчат люди, когда приходит большое горе и когда ни один не знает, чем утешить другого.

— А я знаю! — вдруг закричала Барбацуца. — Как же я сразу не догадалась? Почему стража у погреба? Почему пушки? Почему никого даже близко не подпускают? Значит, оно там, это ваше сокровище!

— А там нет трубы? Хоть самой узкой? — наивно спросил Сажа. Он всё вертел в руке пирожок, так и не надкусив его.

— Скажешь тоже, обгорелая ты спичка! — презрительно фыркнула Барбацуца. — Если труба, так должна быть печка. А какие в леднике печки?

— А может быть, всё-таки можно как-нибудь?.. — с отчаянием сказала Лоскутик.

— Никаких как-нибудь! — резко ответила Барбацуца. — Туда никого не пускают. Ясно?

— А если вы попробуете?

— И пробовать не буду!

— Но…

— И не проси! — отрезала Барбацуца. — Говорят тебе, ничего сделать нельзя! Об этом Облаке надо забыть.

Глава 22

Может ли король есть манную кашу, сваренную на воде?

На кухне было жарко, как в аду.

Лица у поваров были ярко-малиновые, у поварих — красные, у поварят — розовые.

Только Лоскутик была зеленовато-бледной.

Барбацуца в первый раз взяла её с собой во дворец.

Лоскутик со страхом смотрела на огромную плиту. Плита шипела и пыхтела, как дракон, у которого вместо голов были кипящие кастрюли и брызжущие жиром сковороды.

Король готовился к пиру.

— Мы будем сегодня праздновать, — объявил король своим придворным, — но праздновать неизвестно что. То есть я-то, конечно, знаю, что именно, но вам это знать совсем не обязательно. Мы будем сегодня пить вино за что-то и радоваться чему-то. А кто не захочет радоваться вместе с нами, прямиком отправится в тюрьму.

Итак, в духовке вздыхали воздушные пироги, подрумянивались надетые на вертелы бесчисленные индейки и утки, что-то очень интересное нашёптывал шоколадный торт. Коричневые пузыри вздувались и лопались. Из каждого лопнувшего пузыря вылетало сразу, по крайней мере, пятнадцать прекраснейших ароматов.

Поэтому нет ничего удивительного, что на крышах всех городских домов сидели драные коты и кошки, повернув чуткие носы в сторону королевской кухни. Они жмурились и облизывались.

— Дорогая Барбацуца! — сказал главный повар, на цыпочках подходя к ней. — И всё-таки самое главное блюдо должны приготовить именно вы. Вы должны сварить вашу божественную манную кашу. Для этого уже привезли пять бидонов молока.

Барбацуца заглянула во все пять бидонов. С недоверчивым видом понюхала молоко. Потрясла над бидонами руками.

Затем зачерпнула поварёшкой молока из одного бидона, отхлебнула немного, да вся так и передёрнулась.

— Оно же кислое! — прорычала она.

Попробовала молока из второго, вся сморщилась:

— И это кислое!

Попробовала из третьего, из четвёртого…

— Что вы мне подсовываете? Это же простокваша!

Во всех пяти бидонах оказалось скисшее молоко.

Главный повар встревожился не на шутку.

— Что такое? Отчего оно могло скиснуть? — спросил он, немного бледнея.

— «Отчего, отчего»! — передразнила его Барбацуца. — Какую жарищу развели! Я сама тут чуть не скисла, не то что молоко!

Главный повар побледнел окончательно.

— Дорогая Барбацуца, я немедленно прикажу всем королевским коровам подоиться ещё раз. Будьте спокойны, я их заставлю. Молоко будет.

— А оно опять скиснет, — ехидно ухмыльнулась Барбацуца. — Нет, придётся сегодня сварить манную кашу на воде.

— На воде?! — Не только глаза, но и стёкла очков у главного повара стали испуганными. — Да ни один король на свете никогда не ел манной каши на воде!

— А нашему сегодня придётся её отведать. Ничего не поделаешь. Каша на воде…

— Нет, нет, не говорите этих страшных слов! Неужели ничего нельзя придумать?

— Ничего! — решительно рявкнула Барбацуца.

— Но всё-таки, умоляю вас!

— Нет, нет, сделать ничего нельзя. Хотя, впрочем…

— Что? Что? Да говорите же!

— Если принести… Да нет, это невозможно.

— Нет, дорогая Барбацуца, вы всё-таки скажите!

— Если принести из погреба льда и поставить молоко на лёд, тогда оно не скиснет.

Повар отступил на несколько шагов и отчаянно замахал руками.

— Это невозможно! Вы же прекрасно знаете, в погреб никого не пускают!

