Интерлюдия Томаса - Дин Кунц

Хотя, скорее всего, никто не видел, как мы с Джоли в безлунной темноте бежали по пляжу к жерлу дренажной трубы, хотя девочка направила Хискотта — а таким образом, всех — по ложному следу к несуществующей пещере, мне не очень хочется возвращаться на пляж. Любой другой выход из дренажной системы сулит больше плюсов, чем тот, что укрыт кустами и лианами.

Интуиция — надежная достаточно часто, но не всегда — подсказывает ясновидящему повару блюд быстро приготовления, что альтернативный выход безопасен, и тот, кто распечатал боковую трубу, скорее мне друг или предпочитает, чтобы умер Хискотт, а не я, а возможно, хочет, чтобы умерли мы оба, но не я один.

Я решаю действовать без промедления, отталкиваясь от этого ненадежного предположения. В конце концов, при самом худшем раскладе меня всего лишь убьют.

Пригнувшись, сдавленный спереди и сзади темнотой, сжимая в руках пистолет и фонарик, чуть ли не обдирая костяшки пальцев о бетонный пол, я чувствую себя троллем, но, разумеется, я не ем детей, пожалуй, Голлумом, а не троллем, Голлумом, ведущим хоббита Фродо в логово гигантской паучихи Шелоб, да только я скорее Фродо, чем Голлум, потому что ведут меня, а не веду я, а это значит, что меня оплетут шелковыми нитями, прочными, как проволока, и отложат в сторону, чтобы та, что меня поймала, смогла съесть живым в удобное ей время.

Но, к моему изумлению, никакой Шелоб нет, и пройдя чуть ли не весь путь до Мордора, когда икры ноют от долгого хождения в позе гориллы, я прибываю к концу трубы. Железная лестница ведет наверх, к открытому люку, через который виден розовый свет раннего утра.

Из люка я вылезаю на бетонную площадку площадью четыре на четыре фута. Позади меня, на востоке, длинный склон поднимается к рельсам ограждения и Прибрежной автостраде. Передо мной местная дорога, ведущая к «Уголку гармонии», который находится ярдах в двухстах слева от меня. Ночь отступает к западному горизонту, розовая заря захватывает все большую часть небосвода, и я уже вижу и автозаправочную станцию, и ресторан, около которого припарковано несколько автомобилей — завтрак начался, — но не укрытые тенью деревьев коттеджи.

Если кто-то из Гармони случайно заметит меня, я слишком далеко, так что ему меня не узнать.

Гул электромотора привлекает мое внимание к люку. Треугольные сегменты выдвигаются из стены, сближаются и формируют водонепроницаемую заглушку. Мне очень хочется верить, что где-то у меня есть друг, но меня тревожит ощущение, что мной просто манипулируют, и о помощи речь не идет.

Каждый член семьи Гармони — узник, но при этом и оружие, которое может быть использовано против меня Хискоттом. Я один. Их много. В утреннюю смену, наверное, треть на работе, обслуживают семейный бизнес, но остальных можно использовать, чтобы ловить меня и оберегать Хискотта, причем выбора у них нет, особенно в такой кризисной ситуации. Если они попытаются взбрыкнуть, он использует их для убийства кого-то из близких.

Я не хочу причинять вреда никому из них, но при сложившихся обстоятельствах мне не проскользнуть незамеченным мимо столь многих, не добраться до дома, где проживает Норрис Хискотт. Следовательно, нужно изменить обстоятельства. К северу от меня пересечение съезда с автострады и местной дороги, ведущей к «Уголку гармонии». Направляясь к нему, я убираю фонарик в карман, а пистолет засовываю под ремень на животе, между футболкой и свитером.

Не дойдя сотни ярдов до перекрестка, я останавливаюсь, опускаюсь на одно колено и жду на обочине.

Не проходит и минуты, как на съезде с автострады появляется «Форд-Эксплорер».

Я подбираю маленький камушек и делаю вид, что внимательно его изучаю, будто что-то в нем зачаровало меня. Может, это золотой самородок, а может, природа выбила на нем изумительный по точности портрет Иисуса.

«Эксплорер» притормаживает у знака «Стоп», выкатывается на перекресток без полной остановки, поворачивает налево, ускоряясь, проезжает мимо меня.

Еще через пару минут, когда на съезде возникает громадный восемнадцатиколесник, я бросаю камушек и выпрямляюсь в полный рост.

