Новый Мир ( № 7 2011) - Новый Мир Новый Мир

(Так, будто она сама подставилась — поднявшись, как из окопа — в полный рост, да под снайперскую пулю… Будто там, наверху, кто-то следил, чтобы мы здесь не слишком отличались. Чтоб держали ряд. Чтоб понемножку, помаленьку, а не так, как она хотела — «по-настоящему»…)

Именно на Прорезной, когда прохожу мимо сиротской лавочки на юру, во мне чаще всего вскидывается такое жгучее, обиженно-глупое, совершенно детсадовское и, однако, упрямо все время выныривающее, как притапливаемый поплавок: нечестно! Так  н е ч е с т н о, если там, наверху, вообще еще кто-то следит за правилами, — вырвать ее из жизни на полном ходу, буквально на трассе! — как дантист-коновал здоровый зуб из челюсти, — извините, ошибка, но назад уже не вставишь. Влада и сама наверняка, должно быть, не на шутку разгневалась, оказавшись вот так нежданно-негаданно по ту сторону, — в первую же ночь, когда ее извлеченное из машины тело еще лежало в морге на полке холодильника, она приснилась мне необычайно сердитой — у себя в мастерской, в тех самых драных рабочих штанах, энергично выдвигала и задвигала какие-то ящики, что-то искала, от моего отчаянного, всем существом к ней, возгласа отмахнулась: не мешай, мол, — и обронила что-то весьма странное, что-то про охранную грамоту, которая ей нужна, а то, мол, «очень много смертей», — эти слова я запомнила в точности, потому что хотя язык снов так же темен, как язык пророчеств, однако больше всего от нашей дневной речи он отличается тем, что не знает лжи, — искажения вносятся в него только нашим собственным восприятием, тем, что в физике называется погрешностью инструмента, и поэтому те подлинные цитаты из снов, которые удается утром целиком вынести на поверхность, я всегда записываю с точностью до слова, даже если они звучат в сто раз нелепее того, что сказала мне Влада в ее первую ночь вне этого мира, — тем более что, как выяснилось, не так уж это было нелепо, потому что в ту же ночь у Владиной матери, которая забрала к себе Катрусю, сам собой включался и выключался в комнатах свет, открывались и закрывались двери, Катруся спросонья кричала: «Мама!» — очевидно, Влада и там что-то искала, какую-то охранную грамоту — какую? для чего? от чего?.. Женщины уже на  похоронах, отплакав, дружно  пришли к выводу, что искала она не иначе как пропавшие картины, а «много смертей» якобы было на этих картинах изображено, и одна галерейная кураторша, двинувшаяся крышей на истинно православной почве, даже выдала тогда именно впервые то, что потом долго и со смаком, со скверно поблескивающими глазками муссировалось и обшептывалось в разных компаниях: «А вот нельзя так за-прас-та играть с такой те-мой!» — не без морального торжества в голосе, как у человека, которого официально уполномочили блюсти космическую справедливость (Влада именно за это и не выносила их, «истинных», называя «парторгами православия»). Мужчины, по преимуществу настроенные более позитивистски, с не меньшим аппетитом стряпали, тут же на поминках, после второй-третьей опрокинутой рюмки, другое блюдо, и самые шустрые из барышень тоже присоединились к их когорте и наперегонки заработали поварскими ножами и лопатками: что Владу, должно быть, уже давно «вели», у нас и за пятьсот долларов профессионального киллера нанять не проблема, а ведь каждая работа Влады тянула на порядок выше, за такие деньги родную маму укокошить можно! — да какие там пятьсот долларов, люди, вон на Херсонщине, недавно передавали, назавтра после похорон могилу разрыли, чтобы десять гривен из пиджака у покойника вытащить, сосед видел, как вдова их туда положила! — та не, то дело такое, бывает, а я про профессионалов говорю, — а профессионалу машину в кювет столкнуть, да еще на мокрой дороге, это вообще проще пареной репы! — так поползли, клубясь, легенды, и чем дальше от центра событий, тем все более невероятные, ведь людям, никогда не видевшим вблизи — разве что по телевизору — ни Владу, ни Вадима (чья массивная депутатская фигура поначалу весьма переполошила милицию, в тогдашней людской кутерьме мне запомнился следователь и еще какие-то в форменных фуражках — все с одинаковыми, бегающими глазками застуканных воришек), — этим людям не имело никакого смысла растолковывать, да они и слушать бы не стали, что: а) на перевернутом «битле» не было обнаружено никаких следов удара другой машиной, что: b) экспертиза даже восстановила, вполне добросовестно, траекторию съезда «битла» с трассы, — что, следовательно: с) это был очевидный и несомненный несчастный случай (к превеликому облегчению милиции, которая, правда, якобы продолжала разыскивать пропавшие картины, но и ежу было понятно, что никто их до скончания века не найдет — разве что случайно на них сядет! — да и какой, спрашивается, украинский мент в здравом уме стал бы надрываться из-за каких-то там картинок, сколько бы его ни уверяли, что они стоят не меньше, чем какая-нибудь угнанная «Волга»?..), и, может быть, самое главное, — что: d) мы, слава Богу, все-таки не Европа, сколько бы крестные отцы нации ни били себя, по поводу этого вопроса, в заплывшие жиром бюсты, а посему никакой арт-мафии в нашей ни-от-какого-ума-независимой дыре (откуда за скромную взятку местному чиновнику можно сковырнуть со стены и вполне легально вывезти любую знаменитую фреску, как это случилось с фресками Бруно Шульца в Дрогобыче, да и вообще все, что только понравится, вывезти!) сроду, по определению, не бывало (или, по крайней мере, с тех пор как последнего Гойю и Риберу увезли, уже в 1960-е, в Москву на реставрацию, да так никогда и не вернули, как никто не собирается возвращать нам и шедевров Терещенковской коллекции, которую еще дедушка Ленин раздуванил, чтобы расплатиться с дедушкой Хаммером за джойнтовскую помощь в 1921 году, так что серьезным арт-ворам  уже скоро полвека как нечем в Украине поживиться, да-а-авно бы с голода передохли!) — да начать хотя бы с того, что для такого бизнеса нужна ого какая развитая сеть профессиональных арт-дилеров, а, как говорит наш оператор Антоша, и правильно говорит, где ж их в жопе взять?..  