Стихотворения и поэмы - Хаим Нахман Бялик

И манит, травою, листвою шурша:

«Приди к нам, покойся, — ковер твой постелен —

Пусть свежестью нашей напьется душа!»

«Мы дремлем» — лепечут с истомою сонной

Листочки и травы пред ним и над ним,

И звезды мерцают из выси бездонной:

«Мы тоже — с глазами открытыми спим»…

Все пахнет — и сад, и деревья, н поле,

И сладкая в горло струится волна,

И, пьяный, он дышит, почти поневоле,

Всей грудью, всей грудью, до самого дна.

Бескровные губы широко раскрыты,

Широко раскрыта под воротом грудь, —

И, словно наемник, таскавший граниты,

Все тело, все члены вопят: «отдохнуть!»

И вот простирает он руки без силы,

Как будто бы просит спасти и помочь:

«Возьми меня, ветер, укрой меня, милый,

Устал я, мне тесно, умчи меня прочь!» —

Но вдруг пробежало мгновенье тревоги

Среди зашумевших о чем-то ветвей —

И он вспоминает, что сбился с дороги,

И мчится, спасаясь от адских сетей.

И вновь, напевая невнятно и глухо,

Весь день простоит он в углу недвижим —

И в эти минуты, на подвиге духа,

Что сталь и гранит — перед ним?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Так учит нас Рава «… «Так учит Аббайя»…

И, шопотом хриплым весь мир заглуша ,

Не слышит он сам, что в груди, погибая,

Рыдает и молит живая душа.

Не слышит, не слышит! И смолкнут моленья.

Душа онемеет, завянут мечты,

Угаснут желанья, зачахнут стремленья,

Растоптаны, сгинут во мраке цветы, —

И станет душа его грудою пепла.

Сгорев ненасыщенной жаждою див,

Затем что иссохла, оглохла, ослепла,

Нигде не любима, нигде не любив;

Глаза, одаренные дивною властью

Объять беспредельный простор мировой,

Потухнут, не видев, не вспыхнувши страстью,

Ничем не пленившись от жизни живой;

Как призрак, — как ящер в заброшенной щели,

Не жив, отживет он отвергнут и нем…

Зачем он родился и гибнет без цели,

И он, и другие — зачем?

1895

Перевод В. Жаботинского 

ЗОРИ

Перевод В. Жаботинского

Я рос одиноко, и в детстве безлюдном

Любил притаиться, уйти в тишину;

В душе моей жажда о светлом и чудном

Шумела, бродила, подобно вину.

Часами я грезил в углу незаметном,

И в око вселенной гляделся мой взор;

Слетались друзья — пошептать о заветном,

И в сердце их голос звучит до сих пор.

Друзей было много: и пташка, и мошка,

И куст, и березка, и кучка грибов,

Луна, что стыдливо сияет в окошко,

Скрипенье калиток и мрак погребов;

Колючий репейник под старым забором,

Лучи, что струятся капризным узором

От солнца, от свечки, осколков стекла,

Чердак, паутина пустого угла,

Таинственный сумрак в пучине колодца

(И сладко, и жутко тому, кто нагнется!),

И эхо, и зыбкий мой образ на дне,

И скрежет пилы, и часы на стене,

Что смутно лепечут — быть может о Боге;

И дикая груша, и вдруг, на дороге,

Из сада чужого упавший орех,

И божья коровка, что в панцырь одета, —

Друзей было много. Но лучше их всех —

Лучи золотистого света.

Я летом узнал их. Малютки-лучи,

Как ангелы легки, как кровь горячи,

Однажды резвились по речкам и нивам

И вдруг обожгли, веселясь, и меня —

И радость меня подхватила приливом,

И взор мой блеснул первой искрой огня.

И стал я собратом их тайного круга, —

И как полюбили мы славно друг друга!

Бывало, чуть свет (так уютна кровать!)

Они уж стучатся в окошко: вставать!

Вскочу, одеваюсь, сквозь сон еще млея —

Они мне мигают, торопят: живее!

Куда-то сапог я забросил вчера,

Ищу впопыхах — а снаружи: пора!

Оденусь, и к двери опрометью кинусь —

Их нет, разлетелись и дразнят: лови нас!

Я здесь, я на крыльях сиянья лечу, —

Я брат ваш, я легкий, подобно лучу, —

Летим на поляну, под хохот и визги

В траве поваляться, росистой, густой,

И вдруг, рассыпая жемчужные брызги,

Пройтись по зеленым коврам чехардой!