То, что я собираюсь сделать, плохо. Не так ужасно, как похищение миллиарда долларов из инвестиционной фирмы, которой вы же и управляете. Не так плохо, как всю жизнь, занимая выборную должность, обеспечивать свое благосостояние взятками. Но гораздо хуже, чем сорвать наклейку «НЕ СРЫВАТЬ — КАРАЕТСЯ ПО ЗАКОНУ» с подушек вашего нового дивана. Это плохо. Плохо. Я не оправдываю своих действий. Если мой ангел-хранитель наблюдает, он, конечно, в ужасе. Если молодые люди когда-нибудь прочтут мои мемуары, я надеюсь, что мое преступление не побудит их повторить его. То же самое относится и к читателям постарше. Нам не нужны правонарушители-пенсионеры, точно так же, как не нужны молодые хулиганы. Я могу объяснить, почему должен сделать то, что наметил, но прекрасно понимаю, что объяснение — это не оправдание. Плохое деяние остается плохим, даже если оно необходимо. Что плохо — то плохо. Я сожалею. Ладно, поехали дальше.

Глава 11

Прямо здесь, прямо сейчас, когда он оставляет меня с Орком, чтобы добраться до Хискотта, я думаю, что люблю его. Никогда не думала, что смогу. В смысле полюбить какого-нибудь парня. А может, в смысле никогда не думала, что мне удастся полюбить. Во всяком случае, после того, что произошло за эти пять лет. После того ужаса, случившегося с Макси. Я мечтала, если хотите знать, уйти отсюда и стать монахиней. Да, если бы что-то случилось с Хискоттом и мы вновь обрели свободу. Монахиней или миссионершей в самых жутких трущобах этого мира, где тараканы размером с таксу, а люди покрыты гноящимися язвами и отчаянно нуждаются в помощи. И я думаю, это прекрасно — иметь возможность помочь людям, которым эта помощь нужна, как никому. Если ты собираешься стать монахиней, или миссионершей, или даже одним из тех врачей, которые работают бесплатно в таких бедных странах, что у людей там нет денег и они торгуют друг с другом, обменивая старые кирпичи на высушенный навоз, чтобы обогреть им свои лачуги, или на больную курицу, или на какие-то съедобные корни, вырытые в джунглях, кишащих змеями… Короче, я хочу сказать, если ты ступаешь на этот путь, нет в твоей жизни места для романтики, замужества и тому подобного. Так зачем тогда влюбляться? И потом, монахиням не разрешается выходить замуж.

Думаю, я все равно люблю его. По моим ощущениям — это любовь, или я думаю, что любовь должна вызывать такие ощущения. Вы, наверное, скажете, что все произошло слишком быстро, чтобы стать любовью, хотя не зря же говорят, что существует любовь с первого взгляда, и это мой ответ на столь поспешную критику. Что ж, должна признать, что не его внешность сразила меня наповал. Я думаю, мы все согласимся, что Гарри — не Джастин Бибер.[14] Разумеется, в действительности его зовут не Гарри Поттер, но другого его имени я пока не знаю, так что пусть временно это будет его именем. Гарри, конечно, душка, такой милый, но многие люди милые, на телеэкране их можно увидеть сотнями. А люблю я его, потому что он очень храбрый, и добрый, и нежный. За все это и за кое-что еще. Я не знаю, за что именно, но этим он отличается от других людей, и я хочу сказать, что отличие это доброе.

Огни мерцают, возникает этот звук: х-у-м-м-м, х-у-м-м-м. Старина Орк на этот раз не реагирует. Орк не всегда реагирует на этот звук. По большей части, лежит труп трупом. Не знаю, почему мне нравится сидеть с Орком. С ним я всегда чувствую себя в безопасности. Может, потому, что он мертв и все такое, но я не думаю, что причина только в этом. Он большой и уродливый, и можно подумать, что ничто не могло бы убить его, но что-то все-таки убило. А если что-то смогло убить старину Орка, что-то может убить кого угодно, даже доктора Норриса Хискотта, так что, возможно, именно поэтому мне нравится сидеть с Орком. Я не ребенок… точнее, я не наивный ребенок, который думает, что убивший Орка придет и предложит убить для меня Хискотта. Так просто не получится. Хискотт говорит, что умереть легко, и мы никогда не должны забывать о том, как это легко. Но умирать как раз нелегко, а он ведет речь о том, что убить легко, во всяком случае, для него.

Проблема моей любви к Гарри в том, что мне двенадцать, а ему, наверное, тридцать или тридцать пять, точно не скажу, и ему придется ждать шесть лет, пока я вырасту. Конечно, ждать ему придется при условии, что он убьет Хискотта и освободит нас. Но ждать он, разумеется, не будет. Он такой добрый, и нежный, и храбрый. У него наверняка есть девушка, а еще десятки других гоняются за ним. Так что мне остается только одно — любить его издалека. И я буду любить его вечно, так глубоко и без всякой надежды на взаимность, что вы можете подумать, будто это очень печально. Отнюдь. Одержимость неразделенной любовью приводит к тому, что не задумываешься о более худшем, а худшего этого выше крыши, поэтому куда как лучше до скончания веков размышлять о том, кто тебе не достанется (это я про Гарри), чем о том, что в любой момент может случиться с тобой в «Уголке гармонии» (а случиться может что угодно).