Украинцы, малое дитя вам скажет, специализируются на вещах куда более простых и незатейливых: оружие, наркотрафик, цветные металлы, карпатский лес, девочки «на работу в Европу», — дело надежное, кэш рекой, и никаких академий не требуется, и пока странулечка таким образом мужает и растет, до тех пор всякие художники нешуганые и прочая голытьба могут чувствовать себя в безопасности, как у мамы за пазухой, по той простой причине, что никого они в натуре на фиг не интересуют, так пускай себе живут и пасутся — если, конечно, найдут на чем… Все это мы обговаривали с Владой миллион раз, со смехом смакуя всевозможные курьезные сюжеты, например процесс покупки ею квартиры — с переодеванием, уже на бирже, в кабинке туалета, чтобы достать из-под «боди» весьма сексуально размещенный на теле пояс с упревшими в нем пятьюдесятью тысячами зеленых, кто сказал, что деньги не пахнут, и кому бы пришло в голову заподозрить барышню, когда она ковыляла по улице, упакованная, как луковка, в несколько слоев мешковатых свитеров, каждый чуть не до колен? — и точно так же миллион раз носилась Влада, по городу и за город, на машине с рулонами полотен на заднем сиденье, ибо кому, скажите на милость, и зачем они могли понадобиться?.. Люди добрые, хотелось крикнуть всем этим охотникам до свежатины, до захватывающей детективной версии убийства знаменитой художницы с целью завладеть невообразимыми сокровищами (три полотна, которые вместе едва потянули бы на десять тысяч баксов, — эх, нищета наша!..), — опомнитесь, и что же такой убийца с этими картинами сделал бы? Каким образом смог бы превратить их, «обналичить»? То есть все это я, конечно, вываливала на стол каждый раз, все несокрушимые аргументы подряд — а), b), с), d) и так далее, — как только кто-то из знакомых заикался при мне об этом (ну не придурки?..), и очень долго не могла взять в толк причину их нескрываемого недовольства в ответ, — так, будто я у них что-то отнимала, на что-то важное в их жизни посягнула; одновременно из каких-то смежных закоулков начали просачиваться, как ручейки воды из-под двери затопленной ванной, параллельные и еще более несусветные версии: одна — будто Влада таким способом покончила с собой (больше всего меня поразило, что эту версию любовно развивали как раз не посторонние, от нечего делать, трепачи, а ее коллеги-художники, каждый из которых настойчиво порывался озвучить свой персональный творческий отчет о том, когда и при каких обстоятельствах в последний раз видел Владу и как по ее виду «никогда бы ничего такого не подумал» — !!!), и вторая, по-своему еще более дикая, — якобы Владу убили из-за Вадима, с целью пригрозить или напугать, какие-то его тайные конкуренты, а то и, держите меня семеро, политические противники (так, будто он, бедолага, являл собой едва ли не столп и опору антикучмовской оппозиции! — однако поначалу и я здесь растерялась, вспомнив его отчаянное бормотание «я ее убил», которое, черт знает, могло ведь иметь и совсем другое, невнятное тогда мне, наивной телке, значение, тем более что список павших на дорогах отечества украинских политиков-и-бизнесменов распухал как на дрожжах и даже удостоился попасть на страницы «New York Times», что вообще с украинскими событиями случается нечасто, — каждая такая смерть официально квалифицировалась тоже как «несчастный случай», и, если с философской точки зрения смотреть, в этом и впрямь была своя логика: ведь счастливого в чьей угодно скоропостижной смерти и в самом деле немного, а что касается случая, то все в этой жизни случай, все — или, наоборот, ничего, волос с головы не упадет несосчитанным, вот только не нам их считать, — и на этом нация, которая подарила человечеству Григория Сковороду, каждый раз, немного пошуршав, стоически — вполне по-сковородински — и успокаивалась, однако представить себе в этом ряду Вадима, да еще и персоной настолько центровой, чтобы под удар могла попасть даже его неповинная любовница, — это уже было слишком даже для Украины!), — так вместо одной отвергнутой версии тут же растекались и ширились несколько новых, словно прибывающий паводок огибал возводимую на его пути плотину здравого смысла и пускался ручьями в обход, и мне понадобился не один месяц, чтобы перестать наливаться, как помидор, и визжать, теряя самообладание, в ответ на каждое с подозрительным нажимом произнесенное: «А ты  у в е р е н а, что это был  н е с ч а с т н ы й  с л у ч а й?» — не один месяц, чтобы понять, что людям вовсе не нужна была истина, какой бы она в конечном счете ни оказалась, — им нужна была «стори». Аминь. И не мне, которая сама живет с бизнеса по приготовлению «стори», их судить.