История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта - Филипп-Поль де Сегюр

Тем не менее он собирался напасть на Россию, не подчинив Испанию, забыв максиму, на которую часто ссылался как на принцип и пример: никогда не наносить удары одновременно в двух местах, но только в одном месте и всегда массированно. По какой причине он отказался от превосходного, хотя и не определенного, положения и бросился туда, где малейшее препятствие могло всё разрушить и каждая неудача могла стать решающей?

В то время никакая продиктовавшая положением необходимость и никакие соображения себялюбия не могли побудить Наполеона оспорить собственные доводы. Поэтому он стал задумчивым и взволнованным. Он собирал отчеты о фактическом состоянии европейских правительств, приказал подготовить точные и исчерпывающие записки на этот счет, а затем погрузился в их чтение: его волнение возрастало, для него всякая нерешительность была наказанием.

Его часто видели полулежащим на софе, где он по несколько часов пребывал в состоянии глубокого размышления; иногда он вскакивал, судорожно и с восклицаниями.

Воображая, что услышал свое имя, он кричал: «Кто звал меня?» Затем поднимался, ходил торопливыми шагами и, наконец, добавлял: «Нет! Несомненно, ничто пока в достаточной степени не созрело вокруг меня, даже в моей собственной семье, чтобы согласиться на такую отдаленную войну. Ее нужно отсрочить на три года!» И тут же спешно диктовал проект детальной ноты, с помощью которой император Австрии, его зять, должен был действовать как посредник между Россией, Англией и Францией.

Затем он читал инструкции, которые только что продиктовал, но не подписывал их; когда ему указывали на это обстоятельство, он часто отвечал: «Нет! Завтра утром; никогда не следует слишком торопиться: ночь — хороший советник». Затем он отдавал приказ оставить дело в тайне и указание, чтобы записку, которая напоминала бы ему об опасностях его положения, постоянно оставляли на столе. Это был неизменный предмет его консультаций, и каждый раз он обсуждал его, одобрял и повторял свои прежние выводы.

Человек, писавший эти инструкции, не знал об их участи. Известно, что примерно в это время (25 марта 1812 года) Чернышев передал новые предложения своему государю. Наполеон предложил составить декларацию о том, что тот ни прямо ни косвенно не будет способствовать восстановлению Польского королевства, и прийти к соглашению по другим спорным вопросам.

Позднее, 17 апреля, герцог Бассано (Маре) выдвинул лорду Каслри предложение об урегулировании ситуации на Пиренейском полуострове и в Королевстве обеих Сицилий; по другим вопросам предлагалось договариваться на следующей основе: обе стороны должны удержать всё, что не было отторгнуто в результате войны. Каслри ответил, что взятые обязательства и принцип добросовестности не позволят Англии вступить в переговоры, не потребовав признания Фердинанда королем Испании в качестве предварительного условия.

Двадцать пятого апреля Маре, информируя графа Румянцева об этих контактах, повторил жалобы Наполеона в отношении России: во-первых, указ от 31 декабря 1810 года, который воспрепятствовал ввозу в Россию большинства французских товаров и нарушал правила континентальной системы; во-вторых, протест Александра против оккупации герцогства Ольденбургского; в-третьих, вооружение России.

Этот министр сослался на то, что Наполеон предложил компенсацию герцогу Ольденбургскому и формальное соглашение о невозможности восстановления Польши; в 1811 году он предлагал Александру предоставить князю Куракину необходимые полномочия для ведения переговоров с Маре по всем спорным вопросам, но русский император ответил на инициативу лишь обещанием послать Нессельроде в Париж, но так его и не выполнил.

Посол России почти одновременно передал ультиматум императора Александра с требованиями полного вывода войск из Пруссии, Шведской Померании и уменьшения гарнизона Данцига. С другой стороны, он соглашался на компенсацию за герцогство Ольденбургское, готов был вести переговоры с Францией по торговым вопросам и, наконец, пообещал сделать ничего не значащие изменения указа от 31 декабря 1810 года.

Но было слишком поздно: кроме того, стороны пришли к тому, что ультиматум неизбежно ведет к войне. Наполеон слишком высоко ценил личную и национальную гордость и занимал слишком высокое положение, чтобы уступить тому, кто заявляет о готовности вести переговоры и при этом угрожает освободить Пруссию — и тем самым отдать ее в руки России, — и отказаться от Польши. Он слишком далеко зашел; он должен будет отступить, чтобы найти точку, в которой можно остановиться; в его положении Наполеон рассматривал каждый шаг назад как начало полного и окончательного падения.

Глава V

Его желания отсрочки были тщетными, и он делал смотр своим огромным вооруженным силам; ожили воспоминания о Тильзите и Эрфурте, и он с удовлетворением получал информацию о характере своего противника, которая лишь вводила его в заблуждение. Одно время он надеялся, что Александр уступит при приближении столь пугающих сил, затем пошел на поводу у своего богатого воображения; он допускал в мыслях, что можно развернуть войска от Кадиса до Казани, по всей Европе. В следующий миг его буйная фантазия уносила его в Москву. Этот город находился от него на расстоянии восьмисот лье, и он уже переваривал информацию о нем, как если бы стоял у его ворот. Французский врач, который долго жил в этой столице, известил его, что на складах и в окрестностях Москвы он найдет запасы, достаточные для поддержания его армии в течение восьми месяцев; он тут же прикрепил его к себе.

Хорошо осознавая опасность, которой собирался себя подвергнуть, он стремился окружить себя друзьями. Даже Талейран был вызван; его должны были направить в Варшаву, но подозрительность и интриги вновь навлекли на него немилость; Наполеон, обманутый искусно распространяемыми клеветническими измышлениями, поверил в его предательство. Он был крайне разгневан, проявления этого были ужасными. Савари делал напрасные попытки открыть ему глаза — вплоть до времени нашего вступления в Вильну; там этот министр вновь направил письмо Талейрана императору: оно показывало влияние Оттоманской империи и Швеции на войну в России и содержало предложение предпринять самые большие усилия в переговорах с этими двумя державами.

Наполеон ответил лишь презрительным восклицанием: «Неужели этот человек верит, что он настолько необходим? Он полагает, что будет меня учить?» Он приказал секретарю отослать письмо тому самому министру, который испытывал благоговейный страх перед Талейраном.