Пояс Койпера - Николай Дежнев

Не зная, что ответить, Котов глупо улыбался, и Феликс, скорее всего из солидарности, составлял ему компанию. По-видимому, они считали мои слова началом анекдота и теперь ждали, чем он закончится. Я между тем продолжал молча их разглядывать. Возникла неловкость, Фил поспешил ее замять. Спросил с излишней, пожалуй, живостью:

— Ты имеешь в виду что-то конкретное?

Не зная того, он давал мне шанс перевести все в шутку, но я им не воспользовался. Меня распирало от собственной значимости, внутренний голос подзуживал: хочешь ведь сказать — так не тяни, скажи!

И я сказал:

— Более чем! Наш народ давно изверился. Он не верит политикам, как не верит средствам массовой информации. И уж подавно не верит он рекламе. Единственный способ до него достучаться — организовать вброс информации через знакомых и близких, на чье мнение в обыденной жизни люди привыкли полагаться…

— Ну-ну, интересно! — впился в меня взглядом Котов.

— Если, к примеру, ты доволен новой вещью, кто-то из твоего окружения обязательно захочет купить такую же, — продолжал я, ловя кураж. Так всегда происходило, когда меня захватывала красота идеи, и тогда уже я не знал удержу. Варианты идеи множились и обрастали деталями, не хватало времени конвертировать их в слова.

Эдуард Владимирович придвинулся ко мне вплотную, от слащавого запаха его одеколона меня начало мутить.

— И что же вы предлагаете?

Я и сам не знал, предлагаю я что-то или брежу наяву, только остановиться уже не мог. Поднялся на ноги, отошел ближе к окну. Встал, как за щитом, за спинкой кресла. Говорил горячо и, наверное, сбивчиво, но Котов понимал меня с полуслова. Рекламную кампанию надо организовать так, чтобы она ни в малой степени не выглядела рекламной, просто люди делятся друг с другом новостями. Сотрудников для нее набирать по контракту с условием, что несколько раз в день в определенный для каждого час они будут рассказывать своим знакомым о преимуществах того или иного якобы купленного ими товара. Афишировать свою деятельность им будет строго запрещено, в то время как контроль над ними можно осуществлять с помощью включенного во время сеанса мобильника. Проверять не каждого, такой необходимости нет, а выборочно, дисциплину поддерживать строгостью штрафных мер и записанных в контракте санкций. Что ж до эффективности сарафанной рекламы, о ней легко судить по уровням продаж, но заранее можно сказать, что цифры не разочаруют.

Все! Закончив импровизированную речь, я протянул Филу стакан. Подмигнул, мол, оцени, каков бред, как мастерски я впарил его этому придурку. Но Феликс не повел и бровью, более того, на его губах проступила довольная улыбка.

Только теперь, вспоминая подробности того зимнего вечера, я начал кое-что понимать. Похоже, Феликс уже тогда знал, что в обществе, где все измеряется деньгами, в любой шутке есть только доля шутки, остальное легко может оказаться гнусной правдой. Идея лишь на поверхности выглядела абсурдной, да и абсурд в России обеспечивает высокую норму прибыли, не меньшую, чем распил бюджета и торговля наркотиками. Безответственная выходка достала своего создателя бумерангом!

Прикосновение к руке Анны вернуло меня к действительности. Ее пальцы были холоднее льда.

— Ты… ты меня не бросишь?

В поисках свежего носового платка выложила из сумочки мобильник. Я взял его и набрал собственный номер, дождался, когда в кармане запиликало, и отключился.

— Тебе надо на время исчезнуть из города, я сам тебя найду. Да, кстати, как твоя фамилия?

Ее губы разлепились, и она едва слышно выдохнула:

— Виктимова.

Правду говорят, если уж лыко, то обязательно в строку! Не великий знаток английского, я знал, как на этом языке звучит слово «жертва».

На улице уже зажигали фонари. Длинный, как жизнь, день подходил к концу. Суетный город погружался в короткую, как жизнь, ночь. На бульвар, совершить перед сном моцион, выползали истомленные жарой пенсионеры. Из окна дома напротив доносилась музыка. Аня семенила за мной, как коза на веревочке. Остановившись, я протянул ей сигареты.

Она покачала головой и жалобно улыбнулась.

— Хочешь, поедем к тебе…

Я продолжал ее молча разглядывать. Аня смутилась. Что еще могла она предложить, обретаясь на дне помойки, где за все приходится платить?

— Аванса не требуется, хотя мысль здравая! Мы к ней еще вернемся.

Добр был несказанно, позволил лишь себя на прощание поцеловать. Целомудренно, в щечку. И даже сам ее по-братски приобнял, не мог сдержаться. Надеюсь, это не было ей так уж неприятно.

— Не переживай, все будет хорошо!

И Анька пошла по бульвару, а я остался стоять. Смотрел ей вслед и не знал, плакать мне или смеяться. А как было бы здорово воспользоваться ее великодушием! Рассевшиеся по скамейкам с ногами малолетки лизались, посасывая пиво, воображали, что это и есть взрослая жизнь, а я все смотрел и смотрел и думал, что прав Экзюпери: мы в ответе за тех, кого приручили. И тысячу раз за тех, кого подставили! Потащил из пачки губами сигарету, как вдруг ощутил на себе чей-то взгляд. Человек на пределе возможного чувствует еще и не такое, страсть как не люблю, когда мне буравят глазами спину.

