Частная жизнь адмирала Нельсона - Кристофер Хибберт

ГЛАВА 7

Норфолк

Не быть счастливчиком — преступление, которого я не могу не совершить, и потому никому из великих нет до меня дела

Последние дни Нельсона в качестве командира «Борея» складывались так скверно и тускло, что любого другого, менее преданного делу офицера, это могло бы заставить без лишних сожалений сменить службу на домашний очаг и половинное капитанское жалованье. Сначала два коммерсанта предоставили совершенно убийственные свидетельства коррупции, в которой погрязли некоторые правительственные чиновники на Подветренных островах. Чиновники, в свою очередь, обратились с жалобой к принцу Уильяму. Он передал дело Нельсону, и тот занялся исследованием вопроса с тем же трудолюбием и прилежанием, с какими в свое время стремился привести в действие Навигационные акты. Убежденный в том, что выдвинутые негоциантами обвинения в мошенничестве, распространенном в таможенной службе и морском департаменте, имеют под собой веские основания, Нельсон засыпал лондонских деятелей, начиная с премьер-министра и далее вниз по иерархической лестнице, посланиями, где настаивал на тщательной проверке поступивших жалоб. В результате он сделался в Уайтхолле фигурой столь же непопулярной, какой являлся в пору неуклонного преследования американских торговцев. После продолжительного и безрезультатного обмена корреспонденцией генеральный инспектор артиллерии отписал капитану Нельсону: «Со всем почтением к Вашей милости выражаю свою уверенность в Вашем неизменном рвении на службе Его Величества, и заставившем Вас так энергично взяться за это дело». Однако же, что касается ближайшего будущего, Нельсону дали понять — означенное рвение вряд ли возбудит к нему симпатии в официальных кругах в целом, а среди лордов адмиралтейства в особенности.

Затем возникло еще одно дело: некий опытный и умелый моряк дезертировал с «Реттлера», судна под командованием капитана Уилфрида Коллингвуда. Нельсон как председательствующий в суде военного трибунала должен был приговорить дезертира к смертной казни. Однако же, получив просьбу отсрочить приведение приговора в исполнение, он уступил ей и под собственную ответственность освободил жертву из-под стражи. Получив выговор от адмиралтейства за превышение полномочий, Нельсон попытался оправдать свои действия, что принесло ему новый нагоняй, правда, уже после того, как он продемонстрировал решимость поддерживать дисциплину на собственном судне, где распорядился дать по десятку плетей трем матросом, замеченным в пьянстве. А несколько недель спустя Нельсон, заслуживший незадолго до того характеристику «чрезвычайно строгого командира», который с годами, «вероятно, станет еще суровее», приговорил к экзекуции уже восьмерых — троих за «подстрекательские речи», остальных за «неповиновение и пренебрежение обязанностями». Когда экипаж наконец распустили — в ноябре 1787 года, после долгой отсрочки, вызванной угрозой новой войны с Францией, — матросы с облегчением отправились по домам, отклонив любые предложения продолжить службу под командой этого капитана. Повторилась история пятилетней давности, случившаяся на «Альбермарле» в Портсмуте — тогда матросы также отказались возобновить контракт с Нельсоном.

По пути домой Нельсон снова заболел, да так жестоко, что, по словам одного из мичманов, «все думали, ему не добраться живым до Англии, и на случай смерти во время путешествия приготовили большую бочку рома». Ром требовался для консервации тела умершего моряка, желавшего упокоиться у себя на родине, а не быть погребенным в море.

Но Нельсон выдюжил, восстановил силы еще во время пути, хотя по прибытии в Англию, как он сам записывал в дневнике, «из-за дождей и холода у меня разболелось горло. Затем наступившая жара принесла с собой лихорадку, не такую жестокую, чтобы удерживать в постели, но вполне достаточную, чтобы не позволить хоть чем-нибудь заниматься. Даже письмо написать трудно… Нехорошо со стороны родного воздуха обращаться таким образом с бедным скитальцем».