— Так я вам всё время и твержу, что невозможно. Просто я сварю кашу на во…

— Не говорите этих ужасных слов! — вскричал повар. — Моя заливная рыба! Она получится слишком нервной. Мои взбитые сливки! Они будут взволнованы. А король терпеть не может взволнованных взбитых сливок!

— Что поделаешь, каша будет на…

— Хорошо! Я попробую. Начальник королевской стражи — мой троюродный брат. Это такой души человек. Благородный, отзывчивый, бескорыстный…

— Дело ваше, — равнодушно сказала Барбацуца и отвернулась. Но она так стиснула руку Лоскутика, что чуть её не сломала.

— Сам спущусь в погреб, принесу ведро льда. — Главный повар со вздохом обмотал горло тёплым шарфом, потуже натянул на уши свой поварской колпак.

— Иди, иди, голубчик! — Барбацуца захохотала так оглушительно, что шоколадный торт, слабо охнув, осел несколько набок.

— А что? Что? — встревожился главный повар.

— А то, что во льду тоже надо разбираться. Синий лёд слишком холодный, молоко перемёрзнет. Жёлтый слишком быстро тает. Зелёный брать нельзя ни в коем случае — он бывает ядовит, особенно в конце месяца…

— Барбацуца! — взмолился главный повар. — Не в службу, а в дружбу: сходите сами. Я в этом ничего не понимаю.

— Ни за что! У меня и так нос заложен. — Барбацуца угрожающе затрубила носом.

— Прошу вас!

— Все кости ломит. Ночью ноги так и сводит.

— Умоляю!

— Кашель мучит! — Барбацуца вся затряслась от кашля.

— Заклинаю!

— Ладно уж, — нехотя согласилась Барбацуца.

— Не знаю, как благодарить вас, милая Барбацуца! — с облегчением воскликнул главный повар.

Он поспешно схватил десяток жареных уток, фаршированного индюка, двух поросят и огромную рыбину на серебряном блюде.

— А это для кого? — насмешливо спросила Барбацуца.

Главный повар немного смутился.

— Мой троюродный брат… Он такой бескорыстный… Но знаете ли, не любит, когда к нему с пустыми руками…

И, накинув себе на шею ещё три связки колбас, главный повар покинул кухню.

Глава 23

Облако, где ты?

Назад на кухню главный повар явился уже налегке, даже без серебряного блюда.

Его костюм был весь в жирных пятнах. Пятно на животе было похоже на индюка, пятно на левом боку напоминало поросёнка, на правом — утку.

— Какой милый бескорыстный человек!.. — сказал он, потирая сальные руки.

— Поторапливайся, девчонка! Пойдёшь вместе со мной! — зарычала Барбацуца и наградила Лоскутика крепким подзатыльником.

Схватив пустое ведро и толкая перед собой Лоскутика, она вышла из кухни.

Погреб имел вид осаждённой крепости.

Среди мирных кустов розовых и чайных роз с угрожающим видом чернели жерла пушек. Пахло порохом и тлеющими фитилями.

Привалясь спиной к груде ядер, начальник королевской стражи с наслаждением обсасывал индюшачью ногу.

Барбацуца прошла мимо стражников, нарочно хватила пустым ведром по лафету пушки.

На двери погреба красовался новый здоровенный замок.

Начальник королевской стражи вставил в него ключ и с трудом повернул скользкими от жира пальцами.

Барбацуца выхватила из рук стражника зажжённый фонарь, стала спускаться вниз по крутой лесенке. Лоскутик, боясь отстать, поторопилась за ней.

Лоскутик спускалась вслед за мигающим огоньком и огромной тенью Барбацуцы. Позади, икая от сытости, топал начальник королевской стражи.

Спускаться пришлось долго.

Сырость поползла по ногам, поднялась до живота, добралась до макушки.

Лоскутик услышала идущий откуда-то снизу дробный стук, как будто два десятка дятлов молотили носами по крепкой сосне.

«Откуда тут дятлы?» — удивилась Лоскутик.

Но это были вовсе не дятлы. Это были четыре стражника, которые, громко стуча зубами от холода, сидели на корточках вокруг зажжённой лампы.

Они грели об неё руки. Их огромные лапищи, обхватившие лампу, просвечивали насквозь, были красными и прозрачными.

Барбацуца бесцеремонно растолкала их, ногой распахнула тяжёлую дверь, обитую медью.

Барбацуца и Лоскутик вошли в огромный ледяной подвал.

Свет лампы, сверкая, побежал по острым ледяным глыбам. В дальних углах зашевелилась вспугнутая темнота.