Обернулся. У стеклянной стены кафе через дорогу в свете переливавшейся огнями рекламы курила барменша. Длиннющий чертов день отказывался кончаться. Можно было наплевать и уйти, я вернулся. Не говоря ни слова, остановился напротив. Так же молча она открыла передо мной дверь и прошла к стойке бара. Привычным движением отмерила и налила в стакан пятьдесят граммов водки.

— Что, облом?..

— Слушай, — не выдержал я, — не лезь не в свое дело, и без тебя тошно!

Она была мне несимпатична. Не потому, что немолодая и уставшая, что-то мрачное было в ее облике, в смотревших на меня темных, грубо подведенных глазах. Свои способности обольстителя я никогда не переоценивал, но мелькнувшая мысль была единственным объяснением происходящего. Люди в массе своей не видят себя со стороны. И слава Богу, иначе доходы церкви от отпевания значительно бы сократились.

Закусила верхнюю губу.

— Пей! Я загадала: если вернешься, скажу.

Я выпил. Вытряхнул для нее из пачки сигарету. Она вертела ее в пальцах, продолжала о чем-то размышлять.

— Ну?

— Может, и не стоит говорить, но раз уж так вышло… — Замолчала, после паузы продолжила: — Бабка моя по матери была ведунья. Я тогда гуляла с Витькой, он был мне вроде как жених. Увидела нас старуха, отозвала меня в сторонку и говорит: мужик на белом свете не жилец! Тень смерти впереди нее бежит. Приглядись, увидишь. Об этом писал еще этот, кому врачи клятву дают…

— Гиппократ.

— Точно! — Посмотрела мне в глаза. — Когда дамочку в чувство приводил, она скользнула по твоему лицу…

— Кто? — не понял я, не захотел понимать.

— Тень! — Наполнила стакан наполовину и подвинула ко мне.

Я его опрокинул. Выложил на стойку пару стольников. Спросил развязно, развязнее, чем мог бы, чем должен был:

— Ну и как там Витек?

Барменша пожала плечами.

— Связь с тем светом плохая, видно, роуминг не достает…

6

Что с нее, с дуры-бабы, взять? Язык без костей, вот и мелет!

Убеждал себя, пытался ни о чем таком не думать, но так и проворочался до утра. Слова барменши крутились в голове с навязчивостью ночного кошмара. Собирался повидаться с Аристархом, но, сморенный усталостью, провалился на рассвете в сон и продрал глаза лишь к полудню.

А поговорить с ним хотелось. Или просто посидеть на лавке с видом на помойку, подымить сигареткой. От него исходило спокойствие, которого мне так не хватало. Далеко не каждый умеет видеть происходящее вокруг под тем углом, под которым на него смотрит Аристарх, этот дар вместе с легкостью характера человек получает при рождении. Возможно, если очень постараться, такому отношению к жизни можно научиться, только не мне. Такая уж выпала судьба: пропускать всё через себя, словно через мелкое сито. Тому, кто пашет и кует, не дано бездумно петь и плясать, он живет так, будто с утра до ночи ворочает многопудовые камни. А тут еще Анька со своим долгом — хорошо бы, если бы только перед Отечеством! — и сам я, словно говно в проруби, мотаюсь, неприкаянный, от берега к берегу. Попробуй тут усни, разве что вечным сном!

Ходил несколько раз на кухню, пил воду. Не то чтобы мнительность замучила, но пару раз в зеркало заглянул. Лицо как лицо, правда, небритое, но если тени, то только под глазами. Когда небо за окном побледнело, решил забежать в церковь и поставить свечечку, с этой благостной мыслью и заснул.

Котов со своим рекламным агентством конечно же шестерка, каких тринадцать на дюжину, рассуждал я, нанося на физиономию мыльную пену, но может заартачиться. Наверняка один из тех, кто набивает себе карманы под трескотню политиков. Надо предложить ему то, от чего он не сможет отказаться. Придумаю какой-нибудь новый баснословно прибыльный проект, я это умею. Важно только понять, как по-быстрому до него добраться! — смыл с бритвы остатки щетины и провел по коже ладонью с одеколоном. Ее начало приятно пощипывать. Нюська назвала меня луз кенон, вот и прекрасно! Крушить на своем пути я ничего не собираюсь, но пробивная сила мне понадобится. Справлять малую нужду против ветра — себе дороже, придется с этим подонком договариваться. А куда денешься, так устроена жизнь! Ненависть плохой советчик, тут нужна холодная голова, и настраивать себя надо на дружеское общение, как бы ни хотелось двинуть представителя семейства кошачьих по лоснящейся морде. Жать руку, доброжелательно улыбаться, а если понадобится, то и льстить. Накопить заранее приятных слов и расточать их, обильно поливая елеем. Хорошо бы при этом еще и вилять хвостом, жаль, природа такую возможность не предусмотрела…