Упали в траву, и ныряем в росинках,

Заискрился луг от веселой толпы,

Алмазы без счету горят на былинках,

И радугу мечут, сверкая, шипы —

На каждой колючке, на каждом листочке

Дрожит и блестит по мерцающей точке,

Султан изумрудных лучей…

И вдруг — взволновался стотысячеглазый

Сверкающий луг, — изумруды, алмазы

Смешались в одно ослепленье очей:

Забрел к нам теленок, отставший от матки,

Сбежались цыплята порыться в корнях —

Шныряют, ныряют, и прячутся в прятки;

И луг улыбнулся, сияя в огнях.

Как горлинка в небе, я плаваю в свете —

Дрожу в нем, опутан, как горлинка в сети,

Опутан, окутан мильоном обвитий

В его золотисто-лазурные нити:

То детство лучится и солнцу смеется;

И губы смеются, и сердцу поется.

От ласки сияний, без грани, без краю

Я искрюсь, я тлею, я млею, я таю…

Я пьян от сиянья, в плену, в забытьи —

Они меня будят и кличут: на нивы!

И в миг уж мы там, и горят переливы,

И резво скользят золотые струи

По резвым головкам колосьев усатых…

И весело ниве. Тьма пестрая птиц

Проносится мимо с приветом «цвиц-цвиц».

Рой бабочек легких и тканнокрылатых

Порхают и реют и вьются над ней,

Дрожа мириадом стоцветных огней,

Белеют, багрятся, горят, золотятся,

И тонут в сияньи, и снова родятся,

Как будто бы некто, шутя, с высоты

Пригоршнями сеет живые цветы;

Резвятся, танцуя с лучами над нивой,

Гоняясь за ними в игре шаловливой

Под гомон и звон скрипачей полевых —

Оркестра, что скачет, трещит и стрекочет,

Жужжит и сверлит и скрежещет и точит —

И воздух как будто звенит и не хочет,

И сонно рокочет, и в рокоте тих…

Жара. Утомилась веселая банда.

Купаться, на пруд! — прозвенела команда —

И мчатся, играя, гоняясь, спеша.

К пруду, что сияет в кольце камыша.

Чуть плещутся воды под полднем, ленивы,

То искрясь на солнце, то прячась под ивы.

Как зеркало блещет одна полоса,

И в ней отразилася высь голубая.

Жемчужные тучки проносятся, тая, —

И все там иное: не те небеса,

Свет солнышка мягче горит, охлажденный,

Фатою покоя подернут весь мир

И нежится в глуби спокойной и сонной,

Где все — безмятежность, и греза, и мир…

А дальше, объятая сладостной ленью,

Зеленая влага замкнута в залив,

И справа и слева насупился тенью

Над царством подводным прибрежный обрыв;

И там опрокинут камыш золотистый,

И волосы ивы плакуче-ветвистой,

И камни, и бедный челнок у ствола,

И жилы корней над обрывом, утята,

И аист без правой ноги, что поджата,

И прачка босая — все тенью объято,

Все свежесть, прохлада, и сумрак и мгла…

А дальше — ковер из сверкающих струек

И змеек и блесток и звезд и чешуек,

Сплошной золотой ярко-трепетный плеск, —

Распались два солнца, что сверху и снизу,

И пыль их слилась в искрометную ризу,

Где все — ослепленье, мерцаньеи блеск!

Купаться, купаться! — И, дрогнув, потрясся

Сверкающий в искрах и блестках ковер

И стал, как одна раскаленная масса,

И тысячи красок смешались в узор,

И дрогнул подводный небесный шатер,

И дрогнуло солнце, и на-семь распалось,

И семеро солнц на волнах закачалось,

Друг с другом играя, друг друга дразня,

Слилось, и распалось, и снова слилося —

И с миром подводным исчезло в хаосе

Потопа сияний и в море огня.

И я, в море света без дна и без грани,

Как губка, впиваю богатство сияний,

Очищен и влагой, и лаской лучей;

И тысячью горных журчащих ключей

В душе моей радость звенит и трепещет,

Как музыка танца, что льется и плещет

По струнам бесчисленных арф…

Я вышел и сел на зеленое ложе —

Любуюсь на зыбь угасающей дрожи,

На зыбь, что струится, как газовый шарф.

На зыбь, что сверкает багряным отливом,

И жжет фейерверк из малюток-ракет,

И искры взметнет последним порывом —

Слабее — слабее — и стихла — и нет…

И вновь, как дотоле, спокойное лоно

Зеркально и ясно, недвижно и сонно,

И мир отраженный застыл, молчалив,

Под тенью таинственной ив.

И только напротив, где, ровен и гладок

Сливается берег с лучистой водой,

Свой невод волочит рыбалка седой,

И сыплются капли, как тысяча радуг,

Алмаз за алмазом, звезда за звездой…-