Занедужила и жена Нельсона. Она отплыла в Англию с дядей Джоном Хербертом в комфортабельной каюте корабля, принадлежащего Вест-Индской компании. С мужем ей пришлось поначалу разлучиться — того послали на один из островов Карибского архипелага взять на борт вновь набранный экипаж. «Судьба жены моряка, — записала Фрэнсис, — и впрямь нелегка».

К концу года Нельсон достаточно оправился и повеселел, чувствуя себя «в силах двинуться в любую точку земного шара». Угроза войны миновала, и у Нельсона появилась возможность заняться добром, нажитым в Вест-Индии. Он с полной откровенностью говорил о своем намерении ввезти его в страну контрабандой, минуя строгие таможенные формальности, — и это он с такой страстью отстаивал на противоположном берегу Атлантики Навигационные акты! «Тамаринд и нойе (бренди, настоянный на ядре ореха) придется ввезти контрабандой, — писал он. — Слишком уж велики таможенные пошлины, никто их не выдержит». Помимо того, Нельсон привез с собой в Англию несколько гигантских бочек вина и ящиков с орехами, шестидесятигаллонный бочонок рома, большое количество сухих и консервированных фруктов. Заморскими яствами он щедро одаривал многих, в том числе и капитана Локера, не преминувшего тем не менее, благодаря за подарок, со всей прямотой отметить, что вино — а Нельсон послал ему литров сто мадейры — не слишком высокого качества. Нельсон выразил сожаление, ведь он выложил за вино «хорошие деньги».

Рождество в том году Нельсоны — наконец-то муж с женой объединились — отметили в снятом Джоном Хербертом доме на Кавендиш-сквер. А вскоре после рождественских каникул они и сами поселились неподалеку, в районе Оксфорд-стрит, — сначала в доме 10 по Грейт-Малборо-стрит, затем в доме 6 по Принс-стрит. Впрочем, ни там ни там уюта они не ощутили. Миссис Нельсон вновь чувствовала себя неважно, жалуясь на лондонский смог, вредный для ее легких, а муж все острее ощущал, как непримиримая позиция, занятая им в вопросе о Навигационных актах, не говоря уж о суете, связанной с обвинениями в коррупции на таможне в Вест-Индии, сделала его в глазах некоторых старших офицеров адмиралтейства чем-то вроде сутяги. Тот факт, что на всех должностях во время службы на Подветренных островах он оставался «исполняющим обязанности», как раз и казался Нельсону признаком неудовольствия начальства.

В Лондоне он занимался не только походами в адвокатские конторы в связи с тяжбой, последовавшей за битвами вокруг Навигационных актов, но и делом бочара с «Борея», перерезавшего горло проститутке в одной из таверн Шедуэлла. Защита решила настаивать на невменяемости подсудимого и вызвала в качестве свидетеля бывшего командира корабля. Нельсон с готовностью согласился и в ходе судебного заседания с полной откровенностью говорил как о себе, так и об обвиняемом. «Порою этот человек, — свидетельствовал он, — впадал в забытье, но вообще-то отличался редкостным спокойствием и рассудительностью… Так что, услышав об этом деле, я сказал себе: если все было так, как говорят, значит, он впал в безумие… в противном случае я мог бы с равным и даже с большим успехом заподозрить себя самого, зная за собой склонность к импульсивным поступкам. А он — человек мирный, за все то время, что я имел возможность близко его наблюдать, он не совершил ни одного проступка… Вы уж поверьте мне, матросам, возвращающимся домой, всегда выставляют крепкие напитки. Я своими глазами видел тридцать иди сорок моряков, ведущих себя так, словно оказались в Бедламе, не отдавая себе ни в чем отчета… Обвиняемый ни в коем случае не пьяница… Как-то раз, по-моему, на Антигуа, он получил солнечный удар, после чего время от времени и стал иногда впадать в забытье. Я и сам перенес такой удар и пришел в себя далеко не сразу».